Глен Кук - Рейд
В бытность мою на бомбардах знал я матроса из прачечной, тридцать лет не сходившего с корабля. Чем ближе было к его отставке, тем больше он превращался из нормального человека в пучок невротических тревог. Когда его прошение о продлении срока службы было отклонено, он покончил с собой.
Флот стал для него семьей, всей жизнью. Больше ему некуда было идти, нечего было делать.
Кригсхаузер пожимает плечами. Зачем ему взваливать себе на плечи бремя решения?
Чего ради помогать человеку, который сам себе не помогает?
– Непохоже, чтобы тебе слишком хотелось со всем этим разобраться. Есть особые причины, которые мешают тебе сказать, кто этот человек?
– Просто лучше не говорить, сэр.
– Не хочешь его разозлить?
– Думаю, да.
– Что же я тогда могу сделать?
– Не знаю, сэр. Просто я подумал…
– Если так, то я ничего не могу сделать. Тебе придется разбираться самому. Можешь перерезать ему глотку, можешь сдаться, можешь разоблачить его.
– Но…
– Я не волшебник. Я не могу нажать на кнопку и дать тебе три желания.
Мне не удалось вычислить преступника. Должен признаться, каких-то сверхъестественных усилий я к этому не прилагал. Наши явные бисексуалы (гомосексуалистов в однополые экипажи не берут) непохожи на шантажистов. Их манеры заигрывать не выходят за рамки. Исключаем их, исключаем погибших, исключаем меня – остается еще множество вариантов.
Мне, в общем, все равно, но это должен быть человек, желающий остаться в тени. Кто-нибудь из офицеров? Пиньяц? Или Вейрес?
Тех, для кого этот полет первый или второй, можно вычеркивать из списка. Несложно сократить число возможных вариантов до шести. Но эти упражнения бессмысленны.
– Этому парню, обрати внимание, тоже есть, что терять. Каждому есть.
– Мы все время были заняты…
Я сдерживаю вспышку раздражения.
– Приходи завтра. Когда все обдумаешь как следует. Просто хотеть тут мало.
– О'кей.
Кригсхаузер разочарован. Он хочет чуда.
– Эй, Неустрашимый. Давай обратно. На чем мы остановились? Ну да. Каким образом мне удается сохранять здоровье на таннианской территории?
Штаб до физических мер не доходит. Но бывало, что посланцы гласности исчезали в отстойниках Психологического бюро. Не так ли было с тем парнем, который хотел вскрыть «Скандал с вооружением»?
У меня развилась настоящая паранойя. Все потому, что чувствую себя чужим.
– Знаешь, Фред, чем мне не мешало бы заняться? Вместо того чтобы изображать твою подушку? Сделать копии своих записей.
Неустрашимый уже привык к моему ворчанию и не Обращает на него внимания. Он трется головой о мою руку, требуя еще почесать ему за ухом.
Плетусь в операционный отсек. Все работают, работают, работают. Особенно Рыболов. Снаружи – интенсивное движение.
Мы в норме. Кармон включил аквариум дисплея. Там четыре блика. Три из них – красные. Кармон речитативом объявляет спектральные числа – где-то за тридцать.
Командир не стал объявлять тревогу. Бессмысленно. Единственный, кто пропустил первое дуновение опасности, – это я. Никогда мне не стать настоящим клаймерменом.
Наши соседи нами не интересуются. Нас нелегко заметить, когда мы крадемся в норме на самом малом ходу.
– Вряд ли они стали бы нас беспокоить, даже если бы заметили, – говорит Яневич. – Они идут на более крупную дичь.
– Сколько времени мы будем добираться домой в такой манере?
Яневич усмехается.
– У нас большая собственная скорость Всего шесть-семь месяцев.
– Сто девяносто шесть дней и четырнадцать часов, – провозглашает Уэстаауз.
– С пустым холодильником эта экскурсия не покажется короткой.
Но по космическим меркам мы уже близко.
– Ага, – соглашается Яневич. – Я уже примериваюсь к твоим мослам.
– Что там происходит?
Я начинаю догадываться, и мои догадки мне не по нутру.
– Черт возьми, приятель, я не знаю – Он хмурится. – Вокруг Ханаана всегда многолюдно, но не так. Они повсюду.
– Не просто учения?
Яневич пожимает плечами. Достаточно фальшиво, чтобы стало ясно: ответ ему известен, но сказать он не имеет права.
– Проскользнем. С мини-прыжками, когда сможем от них оторваться. Сначала во внутренний пояс. Там должны быть аварийные станции, которые они пока не нашли.
– На это много времени уйдет.
– Это точно.
На лице его уныние. Он начинает понимать что это такое – быть командиром.
– Торопиться не придется. Кстати. Скажи своему кошкоману-коку, чтобы открыл свои заначки, если не хочет сам попасть в меню.
Происходящее не обошло его стороной, он меняется.
– Ты слышал, Неустрашимый? Тяпни его за ногу.
Кот пришел сюда следом за мной.
– На самом деле я думаю, что он уже рассекретил. Скребет по сусекам. Рассуждает о супе из воды.
– Вечно он рассуждает о супе из воды. Передай ему, что я рассуждаю о супе из котов.
– Давай сменим тему.
Хочется есть. Как правило, мне не важно, чем себя заправлять, но всему есть предел. Суп из воды!
Тродаал и Роуз – о чудо из чудес! – нашли новую тему. Какой пир они закатят перед тем, как ринутся на баб с оружием на изготовку.
– Похоже, что судьба дает нам шанс, командир, – говорит Уэстхауз. – Подходит для третьей программы.
Я бросаю взгляд на дисплей. Только один красный сигнал, быстро уносящийся вдаль. На сферической границе чисто – нет точек, отмечающих расположение кораблей противника.
Будем надеяться, что программа номер три отхватит солидный кусок оставшегося пути.
– Дайте ускорение одно g. Готовность к гиперу. – И повернувшись, грозно рокочет: – Если что-то появится, я хочу знать об этом вчера. Capiche[6], Джангхауз? Берберян?
Очевидно, мы пробиваемся сквозь зону пикетов.
– Став, тебе нужно твое кресло?
Яневич отрицательно качает головой, и я сажусь. Неустрашимый устраивается у меня на коленях. Все мое внимание приковано к командиру. Он держится вопреки собственной запущенности, вони и грязи. Его одежда грязнее, истрепаннее и висит мешком хуже, чем у всех остальных. Измученный, побитый, состарившийся юноша. Ввалившиеся щеки прячутся за дикой бесформенной бородой, но ввалившимся глазам спрятаться негде, и из-за этого он похож на труп двадцатишестилетнего юноши, в который вселилась душа столетнего старика.
Впрочем, ему может быть и двадцать семь. Я потерял счет датам. Его день рождения где-то в этих числах.
Это его восьмой патруль. Ему надо выдержать еще два, осложненных обязанностями командира дивизии. Помоги ему Бог…
Он не выдержит. Если только у него не будет долгого отпуска. Снова придется ему собирать Шалтая-Болтая. Может быть, побуду с ним. Может быть, на берегу он будет разговорчивее.
Сомневаюсь, что он вообще ест. Он похудел больше других, пожелтел сильнее. Все мы украшены пятнами лишаев, но с ним никто не сравнится. Бугры вен на висках. Лоб, стиснутый болью. Руки дрожат, он их прячет в карманах.
Он на самом краю, держится только силой воли. Потому что он должен. У него есть семья, которую надо привести домой.
Я теперь лучше его понимаю. Этот патруль оказался выше его сил, слишком тяжким бременем лег на плечи. И все же он владеет собой. Раб своего долга.
А Яневич? Примеряет мантию? Он все знает. Видит, понимает и знает. Проведя почти все время в оружейном отсеке, я пропустил кульминационные моменты его роста, его падения в ужас собственного будущего.
Но он молод. Он свеж. Его душа еще не выдохлась. Еще на несколько полетов он годится. Если командир сломается, он займет его место. У него сил пока хватит.
– Пора, командир.
– Прыгайте, мистер Уэстхауз!
В голосе Старика уже не звенит прежняя сила, но он достаточно спокоен.
Уэстхауз. Наш вундеркинд. Молчалив, компетентен, невозмутим. Еще несколько патрулей, и он станет старпомом и будет на борту рассыпающегося по дороге домой клаймера пожирать глазами своего командира, пожирать глазами адское пламя своего собственного завтра. Но не сейчас. Сейчас он не видит ничего, кроме поставленной перед ним задачи.
Тродаал теперь тоже причислен к заговору тишины. Запас шуток, спасающих от одиночества и страха, в конце концов истощился.
Никастро облокотился о переборку, глаза закрыты, он все так же убежден в своей роковой судьбе.
Мешок оскорблений Ларами пуст.
Компьютерщики что-то бормочут, колдуют над своим фетишем, общаются с богами техники.
Берберян, Кармон и все остальные – ждут.
Рыболов с присущей ему кротостью пытается упросить своего Бога защитить его друзей. Он молится тихо, но часто.
Один Неустрашимый ведет себя так, как его к тому обязывают имя и репутация клаймерного флота.
Этот кот – абсолютный чемпион. Никто другой из живых существ не провел столько времени на борту клаймера. Сейчас ему это надоело. Он ложится на спину, извивается на моих коленях, машет в воздухе лапами, голова его свисает с моей ноги вниз. Рот его полуоткрыт, оттуда исходит нежное, булькающее мурлыканье.
