Иван Граборов - Гончая свора
Мулг двинул армию через перевал! Все те подачки настойками, все те проклятые металлические блестяшки, карты найденных нор и семейный браслет – "Слеза Дебана" – всё это было напрасно…
Наложив раненому повязку, смоченную лагри, она переметнулась к камню, что ранее укрывал Аттвуда. Даже ей, существу далёкому от настоящей войны, было понятно, что ситуация с каждой минутой ухудшалась.
Дравшиеся рядом с Некабимом охотники, расшвыривали нападавшее отродье обитыми чёрной корой древками изогнутых палок, которые отказывались ломаться даже после дюжины разбитых голов. Ломаться отказывались и сами охотники, но той поистине самоотверженной стойкости было здесь не место. Чего стоят голый героизм и мужественность под ровной поступью многочисленных ног, сотрясающих землю? Чего они стоят под нескончаемым градом копий, стрел и камней? Чего они стоят без тактического преимущества, под молотящими ударами врага не знающего пощады и усталости? Немногого. Они есть отрицание неизбежности. И два человека, сражавшиеся в центре ширящейся вакханалии, это хорошо знали.
Аттвуд, пересилив боль, добежал до Флойда, запыхавшегося в ближней схватке. Дым начинал стремительно рассеиваться, стелясь ближе и ближе к ломким выходам странного камня, обитого ракушками натурального хитина.
– Мы не потянем столько! – выстрел дробью и следом ещё один.
– Знаю! Их правый фланг пустует! Нужно ломиться через него в ущелье! На плато всем конец! – швы на плече разошлись, но Флойд казалось не замечал обильных потёков крови, проступивших с обратной стороны рубашки.
Дробь крошила страшно и помногу. Сражённые после неё как правило не поднимались, но отродий словно становилось только больше. Прикрывавший спину стрелка теперь колол нападавших переломанным древком от измаранного знамени. Стрелять мог, но не спешил – берёг патрон. Единственный оставшийся патрон. "Я не умру" – думал он, как наверняка думал и каждый из тех мертвецов, что уже удобрили своими телами землю. "Не здесь и не так" – повторял он себе. "Не сейчас".
– Нас разделяет плотный строй, а Некабим, мать его, упрямо держит центр! – колотили зубы Атвуда друг о друга, жуя произносимые им слова.
Его царапнуло зазубренной гизармой о спину. Удар прикладом на сторону бросившегося сзади разведчика, послал в полёт его кривые желтеющие резцы и спас Аттвуда от второго, сокрушительного удара в позвоночник.
– Пригнись! – крикнул он.
Три быстрых выстрела с оборотом в сотню градусов – сектор за припавшим к траве Флойдом чист.
В ответ откуда-то прилетел булыжник и круто ударил его в челюсть. Аттвуд согнулся, обвёл языком по дёснам. Зубы остались целы, но рот наполнился вкусом меди. Знакомый по форме двухлезвийный нож скользнул из мёртвой руки и упал к его ногам, пока он активно отплёвывал кровь разбитых губ. Трофейное оружие, схваченное дрожащими руками, тут же повисло слева, зажатое под ремень.
Следующая шестёрка последовательных выстрелов и грузные тела десяти копейщиков примяли задние ряды. Перезарядка в попыхах: пара патронов укатились под скальный сход, один зажевало в казённике. В действительности Аттвуд перестал считать их количество уже на второй минуте боя. Уйдя от пролетевшей мимо стрелы, он рванулся боком, меняя позицию, и удачно задвинул плечом зазевавшемуся щитоносцу, бежавшему к Адайн.
Один из сильнейших воинов Фракхи в этот самый момент сдерживал толпу по центру долины фактически в одиночку. Стрелы охотников беспрестанно свистели в раскалённом воздухе, но с каждой минутой всё реже. У лучников иссякал боезапас, а потом они начали умирать.
Крайний на правой стороне рухнул рядом с Орно, хватаясь руками за горло, изувеченное клинком. Второй перепрыгнул маленькую гряду отшлакованного камня, натянул тетиву, готовый поразить цель, и покатился по склону, насквозь пронзённый копьём, торчащим из живота. Третий, спустившийся чуть ниже остальных, корчился на короткой траве, хватаясь за облитую кровью голову, принявшую на себя меткий бросок гладкого камня.
Некабим видеть ничего кроме не прекращавшихся выпадов не мог и потому дрался с неистовой силой, чуть ли не кулаками круша наступающего врага, но и та, природная сила, уже оставляла его, а натиск лишь крепчал.
Кровь, сломанные кости, вскрики, примятая белёсая трава и вечные скалы, следящие за бактериями, сокращающими свой и без того короткий век. Героям в этой долине не было места, но они героями и небыли.
Адайн опьянела от крови чище любого из отродий. Она беспрерывно слала весть смерти всюду где чуткий глаз привечал попытку замкнуть оборонявшихся. Её меткости столпотворение подвижной массы ничего кроме редких щитов, судорожно прижимаемых к телу, не могло противопоставить. Адайн глубоко, но мерно, почти спокойно дышала. Это больше походило на тир, стрельбу по тарелочкам, да на что угодно, только не на битву.
Валлур держался к ней спиной в семи футах ниже к спуску. Обитыми сверхпрочным металлом кулаками он ломал и калечил кинжальщиков, пытавшихся зайти на охотницу с левого фланга.
На секунду он застыл, чтобы оценить общую ситуацию, тут же, не медля рванулся к Орно, схватил её под руку и, прокричав что-то глядя в расширившиеся от ужаса и адреналина глаза, толчком пустил по направлению к двум запыхавшимся людям.
Три десятка неуверенных, ломких шагов среди корчившихся от боли солдат, среди шелеста перекрёстно летящих стрел, треска копий и воя огненных пучков, сошедшихся друг с другом циклопическими потоками. Она шла и шла среди брызгавшей отовсюду крови. Три десятка шагов среди сыпучего камня и скользкой травы. Три десятка шагов среди смерти. Так страшно ей не было никогда в жизни.
– Уходим по правому краю к ущелью! – Орно закричала настолько сильно, насколько только могла, надрываясь в отчаянной хрипоте захватившей дыхание. – Валлур расчистит путь!
– Что?! – слышимость тем не менее была ужасной.
Флойд с Аттвудом, поливавшие противников своими потом и отборнейшей бранью, не сбавляли темп ударов, но отбив очередную десятку выпадов нашли секунду, чтобы обернуться.
Звук выдвигаемого паза старого кассетника было ни с чем не перепутать. Взметнувшийся ствол заходил, забегал боковыми компенсаторами взад-вперёд, вновь забил знакомый ритм, отрывистый и гулкий как удары гидравлического молота о плавленый металл.
Рука Валлура не дрожала. Воздух вокруг стрелявшего разгорячился до предела, подстёгиваемый адскими парами, исходившими из продолговатого ствола, с триквертерным выходом на конце. Верные проводники воли Мулга истошно вскрикивали и, залив поле кровью, падали десятками под лопавшимися, будто спелые арбузы, черепами, устилая изувеченными телами путь к спасению.
Как только грохот стих, все пятеро галопом рванулись через долину, полукругом огибая теснимый зилдраанцем центр. Магнитный контур его нагрудной брони был сравнительно слабым, но успешно отбрасывал прочь выпущенные в Валлура стрелы. Под стук хлёстких ударов и разъярённое чварканье отродий, он поспешил за ними по дуге скального выхода.
– Некабим, скорей к перевалу! Уводи всех охотников! Некабим! – взорвалась травница новым криком, но кого "всех"?
Охрипшая Орно, которую под локти и свист, стоящий в ушах, потащили люди, надрывалась в нешуточной истерике, глядя на то как никем не удерживаемый левый фланг пожирает чернеющая туча взбешённой толпы разумных чудовищ, не знающих пощады. Некабим не ответил, он ничего не слышал и уже не различал в пылу битвы.
Сорок шесть мёртвых яммтетов пали от его руки. Шестеро мёртвых собратьев, отправившихся в объятья Твура, ужасающе возлежали слева и справа. Бесчисленные разрезы, заливавшие светло-серые прожилки тёплыми струйками – вот чего стоило удержание основной массы наступавших. Его руки слабели.
Лучший воин Мектама крутанул головой через плечо ища помощи, но узрел вместо неё лишь то как последнему из двадцати охотников, вставших линией на холме, с чуждым самой природе удовольствием выдавливают глаза. Момента замешательства хватило, чтобы несколько копий пронзили его ноги, а налетевшие скопом чудища истыкали полную жизни грудь длинными клинками.
У видевшей это Орно случился нервный припадок. Травница пала на колени и от происходящего уже не сдерживала градом хлынувшие слёзы, оставляющие размытые потёки у подведённых чёрными разводьями глаз. В бессилии что-либо изменить она проклинала только себя. Исходившая прежде лучезарной свежестью накидка изорвалась. Синий кобальт от грязи и засохшей крови потускнел, поблёк и теперь был похож на старое рваньё. Сломанные ногти цеплялись за свисавший подол, а подранные камнями ноги с порезанной у сгиба шелковистой рукой отказывались слушаться. Красота юной девушки словно ушла, испарилась, растаяв в кровяных подтёках и белёсой траве, пропитавшейся чернотой. Решимость Орно растаяла, уступив место безмерной скорби, и отчаянию, пожирающему её чистую душу.
