Александр Зорич - На корабле утро
Больше он сделать ничего не мог.
Комлев демонстративно убрал руки с органов управления и сложил их на груди.
Одинцов уронил голову на панель управления – как школьник на парту.
Часомерский тоже помалкивал.
Внутрикорабельная трансляция словно бы умерла. Все боевые расчеты были заняты каждый своим делом. Докладывать было не о чем, да и в общем-то уже незачем. И вдруг тишину вспорол крик, наполненный радостью до краев – крик оператора систем слежения.
– Мужики! Объекты по курсу опознаны! Это «Слава»! «Севастополь»! В общем, корабли Стеклова! «Слава» только что подняла сорок флуггеров!
– Ты уверен? – гробовым голосом спросил Часомерский.
– Сто пудов, товарищ командир!
– В таком случае, Комлев, слушай приказ: начинай торможение.
– Есть торможение!
Конечно, скорость фрегата была колоссальной. И даже если бы все маршевые дюзы были исправны, погасить ее так быстро, как мечталось Часомерскому, все равно не удалось бы. Поэтому фрегат проскользнул между железными утесами «Славы» и «Севастополя» как стриж между двумя стоэтажными башнями гостиницы «Россия».
Проскользнул – и понесся дальше, отчаянно семафоря подгоревшими дюзами.
Поэтому Комлеву, Поведнову, Часомерскому и экипажу фрегата «Ретивый» было не суждено воочию насладиться торжеством русского оружия.
Они не увидели, как сотни зенитных ракет и десятки флуггеров устремились на перехват ракетоносцев ягну. А это были именно ракетоносцы, увешанные смертоносными пенетраторами. Волны ягну, имевших ту же проблему, что и фрегат «Ретивый» – чересчур высокую скорость – разбились о несокрушимую твердыню эскадренной ПКО. Лишь немногие из них успели отстреляться пенетраторами по «Славе» и «Севастополю». И уж вовсе никто из них не помышлял больше о преследовании «Ретивого».
А вот последнюю минуту архонтессы в системе Макран с борта «Ретивого» наблюдали.
Нет, она не взорвалась. И даже дымить она прекратила.
Но все же повреждения, нанесенные астероидом «Орех», были очень серьезными. И кто-то там внутри архонтессы счел опасным ее дальнейшее пребывание в системе. Ибо Х-блокада не работала, двери в систему Макран распахнулись и ксеносы прекрасно понимали, что вот-вот сюда ворвутся десятки маленьких – по меркам ягну – кораблей землян. Но с этих маленьких кораблей взлетят сотни аппаратов, неуязвимых для их позитронных пушек, и боевые потери сразу же из высоких превратятся в оскорбительные, позорные, совершенно неприемлемые.
На изумленных глазах Комлева октаэдр архонтессы претерпел трансформацию, которой бы позавидовала любая земная игрушка-головоломка.
Грани архонтессы распались на множество отдельных треугольников. Каждый треугольник развернулся вокруг своей оси на определенный угол. На несколько секунд архонтесса стала похожа то ли на железного ежа, то ли на шипастую рыбу-коробочку. Сходство усиливалось тем, что, вслед за разворотом треугольных участков обшивки, грани архонтессы вспучились и она, увеличившись в объемах, приблизилась по форме к сфере…
Сфера эта не была гладкой. Она была по-прежнему набрана из множества треугольников и дополнительных граней, выдвинувшихся из глубины конструкции. При этом та грань, которая раньше дымилась, осталась как бы искалеченной. В ней зиял глубокий кратер. Из трещин в его поверхности извергся фонтан блестящих обломков. Хаотически вращаясь, они поспешили выйти на орбиту вокруг архонтессы, ослепительно искря и пританцовывая в лучах двойной звезды.
А затем архонтесса исчезла вместе со всем своим инофизическим колдовством.
Часть 3. Степашин
Глава 1. В Институте Аномальной Астрофизики
20 августа 2622 г.
Город Синандж
Планета Тэрта, система Макран
Два следующих дня выдались скучными – понятно, по нашим, осназовским меркам.
После расстрела астрофагов на Арасе, клонская эскадра отошла на орбиту Тэрты. «Кавад», конечно, тоже. На нем мы и заночевали. Никогда не забуду каюту какого-то безымянного клонского лейтенанта, куда меня временно поселили, с искусственным деревцем – кажется, мандарином – на «подоконнике» и домашними тапочками сорок шестого размера в виде двух улыбающихся коровок…
Я в них, конечно, не обувался. Но умилился.
Встретив на борту «Кавада» утро двадцатого августа, мы позавтракали клонскими кебабами. И сразу же получили приказ вернуться в место постоянной дислокации.
– Расставание с вами наполняет печалью мое сердце, – положив руку на грудь, сказал Фази Маджид, прощаясь с нами.
«Вы тут без нас не балуйте», – хотел брякнуть я, но, к счастью, сдержался.
– И наше тоже… наполняет, – сказал я дружелюбно.
Все-таки Фази Маджид хороший мужик. Хоть и клон.
Синандж встретил нас тревожной тишиной.
На краю летного поля космодрома грустила одинокая «Кассиопея». Больше – ни звездолетов, ни флуггеров.
Похоже, все наши боеспособные силы концентрировались на орбите.
Но вот куда подевались всевозможные клонские посудины? Ведь еще пять дней назад над высоким забором, отгораживающим военную базу от гражданского космопорта, возвышались разномастные каботажники, орбитальные катера и гордость местного гражданского флота – круизный лайнер, вы не поверите, «Одесса». Лайнер был наречен еще в довоенные времена теплой дружбы братьев по Великорасе, а после, очевидно по рассеянности, так и не переименован…
– Похоже, эвакуация прошла, командир, – подсказал проницательный Жаргалов.
– Эвакуация? – рассеянно переспросил я.
– Ну да.
– А куда эвакуируются-то, как думаешь?
– Как говорят буряты, «орон дэлхэй уужам даа, орохо нухэн олдохо байха».
– А по-русски?
– Земля большая… найдется место, где поместиться, – пожал плечами Жаргалов.
– А конкретнее? Земля-то большая, космос еще больше, но что-то я не вижу вариантов.
– Почем мне знать?…
Вот так с Жаргаловым всегда. Буддист, мать его так. А значит, любит рассуждать абстрактно… Раньше меня это раздражало. Потом привык.
Перед нами нарисовался Бондарович, о присутствии которого я совершенно забыл.
– Что, капитан, затрудняешься в оценке обстановки? – спросил он задиристо.
– Так точно, товарищ капитан третьего ранга!
– Ориентирую: подвижный состав каботажного флота частью рассредоточен по запасным площадкам, частью собран в конвои на орбите Тэрты. Производится рассредоточение и вывоз нетрудоспособных категорий населения…
– Детей?
– И баб. Идем дальше. Только что получил на твое имя новый приказ. Вместо пункта постоянной дислокации тебе с наличным составом 92-й роты предписано прибыть в Институт Аномальной Астрофизики и взять его под охрану.
– А кто там, в институте?
– Аномальные астрофизики, – Бондарович расхохотался.
– Наши или клонские?
– Ты что, расист? Какая тебе разница? – с подначкой спросил кап-три.
– Ну наши все-таки лучше… – процедил я. – Понятнее.
– Да наши, наши… – смилостивился Бондарович. – В общем, отправляйся туда. Поступишь в распоряжение доктора физических наук Сильвестра Константиновича Масленникова. Он найдет, чем тебя занять… Ну там пробирки мыть… Оптические оси спиртом протирать… Спектрографы калибровать…
Бондарович в тот день был явно в настроении. В отличие от бедного меня.
– А можно вопрос не для протокола? – спросил я вкрадчиво. – С какой стати астрофизикам такая честь? Поважнее, что ли, объектов нет?
– В настоящий момент важнее объектов нет, – Бондарович посуровел. – Все наши надежды связаны с этими штатскими выхухолями.
«Ничего себе! – подумал я. – Вот это новости.»
По моим тогдашним представлениям, надежды, связанные с учеными, были эквивалентны отсутствию всяких надежд. Ну не доверяю я ученым… То есть, тогда не доверял.
Несмотря на заверения Бондаровича о важности нашей миссии, привычного нам транспорта – вертолетов – мы так и не дождались. Пришлось добираться до института на перекладных. До пролива нас подвезли космодромными карами. Там, на пристани, мы пересели на быстроходный паром. А на южном берегу прошли пять кварталов пешком.
Здание конкордианского ИААФ в свои лучшие времена представляло собой три разновысокие башни, соединенные ажурными застекленными галереями. Эти галереи недавнего нападения чоругского десанта не пережили – осыпались все как одна. С одной из башен были начисто снесены все фасадные легкие конструкции, придававшие зданию стильный офисный вид. Обнажились мощные несущие колонны, разгромленные кабинеты, лаборатории. Все это напоминало теперь игрушечный домик куклы Насти – у моей двоюродной сестрички такой был. В нем снималась одна из стен и можно было сажать куклу то на горшок, то за обеденный стол, всюду заглядывать, как будто ты домовой…
Вторая башня выгорела полностью и обрушилась. А вот третья башня, самая приземистая, стояла, как новая. Ни копоти, ни разбитых стекол. Вокруг нее возвышались пять металлических мачт с многогранными штуковинами на вершинах. Вид у этих сооружений был подозрительный. Понятно, что какие-то экспериментальные установки. Но какие? Над чем экспериментируют?
