Ира Андронати - Малой кровью
— Тебе надо лечь, — сказала Чарли.
— Нет. Ляг ты. Мне будет только хуже. Надо наоборот — чем-то заняться,
— Ребята, может быть… — Санька чувствовал себя виноватым.
— Сейчас все равно придется прерваться, — сказал Яша. — А потом, когда она вернется, я ее почувствую.
— Может, она в больнице? — спросила Чарли. — Красный диван…
Яша подумал.
— Нет, не похоже. Фон не больничный. Я вот думаю — а не машина ли это? У нее просто воспаление мозгов, как и у нас, восприятие клинит, потому все искажено. В этом случае последовательность выстраивается: она залезает в салон, и ее куда-то везут, она видит дорогу. А потом уплывает.
— Из-за чего? — спросила Чарли. — Ведь мы же ничего не почувствовали. Ничего не было? — повернулась она к котам.
Те переглянулись. Потом Рра-Рашт покачал головой: нет.
Санька мог только догадываться, какой силы удар обрушился на друзей — и миновал его. Он бесился внутри себя, что не может разделить с ними боль, которую они терпят — и которую, похоже, терпит Юлька. Бесился, но старался ничего не показать, чтобы коты не стали и на него распространять свое стремление укрыть и вылечить — им самим было плохо. Очень плохо.
Он вспомнил, как это произошло и как он тогда испугался: котов накрыло в корабле перед самым взлетом. Это очень жуткое зрелище: эрхшшаа, которым плохо и страшно. Жуткое, потому что не знаешь, что делать. Что вообще можно сделать. К ним привыкаешь, к этим жизнерадостным сгусткам энергии, которые делятся ею направо и налево, — и вдруг от них остаются одни шкурки… и это проклятое чувство вины, что не в силах отдать долг, хотя тебе-то давали и не в долг вовсе, а просто так, по дружбе, но все равно — чувство вины… Но потом Рра-Рашт взял себя в руки, а младшие подтянулись, глядя на него, и в полете им стало уже не то чтобы хорошо, но терпимо, и все решили, что все прошло. В аэропорту было почти хорошо… и по дороге тоже. И только перед самым Яшиным домом по ним всем снова шарахнуло, да так, что Чарли закричала от боли: Яша боль терпел, но она-то чувствовала, до чего ему плохо…
Юлька не раз рассказывала, каково это: когда на орбите гибнет «колокольчик»… Но сейчас Саньке оставалось только или ломать руки, как кисейной барышне, или просто продолжать вести себя так, будто ничего не происходит. Хотя что-то происходило, причем что-то важное. И по идее, ему бы нужно сейчас быть на месте, за пультом… но, допустим, он не догадался, звать его пока обратно не зовут (а координаты он оставил, разумеется) — да и Рра-Рашт ничего такого не предлагал. Значит, Санька поступает более или менее правильно. А более там или менее — будем разбираться после.
— Пока мы не выясним, что происходит вообще, бесполезно догадываться, что случилось с конкретным человеком, — сказал Яша.
— Такого никогда не было, — сказал Рра-Рашт.
— В какие-то моменты вы перестаете слышать? — спросил Санька.
— Нет, — сказал Яша. — Это как бы очень сильный и очень противный звук. Ножом по стеклу — так: «У-жжя-я-ууу!» Он держится все время, только иногда вдруг резко приближается, налетает…
— В прошлом году что-то подобное сделали Свободные — когда вырубили все визиблы в Системе, — сказал Санька.
Рра-Рашт наморщил лоб, задумался. А может быть, пытался с кем-то «поговорить».
— Я слышал про большие глушилки для телепатов, — сказал Яша. — Когда работал в «Ниппахо», что-то краем уха подцепил. Вроде бы у марцалов они есть — так, зажоплено на крайний случай. Но эти глушилки хоть и большие, но работают все-таки на ограниченных дистанциях — в пределах города, округа, не больше. А нас всех накрыло в одно время — и были мы в тринадцати тысячах километров друг от друга.
— Может быть, сеть? — сказал Санька. — Синхронно включили… Хотя я не думаю, что это марцалы.
— Я не сказал, что это марцалы, — помотал головой Яша. — Я сказал, что у них такая хрень вроде бы есть. Хотя… в общем, я им не очень-то доверяю. Они такие, знаешь… тефлоновые.
— Ничего, — сказал Санька. — Им только правеж надо произвести — флотским ремнем по голому… нормальные делаются сразу. Весь тефлон — как проволочной щеткой…
Как-то оно некстати, ни к чему вспомнилось: чудовищно холодный и дождливый августовский день, когда произошло так много всего… и когда пропала Юлька. Все события странным образом тянулись из того дня. Да, тогда дядя Адам действительно приказал выпороть одного марцала не самого низкого ранга. За дело. И за Юльку в том числе. И что вы думаете? Оказался в итоге марцал не самым хреновым парнем…
И снова Санька пожалел о том, что Барс так далеко. Он мог бы многое подсказать.
— Но вообще говорить — марцалы, не марцалы… — Яша встал. Прошелся по комнате, потер виски. — Они давно уже не монолит. Ребята, которые ими занимаются, счет потеряли, сколько у них группировок. Типа «три марцала — пять партий». Так что марцалы практически могут быть причастны ко всему…
— Юльки нету? — спросил Санька.
Яша помолчал. Посмотрел в тот угол, где у него был юго-восток.
— Н-нет… хотя… хотя…
…ее несло по туманному медленному водопаду, вниз, вниз, вниз и немного вперед, снизу навстречу кругами поднималась большая темная птица, похожая на чайку, но темная, с красными глазами и красным клювом, каждое ее перо можно было рассматривать часами, так они были тонки и прекрасны, так они изгибались на кончиках крыльев. На шее птицы висели часы, простые круглые заводные часики на простом стареньком кожаном ремешке, и стрелки крутились назад, справа налево, быстро. Птица сделала два плавных круга рядом с Юлькой, покосилась глазом, ушла. Ноги у нее были грязные, в цыганских колечках и браслетиках, с ленточкой. Юлька рушилась вниз, там перистыми фонтанами бил туман, разбивающийся о сверкающий вылизанный гранит, что-то гремело. Ей не выбраться из этого месива, а потом она увидела, что там, кроме гранита, поблескивают иглы, пока издали маленькие и тонкие, но на них что-то нанизано с лета. Тогда Юлька раскинула руки и ноги и стала ловить поток воздуха. Поймала. Поток был слаб, как от потолочного вентилятора в жаркий день. Но что поделать. Что. Она легла на этот поток и постаралась наклониться, чтобы ее несло в сторону от игл, но те притягивали. Тогда она стала грести руками и ногами, как в воде. Неожиданно стронулось. Грести. Грести. Плыть. Не останавливаться и не смотреть вниз, а как не смотреть, когда лицо само опускается, уже затекла шея, голову не удержать, но это же не вода, не захлебнуться. И она захлебнулась. Воздухом. Он ударил снизу резко, земля бросилась навстречу. Юльку завертело, мимо летели камни и окна, а потом она снова смогла распластаться, ухватиться руками. Еще высоко, еще можно лететь. Наклонив голову и поджав ногу, она развернулась и стала огибать выступ скалы, на нем росло дерево. Достаточно, можно дергать кольцо. Она дернула кольцо, и парашют не раскрылся. Она дернуло другое, что-то зашевелилось за спиной, она напряглась в ожидании удара, удара все не было, оглянулась — крылья. Темные, как у той птицы, и Юлька догадалась, что птица ей их и подарила. Расправив крылья, Юлька остановила падение, потом взмахнула — и стала набирать высоту. Плавными кругами. Все вокруг было громадным колодцем, а если не думать о падении, то скорее туннелем, дно которого устилал медленный туман. Она поднялась высоко, когда крылья заныли. С непривычки, подумала она и стала искать место, где опуститься. Наверное, вот здесь, это был как бы полукруглый балкон и даже с перилами, но без окна и двери в стене. Юлька осторожно присела на перила, глядя вниз, как с моста. Потом перекинула ноги внутрь. На балконе стояла кадка с пыльной полузасохшей пальмой, валялась пустые пивные бутылки и рыбьи кости. Юлька дотронулась до пальмы, и пальма застонала…
— Не понимаю, — сказал Яша. — Какой-то балкон или терраса… и водопад. А пять минут назад была дорога. Где такое может быть?
— Где-то в Сьерре, конечно, — сказала Чарли. — Водопад… Большой?
— Не знаю, она уже не туда смотрит… Ребята, что-то мне не нравится происходя… нет!
— Что? — вскочил Санька.
Яша вдруг стал бледный, как покойник.
— Она… она упала. Туда, вниз.
Глава двадцать вторая
Окрестности планеты Тирон, «Стоячая звезда»,
Год 468-й династии Сайя, 14-й день лета
Все произошло как-то подчеркнуто просто и повседневно. На том же месте, где их обычно встречал агент, к ним подошел невысокий юноша, узнал Фогмана и пригласил следовать за ним.
Так глубоко в недра станции Серегин никогда не забирался. Пешком по обычным переходам, по эскалаторам внутри толстых наклонных прозрачных труб (снаружи трудилось что-то вроде взбесившейся кран-балки), потом — в кабинке лифта, который двигался, однако, не только вверх-вниз, но и вперед-назад. Однажды сопровождающий (его звали Тиц) предупредил, что сейчас будет невесомость и надо держаться за поручни, — и невесомость таки была, секунды на три. Хорошо, что не дольше, невесомость Серегин переносил очень плохо — тошнило, просто выворачивало.
