Павел Царёв - Матрица Души
Надежда взяла академический отпуск, якобы, для написания диссертации, упросила начальника лаборатории дать ей новейший банк данных о различных известных языках и с информкристаллами, собранным багажом явилась в гостиницу к Владу, наивно пред-вкушавшему новые наслаждения от очередной мимолётной связи.
Келвин невольно улыбнулся, представив вытянувшуюся физио-номию штурмана, когда Надежда твердо, но тактично дала ему по-нять, что считает в человеке наивысшим качеством способность подняться над своим вожделением в сферы безмятежного духа. А на сей стезе лучшим очищением от греховных помыслов служит переноска тяжестей в виде чемоданов и забота о ближних в фор-ме рекомендации капитану.
Келвин никогда не стоял на пути прогресса. Среди ошан бы-товала примета: взять бескорыстного учёного на борт корабля к удаче. А здесь ещё такие убедительные, просящие серые глаза…
Рядовой рейс затянулся, Оказалось, что на базе биолог Андре Ландри заболел странной неизвестной медицине болезнью. Он по-желтел и осунулся. Приступы ипохондрии причудливо перемежались у него с неожиданной активностью, перед которой его лихора-дило. Насыщенной на этой планете воздух словно передавал человеческому телу часть своей энергии.
Во время развиваемой Ландри бешеной активности, когда он сам едва понимал, что он говорит и делает, Андре жаловался на отсутствие сна. Казалось бы, как у обычных людей, усталость бра-ла у него своё — мысли теряли не только привычные логичные формы, но и последовательность. Одолевала исподтишка дремота… Ныли после многокилометровых походов ноги и плечи… И всё же, стоило биологу лечь, закрыть глаза, как сон улетучивался, не принося облегчения. Андре пробовал применять аутотренинг. Ре-зультаты были несколько иными. В момент наступления желанного забытья у Андре возникало не то, чтобы знакомое по детству чувство падения, а будто его мозг пронзал ток. Андре непроиз-вольно вскакивал, полный настороженности, готовый к любой нео-жиданности, и с удивлением обнаруживал в себе полное отсутствие каких-либо признаков усталости…
С огромной работоспособностью, конечно же, можно было бы смириться и, даже приветствовать её, если б она была подконт-рольна, если б она соответствовала силам организма. Но она ис-сушала Андре. А чёрная меланхолия вообще сдавливала его душу труднопереносимыми кошмарами во время вынужденных, опять же, не дававших отдохновения длительных снов, прерывавшихся яркими зигзагами лопнувшей темноты. Воспалённые глаза болели, голова была тяжёлой. Нервы изводили мрачные предчувствия… Андре овладевала, тяга к суициду…
Санитарный контроль объявил на планете ирионов Карантин… Перед СГК, в ведении которой по нелепой случайности находи-лась база на планете Ди, возникла проблема: посылать обычный рейсовый звездолёт к ирионам — значит, лишиться его, минимум, на три месяца, а доставить плановый груз было не обходимо… Вот кто-то хитромудрый и решил нанять для этой цели ошан.
Доказать что-либо, в итоге, оказалось невозможным — официально Карантин Санитарный Контроль наложил на планету Ди три часа спустя после старта «Лебедя». Конечно, экипажу по возвращении, выплатили положенную в подобных случаях страховку, но четы-ре месяца ошанам пришлось провести в гостях у ирионов.
Надежда Рэндом первые два месяца упивалась любимой рабо-той. Она моделировала для ириоиов многочисленные стандартные ситуации, проверяла свои и чужие идеи, но постепенно её энтузиазм вместе с изобретательностью иссякли… Видя отчаяние Надежды, к её работе присоединились Андрей и Кел-вин. Они изменили условия экспериментов и стали вызывать на контакт одновременно нескольких призрачных, вечно меняющихся химер. Теперь, они могли быть уверены, что имеют дело с раз-ными особями. Но и такие эксперименты ни к чему не привели.
Келвина давно преследовал вопрос: в чём суть гениальности, талантливости одних и серости, шаблонности других людей? Чи-тая произведения древних и современных философов, oн выстрадал убеждение — несмотря на то, что человек гордо именует себя эпитетом «разумный», мыслит он в течение жизни чрезвычай-но мало. Являясь продуктом социума, люди с детства оказываются в плену пяти-шести общих логических схем и ещё меньше-го количества жизненных постулатов, под которые они подго-няют всё новое, неизвестное, не задумываясь, например, что, следуя общеизвестному «если», — «то», зачастую, соединяется с «ес-ли» условно — причинностной связью более по аналогии, по при-вычке, нежели в процессе истинного мышления. К счастью, рожде-ние одной из настоящих мыслей произошло у Келвина на глазах. Когда Андрей рассуждал о расходящихся алгоритмах мышления лю-дей и компьютавров, пытаясь втолковать Надежде идею обречённости на провал всех прошлых и будущих попыток установле-ния контактов с предположительно разумными формами жизни, основанной не на биологии химических процессов в жидких растворах, лингвотехник вдруг встрепенулась, прислушиваясь к чему-то в себе. В этот момент, наверное, Келвин и влюбился в девушку.
Привыкший принимать решения за других и требовать к себе подчинения, он неожиданно осознал… нет — почувствовал со всей полнотой обречённости, что в людях, по крайней мере, в некото-рых из них, существует нечто неподвластное ни ему, ни кому-нибудь другому — божественное вдохновение, безумное наитие, ко-торое легко разрушить, но никаким принуждением или поощрением не создать. Именно недоступность, отрешённость Надежды в мо-мент медленного загорания в ее тёмных зрачках истинной мысли покорили его сердце. А идея была проста:
— Мы, почему-то, при контактах с инопланетянами исходим из прин-ципа неизменности мировых законов, — медленно заговорила… нет, скорее, начала вещать девушка, уставясь немигающим взгля-дом в пустоту перед собой. — Возможно, это — правильно. Но мы ни-когда не учитываем ни особенностей сред обитания двух рас, вступающих между собой в контакт, ни особенностей истории их познания…
Действительно, ты, Андрей, прав в том, что нам не познать тех ощущений, которые свойственны ирионам. Что значит, напри-мер, для холодной плазменной жизни — видеть, слышать, осязать? Быть может, пифагоровы штаны, сооружённые нами из медной про-волоки для иллюстрации основ математики, ирионы воспринимают как ловушку? Скажу более, Андрей. Исходя из нашего опыта познания, чётко можно сформулировать одну аксиому: самой нераз-гаданной тайной для нас всегда была и остаётся тайна зарож-дения жизни и разума…
Что нам ясно после тысяч лет исследований природы? Откры-ли атомы, молекулы, несколько законов их существования — и хи-мия для нас стала понятна. Заглянули эфирными телескопами в центр Галактики и её функционирование у нас как на ладони… А с жизнью? Мы открываем одни законы за другими, мы подключаем к решению задачи физические, химические знания, оборудование, немалые средства… В итоге же — бессильно разводим руками… Также — и разум. Что есть мысль? — Механические вибрации вре-мён Гюйгенса? Электрический ток? Химические реакции? Ус-ловные рефлексы? — всё это нам, более или менее, понятно в каждый исторический момент времени, но эта кажущаяся понят-ность пасует перед объяснением того, что нам дано от рожде-ния, того, что изначально наше…
Почему же у ирионов не может быть также?.. Используя ве-ликий принцип «ad hominem» в отношении себя, как «от ириона» для объяснения ирионами собственного существования в приро-де, полевые разумные существа должны иметь в качестве декартовских «очевидностей» другие, нежели у нас постулаты… Для них наша арифметика, что для нас — вариативная математика вир-туальных квантовых осциляций, а о существовании себя в псевдоэвклидовом пространстве они подозревают меньше, чем мы, в своё время, о римановом. Для них — теорема Пифагора такая же загадка, как для нас — теорема Сёреля об окружности листа Мебиуса, доказательство которой исчезло во время войны с корнукраками.
— Ну, вот. Ты сама всё понимаешь, — обрадовался Андрей.
— Но, кроме установления аналогий между ощущениями, кроме по-пыток обнаружения понимания, исходя из элементарных научных представлений, следуя истории человеческого познания, есть ещё один путь, путь изучения друг друга из практики совместного проживания. Для совершенно чуждых рас только при появлении совместного опыта возможно рождение взаимопонимания.
— Ты думаешь, никто не пытался понять, что нравится ирионам, а что — нет?
— Конечно же пытались, — извиняюще улыбнулась Надежда, превра-щаясь при этом из провидицы в обычную девушку. — Но первые попытки накопления совместного опыта велись, исходя из невер-ной предпосылки о неразумности ирионов… Да и по сей день разумность ирионов подвергается сомнению. Причём, это ещё мягко сказано. Главным, неотразимым аргументом у противников теории разумности ирионов является отсутствие у них признаков материальной культуры… Однако кто сказал, что мате-рия — суть только вещество?
