Мать Вода и Чёрный Владыка - Лариса Кольцова
— Ах, какие милые и спесивые напевы. Но я же простолюдин! Мне можно и смеяться в процессе поглощения еды. Главное, это удовольствие от вкусовых ощущений, а не ваш этикет, которому меня никто не обучал. Может, ты и этому меня обучишь?
Если бы он вышел, отлучился хоть на время, Нэя набросилась бы тотчас же на то великолепие, что тут благоухало у неё под носом. Она сглотнула голодную слюну, но не могла себя заставить открыть рот не для болтовни, а для принятия в себя еды.
Если это и есть семейный завтрак, то лучше жить одной
— Ты избалованная женщина — цветок, а природному шедевру к чему иметь развитый ум? Да ведь и я не научными исследованиями собрался тут с тобой заниматься. Ты привыкла жить только своим и посторонним любованием, перебиранием своих драгоценных переживаний, наверное, изысканных и тончайших. Я был готов стать восхищённым твоим созерцателем тогда, девять лет назад, а сейчас я изменился. А ты нисколько. Если бы ты, милая жемчужинка, высунулась из своей ракушки, ты смогла бы уже, и не раз, всё поправить в нашей запутанной ситуации. Но тебе нет ни малейшего дела до окружающего и до окружающих тебя.
— Невротический перенос. Как раз тебе нет никакого дела до окружающих. Что ты и продемонстрировал, когда истязал меня своими «сеансами насыщенного секса» едва ли не на виду у посторонних людей. Ведь вокруг же люди бродили! Вильт и тот догадался, какими возвышенными делами ты занимался со мной в своей машине.
— Разве это происходило без всякого желания с твоей стороны? Конечно, всякий раз я боялся, что от остроты происходящего у меня случится разрыв сердца, но противостоять чарам внучки бывшей жрицы Матери Воды это оказалось непосильной задачей даже для твоего мужа-мага, насколько я понимаю. Куда же мне-то было с ним тягаться?
— Давай, издевайся и дальше, пока я не огрела тебя сосудом с соком по макушке! Как того же Рэда — Лока его жена за измены огрела по голове графином из полудрагоценного камня. Рэд потом ходил с синяками под глазами. Они появились у него от удара по голове…
— Ему стоило. Но я же тебе не изменял. Мне-то за что? Я храню тебе верность. Да и вообще, с того самого дня, как погибла Гелия, я живу реальным монахом в своём подземном монастыре. Правда, не молитвенником…
И опять она не поняла, что он сказал, поскольку он иногда переходил на свой чужеземный певучий язык.
— А откуда ты знаешь Рэда? И того же Инара Цульфа? — спросила она.
— В ЦЭССЭИ никто, ни единый человек не может работать и жить без ведома определённой группы людей, в которую вхожу и я. Здесь нет и не может быть случайных людей.
— Но ведь их тут так много.
— Но нет никого, кого б я не знал. Если, конечно, они занимают значимые должности, а не спят по ночам в кустах, как твой охранник возле «Мечты».
— Знать в лицо несколько влиятельных бюрократов…
— Несколько? Да их тут целый легион! Бесов и то меньше, чем этих местных значимых лиц!
— Не стоит постоянно переходить на язык, который я не понимаю. Иначе, каков смысл такой беседы?
— Ну, хорошо. Ангелов небесных в поселениях твоего мирового отца меньше, чем тех, кто тут живёт и трудится на благо Паралеи. Ты же будто спишь на ходу, не видишь ничего вокруг себя. Это же колоссальный город вокруг, с огромным количеством научных центров, лабораторий, исследовательских площадок, экспериментальных цехов, учебных заведений. Ты по городу прогулялась бы хоть иногда…
— Зачем? Для прогулок достаточно и лесопарковой зоны. Мне казалось, что тут не так уж и многолюдно.
— Будь так, откуда бы взялись полчища твоих состоятельных заказчиков?
— И ты знаешь всех влиятельных здешних персон?
— Да.
— Это реально?
— Для тебя нет. Для меня да. А ты считаешь меня примитивным? Ну, сознайся, моя утончённая девочка. Я не обижусь. Не хочешь? А ведь я давно, давно тебя нашёл, как только ты вернулась на континент с тех загадочных островов. Но всё решал, стоит или нет возвращать то, что было утрачено. Как ни переворачивай ту ситуацию, а по твоему выбору всё тогда и произошло. И вот я подумал, да не буду я этого делать, к чему оно? И пошёл я как-то в Дом творчества просто от скуки, давно уже не нуждаясь ни в чём таком творчески-возвышенном. Посмеяться больше над местным творчеством, а я ведь жутко неотёсанный в смысле аристократических изысков, ты же сама мне об этом говоришь открытым текстом. И что за чудо! Ты там не только бегаешь, но и красотульки свои выставила — картинки свои. Я их все берегу у себя. Ты бы удивилась, но у меня сохранились твои полудетские наброски, что ты рисовала Гелии. Но она не ценила, всюду швыряла.
«Кто рисует?» — спрашиваю.
«Швея одна, шьёт мне, вот и чертит что-то». Что-то. Это же талантливо. Но ей-то дело лишь до себя. У неё отсутствовала настройка оценки окружающих.
«А платья кто шьёт, покажи её».
«Да девочка-студентка, она совсем простая, тебя не впечатлит». Ведь догадывалась, что ты ей опасна. А ты думала, что она меня не ревновала? Это она себе всё разрешала, а я должен был, как пёс у её ножек лежать, лизать, служить. И когда она увидела, что её кто-то затмить может, она сделала всё, чтобы внушить тебе обо мне ложное мнение. И прибегла к помощи твоего мудреца. Что их связывало с учётом того, что она была из клана его врагов? Я не знаю до сих пор. Это я потом понял, что он был в Паралее резидентом Паука, а дура Гелия его агентом, снабжающим его ценными сведениями о нас. Но я отвлёкся. В твоих линиях, в твоих образах мерцал талант, но, когда я увидел тебя, я не поверил, что это ты рисовала. Ты была чудесная, слов нет, но твоё лицо, понимаешь, оно было такое милое и глуповатое лицо куколки. Но есть и другая крайность. Сколько людей обладая значительными лицами, являются круглыми дураками по наполнению.
— А глаза? — спросила Нэя, — глаза же не спрячешь, они всё выдают.
— Но у тебя и глаза наивные.
— Глупые?
— Нет, конечно. Зачем ты мне была бы и нужна, будь ты глупой? Но ты очень доверчива, наивна. И живя в закрытой скорлупе, ты так и осталась, к сожалению, птенцом, хотя и красочным. Ешь.
Но она только выпила странный сок из фрукта, который он назвал
