Александр Зорич - Без пощады
Э, Пушкин, а ты лукавишь! При чем здесь «Атур-Гушнасп»? Вспомни «Яузу»!
Не хочешь вспоминать?
Когда тебя подобрала Риши при помощи ремонтного бота, тебя поместили к балеринам, верно? И приставили охрану из двух клонов — в смысле, настоящих клонов, самого что ни на есть демоплебейского происхождения.
А дальше помнишь?
Не очень ты и хочешь помнить дальше. Потому что чем дальше, тем ближе к финальному разговору с Риши, к появлению Иссы, к торпеде ВТ-500…
Ну и все-таки. Когда штурмовая рота осназа под началом майора Свасьяна ворвалась на «Яузу» и отключила силовой эмулятор, ты дрался с охранником.
Ты дал клону в морду. Отобрал автомат.
Выстрелил.
Поздравляю, гвардии лейтенант! Ты убил оккупанта. Носи свой гвардейский значок спокойно, он твой по праву.
— Слышь, Пушкин, а я на тебя обиделся.
— Господи, только этого не хватало!
Меркулов проснулся, но это прошло мимо меня, погруженного в невеселые фронтовые воспоминания.
Капитан-лейтенант лежал на спине. Физиономию его я никак не назвал бы обиженной. Разве станет обижаться мальчишка, который пробрался на свалку старой техники, хватался за рычаги отслуживших свое комбайнов, открутил на память пару блестящих загогулин?
Не-ет, в глазах Меркулова плясали шальные огоньки, а пальцы скрещенных на груди рук отбивали по бицепсам победный марш.
Ни малейшего желания общаться с заводным каплеем у меня не было.
— С добрым утром, — сказал я с затаенной досадой. — И почему же вы обиделись?
— За нетоварищеское поведение. Ударился, понимаешь, в бега, а друга не взял!
Меркулов и не думал понижать голос. Близость сотни спящих офицеров его не смущала.
Итальянцы, жестикулировавшие в углу, прервали беседу и с испугом посмотрели на нас.
Я перешел на громкий театральный шепот.
— Мы сейчас всех перебудим.
— Ты, Пушкин, от темы не увиливай… Ладно, погоди секунду. Сейчас я оденусь, выйдем, поговорим.
— Может, потом?
— Никакого потом не будет! Скоро взлетим и начнется: Х-переход, орбитальный маневр, Большой Муром. На Муроме перекинут нас в другой транспорт, а там уже «контра» с распростертыми объятиями. Где были? Что делали? Как вели себя в плену? Замотают нас, Пушкин, до полного оюения. Какие там разговоры!
— Хорошо, пойдем, пойдем. Только чш-ш-ш-ш… — Мы вышли в коридор.
Меркулов был бодр, румян и весел. Его вполне зримо распирало какой-то неведомой мне новостью, а еще — предвкушением моего рассказа о десятках собственноручно задушенных пехлеванах, сбитых вертолетах и взорванных мостах.
— Ну, рассказывай, чертяка, про свое нетоварищеское поведение и как дошел ты до жизни такой, — сказал он, по-шутовски важничая, изображая из себя не то пресс-офицера, не то следователя военпрокуратуры.
Я начал нехотя, лениво, надеясь, что он вот-вот меня перебьет и скажет: «Ясно, молодец. А вот я…»
Но он слушал на удивление внимательно, несколько раз требовал подробностей, а когда я дошел до манихеев — засыпал ворохом вопросов, неожиданно компетентных. На многие из них я, честно признаюсь, просто не знал, что и ответить.
В самом деле: были на манихеях «шапочки», как выразился Меркулов, или нет? А перстни с крупными непрозрачными каменьями, по виду — «булыжники чистой воды»? А розовое прямоугольное пятно на правой кисти? А заметил ли я у них жаберные щели на шее под ушами?
— Товарищ капитан-лейтенант! — наконец взмолился я. — Ну войдите в мое положение! Темень, стрельба, вертолеты… Я — считайте голый, раненный в плечо, окоченевший в этом проклятом Стиксе! И в довершение всех бед тот человек, который знал русский язык и назвал себя Сержантом, подозревает во мне клонского шпиона! И собирается перерезать мне горло здоровенным ножом! Какие я должен был разглядеть щели у него на шее?!
— Жаберные. — Меркулов невозмутимо пожал плечами. — Ладно, не мучайся. Не заметил — значит не заметил… Так чем, говоришь, дело кончилось?
— Счастливым концом. Зло победило очень большое зло.
— Чего?
— Иронизирую, извините… Факты таковы. Егеря устроили засаду ниже по течению Стикса. Перестреляли манихеев. Катамаран сел на мель. Я добрался до берега. Там меня подобрал вертолет Второго Народного кавполка и доставил в госпиталь.
— Это когда было?
— Я так понимаю, трое суток назад. Имею в виду — стандартных.
— Так тебя послушать, Шапуру очень хотелось, чтобы ты никогда больше на этот транспорт не попал…
— Да. Кстати, я по сей момент не понимаю, чему или кому обязан своим спасением. Не просветите?
— А ты проще выражаться не пробовал? Говорят, помогает.
— На кого нас меняют, если проще.
— На заотаров твоих любимых, в рот им дышло!
«На заотаров?! Сколь много нам открытий чудных!..»
— Здорово… Я думал — на пехлеванов. А где взяли?
— Не в курсе. Была специальная операция. Наш осназ захватил транспорт, который облетал оккупированные планеты Синапского пояса. На транспорте путешествовали заотары самого высокого ранга.
— Может, свои зороастрийские храмы закладывали и освящали? Что-то такое?
— Что-то такое, — равнодушно согласился Меркулов. И тут же, припомнив нечто, с его точки зрения, куда более интересное, вновь оживился: — Ладно, Пушкин, чтоб им всем сдохнуть — заотарам, пехлеванам… Главное, ты молодец. Выжил, вернулся. Я, еще когда ты мне по роже въехал, сказал себе: «Богдан, вот это человек! Человек с большой буквы!»
— Ну уж. — Я был польщен.
— Да нет, правда-правда… Но я тоже ничего себе такой человечек. Гляди чего у меня есть. — Меркулов ухмыльнулся.
Передо мной снова стоял шкодный, всласть наозорничавший мальчишка. А на его раскрытой ладони лежал неказистый металлический цилиндрик на цепочке.
— Это что?
— Ты не глазами гляди, а руками. — Я взял.
Вещица не производила особого впечатления. На ощупь и на вес — заурядный металлический сплав, скорее всего алюминиевый. Ни окраски, ни маркировки.
Когда-то в этом цилиндрике, наверное, хранилась маленькая сигара-сигарилла. Или офицерский маркер. Или подарочный мундштук из слоновой кости.
— Да открой же ты! — Меркулова распирало от нетерпения, хотя он-то и так знал, что там внутри, а я нет.
Я открутил неплотно притертую крышечку. Перевернул, потрусил на ладонью.
Нехотя показался край свернутого в трубку полупрозрачного листка.
Я попробовал ухватить его ногтями, как пинцетом. Увы, после госпиталя у меня были известные проблемы с координацией движений.
— Руки крюки! — фыркнул Меркулов. — Ладно, дай сюда. — Капитан-лейтенант ловко (чувствовалось, делает он это уже не первый и не второй раз) вытащил листок, а точнее сказать — маленький свиток, и раскатал его на ладони.
Свиток имел желтоватый оттенок и едва приметную микрофактуру, которая показалась мне смутно знакомой. Почти наверняка материал природного происхождения… Может быть, тонкая кожа?
Свиток был усыпан рукописными закорючками — черными и красными. После того, что мне показал Ферван в молельне манихеев, я уже боялся высказывать свои предположения вслух.
Скажу фарси — окажется арамейский. Арамейский? Окажется фарси.
Выпалю: «Арамейский или фарси»? И снова попаду впросак! Потому что арабский.
Меркулов избавил меня от мучений недоучки.
— Фарси, — гордо изрек он, будто бы сам по себе этот факт объяснял решительно все.
— И что пишут?
Я был уверен, что он ответит: «Откуда ж я знаю? Думал, ты по-ихнему умеешь».
Но Меркулов меня удивил:
— Какую-то ахинею. Сплошные числа и шелуха религиозная.
— Так вы знаете фарси?!
— А там и знать нечего!
— Но откуда?
— Что значит откуда? Ходил на курсы.
— Зачем?!
— Чудак человек… Затем, что надбавка! За немецкий дают пять процентов оклада, за испанский — десять, а за фарси в свое время назначили тридцать!.. А, я забыл, ты ж учился еще тогда… Так подумай: походил на курсы годик, сдал экзамен — и богатеешь. — Меркулов мечтательно улыбнулся. — Войны-то тогда не было, боевых не доплачивали. Только космические. Но «Нахимов» тогда в плановом ремонте торчал, значит — никаких космических. А у меня две дочки и жена-дурочка…
«Никогда бы не подумал! Где же обручальное кольцо?..»
— …Чем их кормить? Ну то есть кормить, конечно, пожалуйста… Но: шубки, юбки, Фиджи-Мадагаскары, летающая дача в кредит… Вот и долбил я клонский…
Меркулов продекламировал:
— «Бехзад и Виспа соседи. Они учатся в одной школе. Бехзад любит знание. Виспа любит животных. Виспа встречает Бехзада и говорит: «Встань на путь солнца! Бехзад, ты любишь животных?« — «Не всяких. Я не люблю злотворных животных, я не люблю хфрастра. Ты хорошая девочка, Виспа. Но тебе надо уметь отличать благих животных от злотворных…» Я, Саша, думал — с ума сойду от этого бреда. Но, к счастью, прошедшие времена мы проходили уже на темах поинтересней. «Виспа выросла и стала офицером связи. Бехзад вырос и стал пилотом. Виспа встретила Бехзада на космодроме. Они были очень рады видеть друг друга в добром здравии. Виспа засыпала Бехзада вопросами: «Ваша эскадрилья прибыла на космодром вчера? Сколько флуггеров в вашей эскадрилье? Кому вы подчинены? Как фамилия командира? Где находилась ваша эскадрилья раньше? Вы обеспечены топливом? Вы уже получили флуггеры новой модели? Куда отправлены другие эскадрильи полка?» Ну, сам понимаешь, к чему нас готовили…
