Крис Клармон - Первый полет
— И эти фантазии стали для нас явью, — снова вступил Элиас. — Корабли Бомэ настолько хороши, что им это во вред. Хорошо бы пустить их в дело, но у нас подрезаны крылья, потому что мы не можем с такой же легкостью путешествовать в пределах собственной Системы. Откровенно говоря, любой системы, пока та полностью не внесена в лоции. Ваши маяки и рапорты о встреченных астральных телах дополнят уже собранные данные и дадут нам возможность разработать приемлемую и столь необходимую лоцию.
— Дэвид, — перебила его Кэнфилд, — пришли остальные гости…
Ближайшие пару минут все обменивались приветствиями, рассаживались, заказывали напитки и блюда. Напротив Николь села невысокая женщина с майорскими погонами на плечах. Оливковую кожу оттеняли волосы цвета воронова крыла. Окинув мимолетным взглядом Поля, она воззрилась на Николь. Звезда на ее «крылышках» означала, что она — старший пилот.
— Катарина Гарсиа, командор вашей экспедиции, — представила ее генерал. Майор едва заметно кивнула. — Она отвечает за стратегические аспекты экспедиции и в повседневную деятельность на судне вмешиваться не будет, если не сочтет это жизненно необходимым. Вы же, Николь, командир корабля со всеми вытекающими последствиями.
«Несмотря на то, что я провалилась, — терзалась Николь. — Мало того, что мне дают назначение, так еще чуть ли не лучшее! Только на сей раз не на симуляторе, а в действительности!»
Погрузившись в эти мрачные раздумья, она вполуха слушала, как Кэнфилд говорила, что Полю придется сидеть на двух стульях — в качестве штурмана и офицера электронных систем. Он будет присматривать за оборудованием и установкой маяков. В экспедиции участвуют трое специалистов: двое мужчин и женщина. Рядом с Николь села японка, ее ровесница, высокая сногсшибательная красавица.
— Не надо так таращиться, — негромко, с улыбкой проронила она, и Николь смущенно схватилась за бокал с вином, пробормотав:
— Иисусе! — И резко выпрямилась с увлажнившимися глазами, когда огненный смерч пронесся по пищеводу. Медленно выдохнув, она взяла предложенную соседкой булочку, с ужасом гадая, как такое количество алкоголя скажется на ее истощенном организме; не хватало еще для полной радости опростоволоситься перед генералом. И вдруг, содрогнувшись, осознала, что по-прежнему сидит с разинутым ртом и округлившимися глазами.
— Извините. — Она взяла себя в руки, боясь поглядеть по сторонам.
— Ничего, я привыкла. — Подавшись вперед, японка полушутя продолжала заговорщицким тоном: — По-моему, все обошлось, старлей. Если и была какая-то faux pas[2], то строго между нами.
— Просто я ни разу не встречала голубоглазых японок.
— Это мой дед виноват. — У нее и улыбка великолепна; похоже, эта женщина любит посмеяться. Николь позавидовала ее непринужденности и умению легко сходиться с новыми людьми. — Ваш горец, швед из Миннесоты, умыкнул мою бабулю, как цунами, пойдя по стопам ее родного деда, обаявшего голубоглазую блондинку из посольства. Уж такова моя японская семейка — сплошь бросающие вызов обществу иконоборцы, полиглоты без роду-племени. А если вы считаете, будто я диковинка, то вам бы повидать мою тетушку Бриджит.
— Так вы американка?
— Не-а. Просто свободно говорю по-английски и имею уйму родственников, раскиданных по всему континенту от Великих озер до Скалистых гор.
— А я с Восточного побережья, из Массачусетса.
— В самом деле? Я провела лето в Массачусетсском технологическом, в докторантуре.
Сравнив даты, Николь обнаружила, что для нее это было традиционное «зверское» лето — тяжкая прелюдия первокурсников Академии ВВС. Некоторое время они предавались воспоминаниям о пиццериях, которые обе знали и любили посещать, когда Николь вдруг воскликнула, тряхнув головой:
— Какая же я идиотка!
— В каком смысле?
— Мы так долго болтаем, а я даже не знаю вашего имени!
— А я все ждала, когда вы спросите. Залившись краской, Николь ощутила, что мир незаметно, но подозрительно покачивается.
— И где эта долбаная пища? — пробормотала она смущенно, затем повернулась к новой подружке. — Я пропустила все мимо ушей, когда генерал Кэнфилд представляла пришедших. Задумалась об экспедиции.
— Это большая ответственность.
— Особенно для того, кто еще утром считал себя отчисленным.
— Отличный способ вселить уверенность в своих пассажиров!
— Боже, я пьяна!
— Ничуть. Но вы так подставляетесь, что я не в силах сопротивляться искушению поддеть вас. Меня зовут Ханако Мураи. Для друзей просто Хана. И давайте перейдем на «ты»!
— А я Николь Ши, но ты, наверно, уже знаешь.
— Что касается Ши, конечно — твоя фамилия написана на карточке. — Хана постучала пальцем по пластиковой карточке, приколотой к кителю Николь. Услышав огорченный стон подруги, Хана улыбнулась еще шире и не удержалась от смеха. — Ничего не могу поделать, Ши, ты слишком легкая мишень!
— А кто эти парни? По-моему, на сегодня я уже достаточно нахлебалась и впредь намерена действовать наверняка.
— Этот изысканный ученый муж — Шэгэй Шомрон из Еврейского университета. Он естественник, и все биологические эксперименты лежат на нем.
Телосложением израильтянин напоминал блокгауз — массивный и невзрачный, но абсолютно надежный. Он выглядел бы гораздо уместнее в каком-нибудь захолустном кибуце, где одинаково легко мог бы голыми руками корчевать пни и ремонтировать автомобили даже без домкрата. Его бобрик и борода некогда были черными, но теперь изрядно поседели. Обмениваясь рукопожатием, Николь мысленно сравнила его с большим добродушным медведем и ни чуточки не удивилась, узнав, что именно так Шомрона и прозвали.
— Долговязый тролль рядом с ним — Андрей Михайлович Зимянов…
— Тролль?!
— В смысле такой же «уродливый, как…». Николь недоверчиво переводила взгляд с Ханы на Андрея и обратно.
— Ты шутишь? Вы с ним достойная пара.
В ответ Хана как-то странно посмотрела, иронично скривив губы и намекая на явно упущенные из виду обстоятельства.
— Кто-то же должен сохранять чувство меры в отношении мужчин.
— Ну-ну, к чему уж так… — Тут имя и лицо слились в памяти Николь воедино. — Постой, а он не…
— Центрфорвард скайболъной команды советских Космических Сил из Гагарина. Тот самый, что в последний раз разделал ваших под орех.
— Я видела финал. Впечатляет.
— Такое лицо не забудется. Да и фигурой Бог не обидел.
— Хана, ради Христа! Он же услышит тебя. Или Кэнфилд!
— Не бери в голову, он про меня и не такое говорит. Кстати, похоже, он весьма увлечен твоим мистером да Куна. Добьется ли он взаимности?
— Он голубой? — уточнила Николь, а про себя вздохнула: «Можно было догадаться сразу».
— Андрей-то да, я спрашиваю про Поля.
— Навряд ли. Я не интересовалась. А что, возможны проблемы?
— Сомневаюсь, — покачала головой Хана. — Андрей уже бывал здесь прежде. Это его третья дальняя экспедиция. Полагаю, он знает, чего ждать и как держаться. С точки зрения медицины он чист, как и любой из нас. Наверно, даже чище, если учитывать его опасные наклонности.
Николь долгим, пристальным взглядом посмотрела на русского, просто и естественно ставшего центром разговора. Когда же он одарил ее ослепительной улыбкой, она не могла не ответить тем же. Хотя невольно вспомнила о карантинных правилах, возбраняющих гомосексуалистам посещать Землю или, хуже того, летать в космос, если им вздумается вернуться на родную планету. Во времена юности отца Николь СПИД взял с человечества обильную дань; отголоски этой трагедии слышатся и поныне, и никому не хочется, чтобы подобные вирусы распространились за пределы атмосферы. Ирония же заключается в том, что благодаря тщательному медицинскому контролю и профилактике нравы здесь куда свободнее, чем на Земле. Николь это только радовало.
— А это кто? — Она указала на мужчину слева от Ханы.
— Ну, ты воистину с Земли свалилась! Это, душа моя, наш наемный убийца. Блюститель закона. Его золотой значок означает, что он старший комиссар, лучший из лучших. Зовут Бен Кьяри.
— По виду не скажешь.
Действительно, распознать в нем офицера охраны правопорядка было бы трудновато — густые усы, собранные на затылке в «хвостик» длинные каштановые волосы, расхлябанность, словно в его скелете недостает костей, черная форма мешком болтается на сухом, поджаром теле и украшена только золотым значком и карточкой с именем. Казалось, разговоры окружающих наскучили ему, и он вот-вот задремлет. Серебряные виски и глубокие, как у Кэнфилд, морщины вокруг глаз и рта заставляют задуматься о том, сколько же ему на самом деле лет. Не слишком привлекательное лицо несет отпечаток сурового, неукротимого нрава; Николь вспомнились старинные портреты кисти Ремингтона[3], а также настоящие ковбои, встреченные во время учебы в Академии.