Микки-7 - Эдвард Эштон

— Привет, — говорю я.

Он садится в постели и трет ладонью лицо.

— Что за… — Взглянув на меня, он широко распахивает глаза и договаривает: — …дерьмо. Я Микки-восемь, да?

2

К этому моменту моего рассказа вы, наверное, гадаете, что же я такого натворил, раз меня записали в расходники. Наверняка что-то ужасное. Скорее всего, убил щенка. Или столкнул старушку с лестницы.

Нет и еще раз нет. Можете мне не верить, но я вызвался добровольно.

Когда тебя обхаживают, вербуя в расходники, никто не называет тебя расходником. Тебе продают идею бессмертия. Согласитесь, звучит намного лучше.

Не хочу показаться идиотом. Я более-менее представлял, во что ввязываюсь, когда ставил отпечаток большого пальца на контракте. Сидя в офисе рекрутера на Мидгарде, я полностью выслушал все условия игры. Вербовщицу звали Гвен Йохансен: высокая, плотного сложения блондинка с невыразительным лицом и таким скрежещущим голосом, будто она завтракает гравием. Йохансен сидела за столом, уставившись в планшет, и читала с экрана список действий, которые могут от меня потребоваться и тем самым привести к смерти моего настоящего тела.

Внешняя починка корпуса корабля при межзвездных перелетах была в списке — наряду с контактами с любой местной флорой и фауной, с медицинскими экспериментами, военными действиями против противника, с которым мы можем столкнуться, и так далее и тому подобное до бесконечности, так что в какой-то момент я просто отключился и перестал слушать. Голая правда заключалась в том, что не имело значения, как со мной поступят. Если я хотел получить место в экспедиции, выбора у меня не было. Я не пилот. Не медик. Не генетик, ботаник или ксенобиолог. Меня не взяли бы даже на роль без слов. Я не обладал никакими практическими навыками — но мне очень-очень нужно было убраться с Мидгарда к чертовой матери, и как можно скорее. Это был первый корабль с колонистами, снаряженный со времен первого нашего приземления двести лет тому назад, и у меня оставался единственный шанс обеспечить себе место в команде: завербоваться в расходники.

Я знал, что, сдав образцы биоматериала и позволив выгрузить свои данные, сразу окажусь первым в очереди на самую опасную работу, которая под силу лишь самоубийцам. Чего я так до конца и не осознал — даже прослушав бесконечную литанию в исполнении Гвен, — что опасной самоубийственной работы в месте высадки колонистов на плацдарм будет бескрайнее море, а выдергивать меня для ее выполнения будут крайне часто. Казалось бы, большую часть тупых заданий можно выполнить дистанционно, с помощью радиоуправляемых механизмов: скажем — что уж далеко ходить за примерами, приведу ближайший, — исследовать предположительно нестабильные расщелины в горах, населенные предположительно плотоядной местной фауной. На Мидгарде обычно так и поступают, вот почему я думал, что мое назначение окажется относительной синекурой.

Однако выяснилось, что существует целый ряд агрессивных воздействий, в основном касающихся облучения повышенными дозами радиации, но ими не ограничивающийся, которые человеческое тело способно выдерживать намного дольше, чем любой механизм, не говоря уже о различных медицинских экспериментах, которые и вовсе невозможно провести на роботах. Более того, на чужой планете, в ограниченных условиях колонии, расходника гораздо проще восстановить, чем любую технику. Здесь нет и еще долгое время не будет ни масштабной добычи полезных ископаемых, ни тяжелой промышленности. А пока их нет, любой потерянный кусок металла потерян навсегда. В то время как биоматериал для воссоздания нового меня вполне обеспечит развитое сельское хозяйство.

Не то чтобы мы в нем преуспели. Вырастить на Нифльхейме растения в открытом грунте за пределами купола — серьезная долгосрочная задача; некоторые элементы в составе микробиоты местной почвы затрудняют выращивание растений даже в теплицах, но теоретически эту сложность можно преодолеть в обозримые сроки.

Когда Гвен закончила перечислять то ужасное, что может со мной произойти, — а с тех пор многое из списка и впрямь со мной произошло, — она откинулась на спинку стула, сложила руки на груди и молча уставилась мне в глаза, отчего я почувствовал себя неуютно.

— Итак, — наконец произнесла она. — Вы ознакомлены с условиями. Они вас удовлетворяют? Уверены, что вам понравится такая работа?

Я улыбнулся как можно более уверенно и сказал:

— Да, думаю, она мне подходит.

Она продолжила пристально разглядывать меня, пока у меня пот на лбу не выступил. Я ведь упомянул, что мне очень-очень нужна эта работа? Я уже собирался открыть рот и начать рассказывать, как я люблю рисковать, просто хлебом не корми, и вообще могу выжить в любых, самых трудных обстоятельствах, как вдруг она наклонилась вперед и спросила:

— Вы и вправду полный дебил?

Я даже отпрянул.

— Нет, — пробормотал я. — Во всяком случае, я так не считаю.

— Вы ведь слышали все, что я рассказала? Полный список?

Я кивнул.

— То есть, когда я говорила «лучевая болезнь», вы поняли, что это означает. И поняли, что я имела в виду, когда говорила, что вас могут обязать выполнять работу, из-за которой вы подвергнетесь смертельной дозе ионизирующего излучения. И что это приведет к развитию таких симптомов, как лихорадка и жар, ваша кожа покроется сыпью и мокнущими волдырями, внутренние органы начнут разжижаться и будут на протяжении нескольких дней вытекать через анальное отверстие, и в результате, как мне объяснили, все это приведет к чрезвычайно мучительной смерти. Вы ничего не упустили?

— Нет, — сказал я. — Но ведь в действительности ничего подобного не случится?

— Напротив, — возразила она. — С большой вероятностью именно это и случится.

Я помотал головой.

— Понятно, что я могу подвергнуться облучению и чему угодно, но зачем выносить бесконечную агонию и терпеливо ждать мучительного конца? Я ведь могу просто покончить с собой, разве нет? Принять пилюлю, закрыть глаза и проснуться новой версией себя. Насколько я понимаю, для этого и придумали резервное копирование, так?

— Да, — согласилась Гвен. — Это первое, что приходит на ум. Но факты, к сожалению, подтверждают, что большинство расходников на это не идут.

Я ждал, что Гвен продолжит. А когда понял, что она не собирается ничего пояснять, спросил:

— Не идут на что?

Она вздохнула.

— На самоубийство. Насколько мне известно, это происходит крайне редко, несмотря на огромную практическую целесообразность. Очевидно, три часа учебных лекций не способны подавить вырабатывавшийся миллионами лет инстинкт самосохранения. Кто бы мог подумать. К тому же во многих случаях от расходника могут потребовать держаться до конца, хочет он сам того или нет. Взять, к примеру, медицинское исследование. Его невозможно