Джерри Пурнель - Наемник
– …Ни для кого не секрет, что угроза терроризма во всем мире за последние десять лет только нарастает. Мы сталкиваемся с невиданными доселе фактами смертничества – когда люди, иногда даже женщины и дети, надевают на себя пояс с взрывчаткой, идут в людное место и подрывают сами себя, рассчитывая убить как можно больше людей. Мы столкнулись с угрозой ядерного терроризма, когда в результате террористической атаки погиб один из красивейших городов мира, колыбель современной цивилизации. Постоянно нависающая над нами угроза стать жертвой самоубийственной террористической атаки всколыхнула все общество и заставила нас задуматься о том: а все ли сделано для недопущения повторения трагедии Рима здесь, в России? Господин Воронцов, вам слово…
Я молча сидел и смотрел на одну из самых красивых женщин, которых я знал, ее не испортил даже студийный макияж.
– Вам слово… – повторила она, смущаясь и злясь одновременно. Молчание становилось совсем уже неприличным, и даже господин Дмитриев-Стаховский смотрел на меня с искренним, а не наигранным интересом.
– Сударыня, я не намерен ничего комментировать, – сказал я.
Передача шла в прямом эфире. Вспышка в глазах Кристины могла испепелить на месте любого, как мощный солнечный протуберанец.
– Значит ли это, что вам нечего сказать, господин адмирал?
– Совершенно верно.
– Господин адмирал, – рисуясь, сказал Дмитриев, – как типичный офицер и аристократ, не считает необходимым отчитываться перед русским народом за свои действия и действия тех людей, каких он здесь представляет. Это обычная реакция самодержавия, не желающего вступать в диалог с обществом.
– Следует ли так понимать, что общество в этой студии представляете вы, господин Дмитриев? – спросил я.
– Господа! – воззвала к нашему благоразумию Кристина.
– А если даже и так?
Интересно, откуда это все появилось? И как-то разом. Самодержавие…
– Я полагаю, сударь, что человек, учившийся в иностранном университете на курсах политических лидеров, тем более в британском университете, и в самом деле не может представлять интересы русского общества где бы то ни было. Британского – вполне допускаю.
– Может быть, вы расскажете о своей работе в САСШ, господин князь? – бросился в атаку Дмитриев-Стаховский.
– Охотно. За время пребывания в САСШ мне как-то не посчастливилось окончить курсы политических лидеров и вообще каким-то образом участвовать в политике – видимо, не повезло. Однако мне удалось создать несколько коммерческих компаний, существующих до сих пор, и вывести их на оборот, исчисляемый десятками миллионов долларов в год. Можно ли вас поздравить со схожим достижением, господин Дмитриев? Или вы предпочитаете практике теорию?
Кто-то отчаянно замахал – пустили рекламный блок.
– Ты с ума сошел?
Офсайд. Мы договорились на публике не показывать, что знакомы. И я, между прочим, договоренность сдержал.
Наши отношения закончились так же стремительно, как и начались. И так же катастрофично. Не знаю, почему мне везет именно на таких женщин. Она в чем-то была похожа на Ксению – прежде всего в безудержной попытке доказать, что она может быть ничем не хуже мужчин. И в этой попытке мужчина рядом, тем более супруг, ей не был нужен. Совсем.
– Отнюдь нет. Просто обсуждать вопросы, связанные с государственной безопасностью, в прямом эфире есть акт предательства по отношению к тем, кто находится сейчас в поле и защищает каждого из нас, рискуя жизнью.
– Ради бога, имена агентов никому не нужны!
– Почему же, они много кому нужны. Пальцев не хватит, чтобы подсчитать. Но дело не в этом. Если вы помните Персию, сударыня, – а вы ее помните, – то вы должны помнить и такой казус: какое-то время нам удавалось очень эффективно уничтожать лидеров террористов, наводя вооруженные беспилотники и ракеты с вертолетов по сигналу сотового телефона. Достаточно было только узнать номер – и все. Потом – как отрезало. Это потому, что о происходящем узнали журналисты и, ликуя, донесли правду до всего мира. Они просто перестали носить с собой сотовые. Я не могу придумать, кому, кроме террористов, конечно, стало от этого лучше. Мы не можем быть уверены в том, что какая-либо информация не пойдет на пользу террористам, которые во множестве действуют и сейчас, – и потому лучше не давать вообще никакой информации.
– И о чем предлагаешь говорить?
– О политике. Об экономике. Людей разве не это интересует?
– Смею вас заверить, не только это… – сказал Дмитриев-Стаховский, до этого с интересом наблюдавший за нашей перепалкой. – Людям нужна правда, и не вам определять ее безопасную дозу, сударь.
– Людям не нужна правда, – отрезал я, – точнее, нужна, конечно, но далеко не так сильно, как вам хотелось бы. Людям нужно другое. И людям нужно разное, каждому свое. Людям нужно, чтобы они проснулись утром, скушали завтрак и поехали на работу, которой будет достаточно для всех и которая позволит содержать семью и что-то откладывать на будущее. Людям нужна уверенность в завтрашнем дне, стабильность и порядок, чтобы те деньги, которые они откладывают в стройкассу на новую квартиру, не превратились в ничто в результате чьих-то безответственных экономических экспериментов. Людям нужна уверенность в том, что враги никогда не придут на их землю и никогда ничего не отберут у них, людям нужен порядок на улице, чтобы гулять по вечерам по городу и знать, что это твой город. Что же касается разного, господин Стаховский… Мне, к примеру, нужно как следует выспаться, хотя в ближайшее время это не предвидится. Вам не помешало бы взять несколько уроков этикета, чтобы научиться не перебивать людей, говорящих между собой. А очаровательной леди, которая сидит рядом с нами, нужно понять, что у понятия «женская независимость» есть синоним, и синоним этот – «женское одиночество». Как только она это поймет – дела у нее пойдут куда лучше…
Кристина отчаянно замахала рукой, чтобы снова пускали эфир.
Выборы мы выиграли. С трудом и с небольшим перевесом, но выиграли. Господин Стаховский прошел в Думу по своему списку и получил возможность оттачивать там свое ораторское мастерство в качестве ярчайшего представителя «Оппозиции Его Величества». А я уступил свое место в списке, довольно высокое, кстати, и вполне проходное, некоему тайному советнику, который в политике понимал куда лучше меня, и остался ждать нового назначения. Конечно, ни о какой разведывательной деятельности больше не могло идти и речи.
А потом случилась беда…
Ранняя весна 2016 года
Финляндия, Гельсингфорс
Зима в тот год на северо-западе России выдалась теплая, мягкая, почти без морозов. В последнее время – то ли с изменением климата связано, то ли еще с чем – нормальная зима была редкостью, то шел дождь до снегом, то вдруг устанавливался морозец и дороги покрывало льдом. Этой зимой все было так же.
Как раз в один из дней марта этого года из дома на Мойке вышел человек. Он не жил здесь, у него не было своего жилья, потому что его домом был Военно-морской флот, а жил он на съемных квартирах, перебираясь с места на место. Так мало кто жил, служба в Военно-морском флоте предоставляла право купить себе жилье через кассу взаимного ипотечного кредита либо даже через обычный банк без переплаты – процент будет платить казна. Только дурак таким не воспользуется… но этот человек возможностью не воспользовался, хотя и не был дураком. Возможно, все это потому, что он был сиротой и никогда не имел собственного дома – только казенные. Словно в компенсацию этого машина у этого человека была знатная. Четырехдверный «Ванден Плас Mk11» две тысячи шестого года, британский четырехдверный спортивный седан с двенадцатицилиндровым двигателем. Машина эта стоила дорого, даже подержанная, потому ее мало кто покупал – германские предложения были и дешевле, и не в пример надежнее, у них не приходилось постоянно устранять неисправности. Но этот человек по непонятным причинам остановил свой выбор на «Ванден Плас». Возможно, ему нравился благородный, спортивный силуэт машины – такого не достигнешь никакими дизайнерскими ухищрениями, для этого потребны долгие традиции. Возможно, его привлек двенадцатицилиндровый двигатель – равный по мощности форсированной восьмерке «БМВ» того же поколения… но как же он тянул… Сама машина намекала на благородство и некий снобизм ее обладателя… поэтому на нее оборачивались даже в пресыщенном Петербурге.
Человек сел за руль. Повернул ключ – в отличие от германских машин такого класса, запускавшихся кнопкой, как спорткары, эта запускалась ключом, – и двигатель, рыкнув для начала, в течение минуты перешел на благородный шепот. Подождав, пока мотор прогреется, человек отчалил от тротуара и направился в сторону кольцевой, чтобы с нее свернуть на Второе шоссе, дорогу Санкт-Петербург – Гельсингфорс.
