Ким Робинсон - 2312
Земля притягивает гораздо сильнее своего мощного g — ей присущи почти бесконечная притягательность Истории, притягательность великолепия, распада и грязи. Не нужно отправляться в Уттар-Прадеш и смотреть на рассыпающиеся руины Агры или Бенареса, чтобы ощутить это — оно везде и всюду, в любой деревушке и в каждой долине: дряхлость, зловоние жестокости, большие обветренные холмы, затопленные береговые линии, которые все еще погружаются в море. Очень тревожное место. Его необычность не всегда ощутима или осязаема. Время для человека здесь вывихнуто: центр не выдерживал, все распадалось и начинало вновь собираться и перестраиваться по краям, рождая несвязные чувства. Мысли и логика безнадежно увязали в древних историях, паутине законов, лицах на улицах.
Всегда лучше сосредоточиться на предстоящем дне. Поэтому Свон на высоте пятьдесят тысяч метров вылетела в глайдере из среднеафриканского космического лифта и стала спускаться к посадочной полосе в Сахеле, пустыне без малейших признаков жизни, пустыне почти меркурианской, только здесь на берегах мелких озер среди зелени ослепительно белели городские кварталы, и над каждым собственное защитное облако; города отражались в мелкой воде, и казалось, что их двойники стоят вниз головой в перевернутом мире. Вниз и вниз летела она, взволнованная вопреки всему новым возвращением на Землю; выйдя из глайдера, стояла на посадочной полосе, вдыхая ветер — невыразимое наслаждение, — вдыхала скорость и вторжение реальности. Над ней только небо, чистое и ясное, только ветер с запада, пронизывающий ее, обнаженное солнце на ее обнаженном лице. О боже! Она дома. Идти по родной планете и дышать ее воздухом, рассекать пространство, которым можно дышать…
Город внизу у лифта был до боли белый, с раскрашенными дверными и оконными рамами, веселый, средиземноморский, с легким налетом ислама — в облике толпы, в очертаниях городской стены, в минаретах. Похоже на северо-запад Марокко. Архитектура оазиса, классическая и приятная, ибо город все-таки не оазис. Топологически этот город не отличался от Терминатора.
Но люди здесь худые и щуплые, согбенные и смуглые. Прокопченные на солнце, слегка поджаренные, конечно, но не только в этом дело. Им приходится водить машины, убирающие рис и сахарный тростник, проверять ирригационные каналы или роботов, что-то устанавливать, что-то чинить. Люди по-прежнему не только самые дешевые роботы, но и для многих задач единственные роботы, которые с этими задачами справятся. К тому же самовоспроизводящиеся. Они вырастают и работают поколение за поколением; обеспечьте им три тысячи калорий в день на каждого, скромные удобства, немного свободного времени и сделайте сильную прививку страха, и можно подвигнуть их на что угодно. Давайте им немного успокоительных, и получите рабочий класс, овеществленный и однородный. Свон снова увидела: большая часть населения Земли выполняет работу роботов, это никуда не делось, что бы ни утверждали политические теории. Если говорить о жилье и еде, из одиннадцати миллиардов жителей Земли по меньшей мере три миллиарда жили в постоянном страхе — несмотря на огромные количества дешевой энергии, подаваемой сюда из космоса, несмотря на то, что сельскохозяйственные миры выращивали и отправляли сюда огромное количество продуктов. Там, в небе, создают новые миры, а на старой Земле люди продолжают страдать. И к этому невозможно привыкнуть. И невозможно развлекаться, зная, что здесь люди умирают от голода, пока ты забавляешься. «Мы наверху растим вам пищу», — можете воскликнуть вы с возмущением — но это не помогает. Что-то мешает продовольствию дойти до каждого. Людей по-прежнему больше, чем способно содержать общество. Поэтому решения нет. И очень трудно думать о своей работе, когда здесь столько неудачников.
Все равно что-то необходимо сделать.
— Почему все здесь так? — спросила Свон у Заши для поддержания разговора. Заша помогал осуществлять какой-то проект в Гренландии.
— Никогда не было разумного планирования, — сказал голос Заши ей в ухо. У нас с тобой уже был подобный разговор, казалось, говорил его тон. — Мы всегда пытаемся справиться с текущим кризисом. Старые обычаи отмирают с трудом. Вот уже самое малое пять столетий вся Земля могла бы жить достойно. У нас есть энергия и ресурсы, соответствующие нашим потребностям, мы могли бы обеспечить себе должный уровень. Но достигнуть этого никогда не планировали и, следовательно, не могли сделать.
— Но почему бы не сейчас, когда у нас столько энергии?
— Не знаю. Это просто не происходит. Думаю, в сознании у людей слишком много старых ядов. К тому же обнищание — это тактика террора. Если уничтожить десять процентов населения, оставшиеся девяносто будут послушны. Они видят, что с ними может случиться, и согласны на то, что им дают.
— Но почему? — воскликнула Свон. — Не могу поверить! Почему люди не борются, если понимают все это?
— Не знаю. Может, боролись бы… но тут уровень моря начал подниматься, и климатические катастрофы сделали жизнь еще тяжелее. У нас всегда кризис.
— Ну хорошо, а почему бы не сейчас?
— Конечно. Но кто этим будет заниматься?
— Люди ради себя самих, если смогут.
— Думаешь?
— Да, потому что так и есть. Если они этого не делают, значит, им каким-то образом мешают. Им в лицо смотрят чьи-то ружья.
Заша молчал; казалось, он думает о чем-то другом. Наконец:
— Есть мнение, что, когда общество испытывает стресс, оно не смотрит в лицо проблемам, а отводит взгляд, надевает шоры и все отрицает. Исторические события считаются естественным ходом вещей, и людей разделяет племенная верность. Тогда они начинают драться за то, чего им недостает. Полагают, что люди так и не сумели преодолеть панику конца двадцать первого века или Малого ледникового периода из-за недостатка пищи. С тех прошло двести лет, но психологическая травма все еще сказывается. И, по правде говоря, все еще нет достаточных запасов еды, так что отчасти этот страх рационален. Цивилизация шатается на множестве подпорок, как Вавилонская башня, и все должно быть исправным, чтобы работать.
— Но то же самое справедливо повсюду!
— Конечно, конечно. Но здесь уж очень много людей.
— Это верно, — сказала Свон, глядя на толпы и толкотню. За городской стеной неровные ряды людей в лучах вечернего солнца, согнувшись, собирали клубнику. — Здесь очень жарко и грязно и ужасно тяжело. Возможно, их пригибает эта планета, не история.
— Может быть. Такой здесь образ жизни. Ты ведь бывала здесь, Свон.
— Да, но не тут.
— А в Китае бывала?
— Конечно.
— В Индии?
— Да.
— Значит, ты все это уже видела. Что касается Африки, ее называют бездонной прорвой. Помощь извне исчезает в ней, и ничего не меняется. Полагают, что Африка была полностью разорена работорговцами. Там полно болезней, связанных с жарким климатом. Ничего нельзя сделать. Но дело в том, что сейчас такие условия повсюду. Говорят, в промышленном поясе не лучше. Так что всю Землю можно назвать бездонной прорвой. Костный мозг давно высосан, высшие классы давно переселились на Марс.
— Но так не должно быть!
— Полагаю, нет.
— Почему же мы не помогаем?
— Мы пытаемся, Свон. Правда пытаемся. Но на Меркурии живет полмиллиона человек, а на Земле — одиннадцать миллиардов. Мы не можем просто спуститься и указывать им, что делать. На самом деле мы едва удерживаем их от того, чтобы они явились к нам и указывали, что нам делать! Все совсем не просто. И ты это знаешь.
— Да. Но сейчас я начинаю задумываться, что же это значит. Что это значит для нас. Видишь ли, люди инспектора Женетта опознали корабль, который мы нашли в атмосфере Сатурна, и установили, что он принадлежит компании из Чада.
— Чад — это налоговый рай. Поэтому ты прилетела сюда?
— Вероятно. А почему бы и нет?
— Свон, пожалуйста, оставь это инспектору Женетту и его людям. Тебе лучше заняться получением закваски и отправкой всего закупленного на родину.
— Это так, — с несчастным видом согласилась Свон. — Только я хочу оставаться на связи с инспектором. Он тоже на Земле, продолжает расследование.
— Конечно. Однако в таких делах как правило наступает время, когда на первый план выходит аналитик, изучающий данные. Тебе нужно набраться терпения и ждать следующего хода.
— А если следующим ходом станет новое нападение на Терминатор? Или на что-нибудь еще? Не думаю, что мы можем позволить себе роскошь проявлять терпение.
— Да, но в некоторых делах ты можешь помочь, а в других — нет. Вот что я тебе скажу: приходи ко мне, и мы это обговорим. Я сообщу тебе самые последние новости о том, что здесь происходит.
— Хорошо. Приду. Но отсюда далековато.
Свон путешествовала по Земле. Она полетела в Китай и провела там несколько дней, переезжая из города в город на поездах. Везде пригороды были организованы в рабочие поселения, где люди и работали, и жили на фабриках, как на Венере. С детства в кончиках их пальцев было управление различными программами, а на предплечьях татуировки с разнообразными приложениями. Их держали на диете, выдавая лишь гарантированное законом количество пищи и наркотиков. Обычная земная практика, но нигде она не проводилась так последовательно, как в Китае, хотя этого словно бы не замечали и об этом не говорили. Сама Свон узнала об этом, связавшись с одним из коллег Мкарета, работавшим в Ханчжоу. Мкарет хотел, чтобы Свон предоставила этим людям образец своей крови, и поскольку она все равно путешествовала, то отправилась туда.
