Фредерик Пол - Восход Чёрной Звезды
— Гордыня, Кастор! Гордыня и тщеславие! Учись быть скромнее!
И так постоянно — Кастор такой, Кастор сякой. А как насчет Марии, из-за которой и возникли все неприятности? Кастор, крепко сжав зубы, пылающим взором окинул полукруг гневно обвиняющих его товарищей. Ведь именно Мария решила, что если случилась беременность, то пусть ребенок родится. Кастор всего-навсего согласился с ней, не более. Разве он виноват, что прошло полгода их семейной жизни, и все равно, каждый вечер он жаждет ее тела? Как поступить? Ответить на обвинения? Свалить вину на Марию? Предаться самокритике и последовать примеру Толстой Роды? На это он не пойдет, гордость не позволит. Да, у него есть собственная гордость, он самолюбив, может быть, дерзок, но в любой случае, он будет сидеть, сцепив зубы, и пусть говорят все, что им придет в голову. Ему захотелось дотронуться до Марии. Жаль, что стулья поставили на некотором расстоянии друг от друга. Ему так хотелось взять руку Марии в свою, успокоить ее — или себя, что ближе к истине. Мария, похоже, в утешениях не нуждалась. Сложив руки на коленях, она сидела тихонько, и взгляд ее был безмятежен.
Наконец помощник руководительницы звонко хлопнул в ладоши, — ему нужен был микрофон, и автоматическая поисковая система развернула микрофон в его сторону. Он сказал:
— Говори же, Кастор! Что ответишь ты на справедливый гнев твоих товарищей?
Кастор скрипнул зубами, потом сказал сердито:
— Я был неправ. Я не выполнил своих обязанностей перед народом.
— И все? — не отпускал его помощник. Кастор молчал: не в силах был заставить себя говорить. — И что еще? — продолжал безжалостно помощник. — Как насчет беременности? Разве это не твоя вина? Какие шаги ты намерен предпринять?
Кастор, взбешенный, открыл рот, хотя сам не знал, что сейчас скажет. Но ничего не успел произнести. Мария хлопнула в ладоши, привлекая внимание микрофона, и спокойно, внятно сказала:
— Кастору об этом сказать нечего.
Помощник изумленно уставился на нее, позабыв закрыть рот. Несколько секунд он так и стоял с отвисшей челюстью, потом пришел в себя и пробормотал:
— Что? Что ты сказала?
— Я сказала, что решение принимал не он. Я развожусь с Кастором. Я подала заявление на развод, и решение вступит в силу в течение двадцати четырех часов, если Кастор не опротестует его.
— Протестую! — прохрипел Кастор, к которому вернулся дар речи.
— Не нужно, — спокойно сказала она, повернувшись к нему лицом. — Не стоит, потому что я никогда не соглашусь на аборт. И еще. Я подала заявление о переводе. Я добровольно уезжаю в зерновой коллектив, в прерии. Они освобождены от норм рождаемости. Меня приняли.
Она улыбнулась Кастору, потом улыбнулась вдруг притихшему залу.
— Так что сами видите, — сказала она в заключение, — больше об этом нечего говорить.
В самом деле, все уже было сказано.
Все было сказано, хотя Кастор провел бессонную ночь, собирая жену в дорогу. Он то плакал, то начинал спорить, то умолял ее передумать, и, наконец, посадил жену в автобус, идущий в Саскатчеван. Мария тоже не спала всю ночь, и ей тоже пришлось пролить немало слез, но к тому времени, когда, рыча мотором, подкатил автобус, она улыбалась.
— Ты по-прежнему очень дорог мне, Кастор, — сообщила она. — И я пришлю тебе карточку нашего ребенка.
— Мария, Мария! — простонал он. Потом сделал последнюю отчаянную попытку: — Подожди до завтра! Мы уедем вместе!
Она грустно покачала головой.
— Не могу. К тому же, — заметила она, — тебя должны вызвать в суд, тебе нельзя уезжать из деревни. — Она поднялась на ступеньку автобуса, наклонилась, чтобы поцеловать его на прощанье. — И по правде говоря, ты ведь на самом деле совсем не хочешь уезжать, верно?
3
Повестка в суд пришла через шесть дней. За это время Кастор успел раз сто принять окончательное решение относительно Марии и раз сто передумать. И все решения были разные. В результате он не предпринял ничего. Мария для него потеряна. Она разбила его сердце. Кастор превратился в растерянного, утратившего почву под ногами человека. Рана болела, и болела сильно. Но с другой стороны, решил он, если она так легко с ним рассталась из-за такого пустяка, как еще неродившийся ребенок, то… почему бы и нет? Пусть живет, как ей нравится.
Пользы от него в эти шесть дней было мало. Помощник руководительницы не преминул прямо ему сказать об этом, а потом, уже по-человечески, нормальным тоном, добавил:
— Стереги карманы, родич Кастор, и не задерживайся в городе надолго. Да, кстати, если подвернется случай, купи мне шоколадных батончиков, знаешь, такие, с мятной помадкой… в чем дело?
— Вот в чем! — проворчал Кастор, помахав перед носом помощника билетами. Китайцы-хань, правительственные чиновники и лица, едущие по делам государственной надобности, имели право воспользоваться воздушным транспортом. Это известно каждому. Но помощник только расхохотался в ответ на претензии Кастора.
— Государственное дело?! Ты всего-навсего свидетель, а не выдающийся партиец! Поедешь в Новый Орлеан, расскажешь, как было дело и — назад. Не забудь купить шоколадки, прошу тебя. А государственное дело, родич Кастор, — оно здесь, в коллективе. И кем, по-твоему, я тебя заменю, а? Кто вместо тебя работать будет? В общем, езжай автобусом и не слишком себе воображай.
Кастору предстояло длинное путешествие. Впервые в жизни покидал он пределы родной автономной республики. Автобус полз по прибрежному шоссе, мимо рисовых полей, мимо заболоченных низин, мимо пастбищ, а потом вверх вдоль устья Миссисипи, направляясь к далекому большому городу. За первые пять часов поездки Кастор ничего нового в окне не увидел. Очень жаль. Зато появилось время подумать. Мысли, которые то и дело приходили в голову, не отличались разнообразием. Ему уже надоело думать об одном и том же. Кастор прекрасно знал, почему добровольцы в Саскатчеване могли не тревожиться насчет норм. Потому что уровень смертности был едва ли не выше, чем рождаемости. Люди гибли от суровых зимних морозов, от голода (часто случались неурожаи), от радиации — Саскатчеван был еще диким краем, фронтиром, той частью континента, где раны войны не успели полностью затянуться. И люди гибли просто потому, что жили в этом диком краю. Он должен был удержать Марию. Он должен был ехать с ней вместе, хотя это было невозможно. Невозможно, пока не кончится дознание, но потом, через неделю, через месяц, он поедет за ней… В этом месте мысли Кастора обычно прерывались. Тупик.
Мария была права, сказав на прощанье: «Ты ведь не хочешь уезжать на самом деле, верно?»
Он действительно не очень хотел покидать деревню ради Саскатчевана.
К этому моменту автобус достиг окраин Нового Орлеана. Мысли о Марии мгновенно испарились.
Автобус еще только пересекал новый, восточный район пригорода, а Кастору казалось, что он попал в страну чудес. Вдоль улиц с жужжанием проносились электрические троллейбусы, люди в яркой одежде бродили из магазина в магазин, рассматривая витрины, останавливались у тележек уличных торговцев, чтобы полакомиться мороженым, шербетом или сливками, выпить прохладительного напитка из бумажных стаканчиков. Над тротуарами вздымались громады зданий — в три этажа, в пять, шесть, иногда десять и больше, а потом, когда показался мутный ручеек, все еще носивший гордое название Миссисипи, Кастор увидел небоскребы в сорок этажей и повыше. От изумления Кастор широко раскрыл глаза и рот. Он, взрослый гражданин, полноправный член сельскохозяйственной коммуны, в скором будущем — отец, человек, приехавший в крупный город по важному делу — свидетельствовать в суде, — при всем при том он оставался двадцатидвухлетним юношей. Разглядывая чудеса, окружавшие его со всех сторон, он забывал о себе. Только когда автобус пересек мост через речку и они въехали в обширный двор шумного автовокзала, Кастор забеспокоился. Он забросил за спину сумку, проверил, на месте ли деньги, и вышел через огромные, вращающиеся двери, наказавшие его за медлительность увесистым толчком по пяткам. Ему было велено явиться в здание суда по уголовным делам. Очень хорошо. Чудесно. Но как же ему отыскать это самое здание?
Полицейский с зелеными погонами стоял на страже островка безопасности, разделявшего оживленную магистраль. Спросить у него? Но, опять-таки, как до него добраться? Одно дело глазеть на поток движения в автобусное окно, сидя в безопасности. Совсем другое — оказаться в самой гуще. Машин было пугающе много — грузовики, троллейбусы, личные автомобили, фургоны, такси. Они сновали туда и сюда, как будто в Новый Орлеан именно сегодня собралось все население Северной Америки, и на полной скорости бешено мчало по магистрали мимо автовокзала. Кастор долго стоял на бровке тротуара, наблюдая, пытаясь разрешить загадку светофоров. Потом, улучив момент затишья, храбро проскользнул под носом у притормозившего фермерского грузовика и добрался до островка безопасности. Полицейский одарил его строгим взглядом.
