10 лет спустя - Имран Муса оглы Магеррамов
– Готово. Хорошо. Все уже в эфире.
– Молодые люди, предъявите, пожалуйста, Ваши аккредитационные удостоверения на съемку. В этом районе работает ООН.
– Ты снимаешь?
– Да, да, все пишется в эфир.
– Так, значит, Вы из Отдела 3? Можете прокомментировать ситуацию? Пару слов для наших зрителей.
– Выключайте камеру. Вы мешаете нам работать.
– Вы отправили джипы с оперативниками к скалам на окраине пустыни. Вы там что-то нашли?
– Выключите камеру и покиньте район проведения оперативных мероприятий. Это последнее предупреждение. Покиньте район, или мы применим силу.
– Вы не имеете права. Мы действуем в рамках закона «О свободе СМИ», прекратите.
– Я изымаю камеру.
– Что? Не отдавай им камеру! Прекратите.
– Черта с два я тебе ее отдам, мужик!
– Центр, у меня тут любопытные журналисты. Аккредитации нет, камеру отдавать и покидать район отказываются. Распоряжения? Есть задержать. Прошу прощения, но Вам придется поехать со мной.
– Да никуда мы не поедем.
– Я прошу Вас сделать это добровольно, не вынуждайте меня применять силу. Садитесь в машину и следуйте за моим джипом. Вздумаете дернуться – вообще забудете о том, кто Вы такие и что здесь делаете.
– Это угроза? Вы понимаете, что…что Вы со мной сделали?
– Это для Вашего же блага.
– Я…не чувствую…ног…Господи, что со мной?
– Мужик, какого черта ты…делаешь?
– Центр, я их нейтрализовал транквилизатором. Везу посылку к Вам. Я отметил местоположение их фургона с аппаратурой на карте. Вышлите команду зачистки для изъятия записей и других компрометирующих материалов. И пусть они пока подежурят тут. Кто знает, кого еще посетит безумная идея рассказать обществу о том, что сегодня здесь было. Конец связи.
Пустыня Наска, Перу, Наблюдательный пункт Отдела 3 ООН, комната для допроса
– Итак, Вас обнаружили на месте посадки инопланетного аппарата без аккредитационного удостоверения. Мы связались с руководством Вашего канала и, знаете что? Они понятия не имеют, кто Вас надоумил сюда приехать. Они не отправляли Вас в рабочую командировку.
– Я Вам и слова не скажу без адвоката.
– Не смешите меня. Мы не на суде, обвинения Вам никто не предъявляет, пока… Это не более, чем светская беседа в неформальной обстановке.
– Ваш сотрудник вырубил нас транквилизатором, он угрожал нам силовым воздействием. И это все под эгидой ООН. Да Вы знаете, что я могу с Вами сделать? Завтра же здесь будут ребята из CNN, Times и других авторитетных СМИ, Вас уничтожат, понимаете?
– По-моему, сейчас Вы угрожаете мне. Я пытаюсь понять, насколько Вы адекватно мыслите. Пока кроме истерии я от Вас ничего не слышу.
– Где мой оператор? Что Вы с ним сделали?
– Он будет возвращен.
– Что это значит?
– Вы скоро узнаете.
– Где мое оборудование? Где фургон?
– Вам все вернут, но без записей.
– Ха-ха, все отправлялось сразу в эфир. Вы облажались.
– Не думаю. Ваш материал был изъят из эфира прямо во время выпуска новостей.
– Что? У нас тут авторитарное общество? Как у Оруэлла в «1984»?
– Не совсем. Знаете, меня утомляет оправдываться перед Вами.
– Что Ваши люди делают в таких случаях? Стирают память? Делают лоботомию? А, может, вообще пускают в расход?
– Господи… как с Вами разговаривать?
– Никак. Верните мне оператора и оборудование. Сделайте мне кофе и отпустите нас.
– Пока из всех Ваших требований я могу только решить вопрос с кофе.
– Уже что-то.
– Вот, возьмите. Латте, как Вы и любите. Думаю, пока Вы пьете его, я могу Вам кое-что разъяснить.
– Сделайте усилие, пожалуйста.
– Я изучил Ваше досье. Знаете, Ваш стиль подачи информации, Ваше стремление к правде для спасения человечества – это как раз те качества, которые нам нужны.
– Прошу прощения, Вы вербуете меня в свою банду мальчиков по вызову?
– Да, вербую.
– Это будет…
– Дорого стоить, я знаю. Мы готовы платить Вам втрое больше, чем Вы получаете на должности спецкора на своем канале.
– Знаете, журналисты – представители второй древнейшей, но у всех есть принципы. Я не продаюсь.
– Странно, но я вижу, что Вы задумались.
– Что еще Вы видите?
– Я вижу, что Вам еще нет 40. У Вас нет детей и не может их быть после неудачного аборта, сделанного в молодости. Вижу, что у Вашего оператора были проблемы с наркотиками. Вы подобрали его на улице и сделали из него человека, отучили курить травку и колоться, помогли ему с работой и семьей, но сами при этом несчастны. Я знаю, чего вы хотите. Вы хотите опубликовать мемуары о своих злоключениях во время семидневного вторжения, но боитесь цензуры и боитесь, что все это слишком свежо в памяти людей. Вы думали так 10 лет назад и думаете так до сих пор.
– Откуда вы знаете о мемуарах?
– Мне положено все знать. Я даже знаю код от сейфа в Вашем офисе, где лежат рукописи. Знаю героев всего этого действа. Знаю всю Вашу историю – от магазина до подводной лодки. Я даже знаю, что их настоящий автор не Вы, а тот парень, что был совладельцем магазина. Он отдал Вам рукописи, когда Вас высадили из вертолета при эвакуации с плавучей базы в места временного размещения беженцев. Вы захотели издать это произведение под псевдонимом, чтобы не приписывать себе чужой труд.
– Вы следили за мной? Или это все написано в моем досье? Папка не такая уж и толстая. Откуда Вам все это известно?
– Я знаю о Вас все, милая девушка. Все от Вашего рождения до Наски. Все. Нам нужны такие, как Вы. Аполитичные, не верующие, критично мыслящие, борцы за правду. Я хочу, чтобы Вы стали работать на нас.
– Но что я должна делать? Мое оружие – это ручка и камера, я больше ничего не умею. Да, и Ваша подкованность, Ваша технологическая база, все это создает впечатление, что простой смертный вроде меня Вам ни к чему.
– Вы ошибаетесь. Нам нужны именно простые смертные. Для работы на земле. Оперативников не хватает как воздуха.
– Но я не солдат. Я не смогу воевать, если это будет нужно.
– О войне сейчас речи не идет. Нам хватило того, что торусы сделали с Землей. Мы не лезем на рожон. Ваша работа будет заключаться в поиске информации. Вы также будете ездить по миру, общаться с людьми, собирать сведения. Также с помощью ручки и камеры, как Вы выразились. Оператор и фургон с оборудованием останутся при Вас, только Вам придется покинуть канал. Я надеюсь, Вы не сильно к нему привязаны?
– Нет, но то, что Вы
