Мария Галина - Волчья звезда
— За нами, что ли?
Мальчишки порой любят подглядывать, как бабы купаются в ручье и все такое… если они попадаются, им здорово достается… но это же совсем другое дело…
— Полагаю, да. Для них это основное развлечение, особенно, если происходит что-то из ряда вон выходящее… связанное с болью или гибелью… Возможно, раньше они создавали себе искусственную реальность — мы сами видели, они это умеют, — но потом, со временем, она им прискучила. В ней не было той остроты ощущений…
— Ты хочешь сказать, что когда-то часть людей, таких как мы, почему-то решила превратиться в мертвых?
— Да. И бросила остальных на произвол судьбы. Не знаю, по каким принципам произошло это разделение. Может быть, этих… как ты говоришь… мертвых… поставляли в основном высокоразвитые страны… в любом случае все мощности, вся технология были брошены на то, чтобы обеспечить им не только биологическое, но и физическое бессмертие. Защитные поля, в частности… Уйдя, они высосали почти все ресурсы, а при такой мощности силовых полей рухнула вся система электромагнитных носителей информации… ничего не осталось. И остатки человечества оказались отброшены назад… и подняться уже не смогли… пропал движущий импульс. Должно быть, чтобы общество развивалось, требуется мощный стимул, цель — оставшиеся не желали такого будущего… а другого у них не было. Видимо, действительно нельзя удержаться на одном и том же уровне — либо ты идешь вперед, либо скатываешься назад, во тьму. Так что не было никакой катастрофы — во всяком случае, в непосредственном понимании этого слова. Ничего не было. Нормальный процесс…
Неожиданно он коротко рассмеялся странным, похожим на всхлип, смехом.
— Это же надо… так обмануться… а мы-то все искали людей… цивилизацию… а когда нашли ее, выяснилось, что она не хочет иметь с нами дела… ни с кем не хочет иметь дела… Вот оно — человечество — с одной стороны, горстка дикарей, с другой — компания трусов и вырожденцев… Наверняка они безумны — постепенно сошли с ума в своих коконах, за столько-то лет… Нам еще повезло — не приведи Господь узнать их поближе.
Он помолчал.
— Теперь я думаю, та, пропавшая наша группа, наткнулась именно на них. Не знаю, что они сделали с нашими, может, и ничего… Но этого хватило.
— Ты же сам видел, они ничего не делают. Только смотрят.
— Не в этом дело… Должно быть… наши были неподготовлены. Шок оказался слишком силен. Послушай… если я не смогу добраться до станции, постарайся дойти туда сама… расскажешь им…
Опять он за свое!
— Я же говорила… Я не смогу дойти сама. Откуда я знаю, где они…
— В горах.
— Вон они какие большие, эти твои горы… Что я там?
Говорят, в некоторых Домах за самые страшные преступления тебя просто изгоняют — живи себе в одиночку и выкручивайся, как знаешь… И люди там блюдут себя не хуже, чем у нас — это тоже смертная казнь, только отсроченная. Скорее всего мы и вдвоем-то никуда не доберемся, но этого я ему говорить не стала, потому что он вообще очень легко приходил в отчаянье — свойство недостойное мужчины, да еще если он твой единственный спутник… а где другого взять?
Потому я просто сказала:
— Ничего до утра с тобой не случится. А я спать хочу. Лучше бы по очереди — я этого места не знаю, мало ли кто тут у них живет… а я сменю тебя посреди ночи.
Он рассеянно сказал:
— Да-да, конечно. Если что, я тебя разбужу… Я устроилась между корней ближайшей сосны — от земли тянуло холодом и сыростью, а дерево отдавало накопленное за день тепло. Ночь была тихая, тише, чем у нас, потому что кузнечики здесь не орали, как оглашенные; облака разошлись, и стали видны звезды — обычное звездное небо, не такое красивое, как там, в Городе Мертвых, и не такое страшное — звезды были четкие и крупные, будто умытые… Одно размытое светящееся пятно неторопливо пересекало небо.
Я сказала:
— Смотри, он плывет в горы. А вон и еще один. Улисс тоже повернул голову, провожая взглядом мутное облачко света:
— Они плывут к перевалу, — сказал он.
— Ну и что?
— Лагерь за перевалом. Может быть…
— Там что-то случилось?
— Да. Во всяком случае, они, похоже, надеются на какое-то зрелище. Нам нужно торопиться…
— Но мы же не можем двигаться ночью… да еще в незнакомом месте. До утра мы все равно ничего сделать не сможем, Улисс.
— Тогда утром нужно будет поторопиться… Я пообещала ему, что мы выйдем с рассветом; я бы ему что угодно сейчас пообещала, даже перелететь через перевал по воздуху — так хотелось спать. Я подумала, что если он разбудит меня посреди ночи, то, может, я буду соображать чуть-чуть получше и мы найдем какой-нибудь выход — в конце концов сигнальный костер тоже выход, если люди Улисса понимают хоть что-нибудь в сигнальных кострах…
… Но он разбудил меня раньше.
* * *Если время тянется и один день похож на другой, то сны снятся яркие; целые истории, а не сны, а тут я как провалилась в черную воду. Умом-то я понимала, что в незнакомом месте лучше спать вполглаза, даже если ты не одна и твой напарник в это время бодрствует, но пони мать — одно, а делать — совсем другое, и когда Улисс начал трясти меня за плечо, поначалу я решила, что мне это приснилось; как это бывает во сне, когда хочешь пошевелиться, убежать или крикнуть, но нипочем не можешь этого сделать. Потом мышцы сработали и меня так и подбросило: я вскочила на ноги, но еще с какой-то миг соображала, где это я нахожусь… Потом спросила:
— Что?
Потому что решила, что на нас кто-то напал или собирался напасть… Но вокруг было тихо. Сосны тихо шумели над головой — странный ровный шум, наши деревья шепчутся совсем по-другому. Звезды в небе уже заметно повернулись — но сменяться мне, вроде бы, было еще рано.
Потом я подумала, что что-то случилось с той их станцией — горная цепь чернела на фоне черного неба; ее было бы совсем не видно, если бы не цепочка светящихся пятен, вытянувшихся вдоль вершин горного хребта, точно нитка гигантских бус — их там собралась целая куча, но они, как всегда, ничего не делали — просто зависли над горами и все.
Я решила, что это из-за них Улисс меня разбудил, хотя они по большому счету того не стоили — сделать-то мы все равно ничего не могли.
А потому я сказала:
— Ну и ну! Но они никуда не денутся, Улисс. Можно, я еще посплю.
Он спросил:
— Ты о чем?
— Об этих! Вон сколько их поналетело. Но до утра…
— Ах, эти, — сказал он, — да… что-то там такое… Не в этом дело…
Я не могла разглядеть его лица — черная человеческая фигура на фоне черного неба…
— Тогда что еще стряслось?
— Мне придется уйти, — сказал он.
Опять за свое. Мне уж казалось, он успокоился. Впрочем, у него давно с головой было не в порядке, а потому я даже не удивилась. Просто спросила:
— Уйти? Куда? Почему бы не дождаться утра…
— Я не могу, — сказал он виновато. — Понимаешь…
— Если ты думаешь, что что-то там такое приключилось с твоими людьми… ладно, пошли сейчас. Помочь мы им все равно не можем, но ладно, пошли.
Я решила, что лучше с ним не спорить. Впрочем, он тут же сказал:
— С ними… да, наверное… Полагаю, они там тоже погибли. Уж не знаю, по чьей вине — может, просто пришел их срок, но погибли… Вся наша экспедиция потерпела крах… не в этом дело… я просто не хочу тебя пугать… так что…
Он замолчал и начал хватать ртом воздух. Лицо его исказилось. Это было страшно, и я начала трясти его за плечо. Он смотрел на меня так долго, что я уже стала сомневаться, соображает ли он что-то, потом заморгал и спросил:
— О чем это я?
— Ты сказал, что экспедиция потерпела крах. Продолжай.
Ему было лучше, когда он говорил, хоть из того, о чем он толковал, я и половины не понимала… Но он и вправду, кажется, пришел в себя — вздохнул и устало сказал:
— Не знаю, сколько еще у меня времени… Да и тебе зачем об этом знать?
— Просто интересно, — сказала я как можно убедительней. — Сам же говорил — человек должен стремиться к знаниям и все такое…
Он устало ответил:
— Похоже, я говорил глупости. Все мы говорили глупости. И делали… Господи, что мы тут наделали… Возможно, нам следовало бы подготовиться получше… тогда бы мы повели себя хоть чуточку умнее… но мы уже не могли.
— Почему?
— Мы уже тогда стояли на грани гибели… на грани исчезновения. Импульс начал иссякать… Тот потенциал, который мы получили от первых колонистов, какое-то время держался за счет того, что мы общались друг с другом. И еще за счет ну… культурного наследия… Говоря вашим языком — Записей, Предметов… Того, что люди оставили после того, как… Словом, после того, как нам удалось проникнуть в купол.
Пока он говорил, он держался. Не знаю почему, но это было так. Другое дело, что нес он какую-то чушь, понять ее было трудно, и что-то говорило мне, что и незачем — нельзя ее понимать… Он говорил не для меня — для себя. А может для тех, что висели там, вдали, светящиеся, равнодушные… не знаю… Но все-таки сказала:
