Алексей Бессонов - Стратегическая необходимость

– Валерий, давай серьезно, – раздраженно махнул рукой Озеров. – Ты и так уже увидел больше, чем мы с Томом. Что все это может значить? Неужели эта сумасшедшая баба задумала как-то использовать сложившуюся ситуацию? Но что она с этого поимеет?

– Весьма вероятно, что поимеют ее – в очередной раз, – ответил Скарбелотто, барабаня пальцами по кружке. – Но ясно, что она увидела какую-то перспективу. Какую, черт побери? Если бы я мог знать, каким уровнем информации она способна оперировать… понятно, что она знает куда больше, чем простой офицер ВКС, хоть даже и бывший генерал – Марита часто совала свой нос в чужие дырки. Однако же! Если ее так взбудоражила история с этим чужаком, что тетка пошла, по сути, на должностное нарушение, значит, там действительно что-то серьезное. Я пока могу предположить одно, – чужак в плазме шел с какого-то нашего объекта. Причем не простого, а какого-нибудь особого, может быть, секретного или даже очень. Какие особые объекты могут быть в тех краях?

– Че-ерт, – скривился Озеров, – значит, придется вызывать куратора ВКС.

– Ни в коем случае! – замотал головой Валерий.

– Но я имею полное право потребовать…

– Шеф, бога ради! Кто вам что-то расскажет? Если Флот крутит какие-то очередные «темные» программы, то, поверьте, официально вам никто и ничего… и никогда в жизни.

– Да знаю я, знаю… Но получается, что драная Марита о чем-то таком знает, а мы с вами – нет.

– Шеф, Марита – это Марита, и этим все сказано. У нее более чем широкий круг знакомств, и служит она, не забывайте, именно на Флоте. А мы с вами – ЭсБе. И я что-то плохо припоминаю, когда это Флот добровольно – а не принудительно – делился с нами своими секретами.

– Хорошо, Валерий, что ты предлагаешь?

– Вариант первый – выбросить все это в корзину.

– Отпадает. Я уже чувствую, как вокруг этого дела начинаются какие-то игры. Наше счастье, что нам вообще прислали это донесение, пусть и в урезанном виде, – как раз, похоже, и рассчитывая, что мы плюнем на него и забудем. Если не заниматься этим делом, то, я уверен, мы окажемся в дураках, – причем, скорее всего, не где-нибудь а на сенатской комиссии или в Генштабе.

– Шеф, вы опять считаете, что под нас копают?

– Под нас копают всегда, не прекращая эти раскопки ни на секунду. Я, как ты понимаешь, имею несколько другое информационное поле, нежели, к примеру, вы с Томми. Есть вещи, которые не касаются тебя напрямую – поэтому, сам понимаешь, и знать тебе о них не очень нужно. До тех пор, пока и Флот, и банда мутного гаденыша Шера знают, что контролировать нас у них не получится, они будут под нас копать. И стоит нам обосраться по-крупному, как они тут же преподнесут это событие в самом выгодном для себя свете. Не сомневаюсь, кстати, что для такого дела Флот объединится с Шером. И тогда, Стакан, ты гарантированно пойдешь на пенсию, потому что с пометкой «убежденный алкоголик» тебя не возьмут даже в провинциальную академию десанта, а ты, Томми, если и останешься, то знаменосцем в роте сантехников. Если вам не нравится такая перспектива, – я вас слушаю.

Скарбелотто лично налил себе еще полкружечки и потянулся к лимону.

– Тогда есть другие варианты, – хладнокровно заявил он и надолго присосался к кружке. Глядя на его скачущий кадык, Озеров в очередной раз удивился, – как можно столько пить, причем почти каждый день, и при этом держать мозговую мышцу в наилучшей форме? Впрочем, сам Стакан над этой проблемой никогда не задумывался – он просто пил и все.

– Вариант два! – объявил Скарбелотто, поставив пустую кружку на стол. – Так как в деле крутится Марита, которая ничего не делает просто так, было бы крайне любопытно узнать, с чего же именно она так уцепилась за этого чужака. То есть, что она такого знает, чего не знаем мы? Путь – досье на нее огромное, значит, нужно внимательно просмотреть списки ее друзей, так или иначе известных нам. Может, всплывут интересные личности.

– М-мм… крайне запутанно, на мой взгляд, но тем не менее. Ты займешься этим сам или тебе нужны люди из отдела?

– Пусть мой отдел трудится как положено, то есть согласно плана… я разберусь и без них. Есть еще третий вариант, более затратный по времени.

– В том-то и дело, что я плохо представляю себе, сколько у нас может быть времени. Именно так, Валерий – может быть…

– Я понимаю вас, шеф. И все же. Вариант таков – осторожно потолковать с особистами научных институтов Флота на предмет новых объектов в сфере… сколько там у нас получается? Да совсем немного, в общем-то. Странно, кстати, что пустых кислородных миров в этой сфере нашего поиска нет вообще.

– Флоту далеко не всегда нужен кислородный мир, – произнес Барнет, – в некоторых случаях предпочтительна безатмосферная планета с низкой тяжестью. Смотря какие эксперименты они думают ставить.

– Это верно, – кивнул Скарбелотто. – Здесь, конечно, работать придется непосредственно вам, шеф.

– Хорошо, согласен. Итак, договорились – как только кто-то узнает хоть что-нибудь новое, тут же ко мне. Я, конечно, тоже буду держать вас в курсе. Все, джентльмены, ступайте себе. Хватит пить мой коньяк, у вас уже рожи покраснели. Неужели не стыдно перед собственными подчиненными?

Ди Марцио с трудом открыл глаза и щелкнул пальцами, включая настенный плафон. Во рту было сухо, но стакан на прикроватном столике отсутствовал – вчера, засидевшись с документами, он забыл даже про это. Ронни посмотрел на часы – было без десяти восемь, – и, застонав, сел на постели. Суставы ломило, в носу горел огонь, а каждое движение тут же отдавалось в затылке мерзкой пульсирующей болью.

– Что-то сегодня вообще, – простонал генерал, поднимаясь. – Ладно б пил вчера, а то… дьявол, пора ехать к доктору.

Он не глядя надел свою сеточку, коснулся сенсора включения и побрел в сортир. Когда Ронни принялся раскуривать сигарету, то вдруг понял, что у него трясутся руки. Это было нечто совсем новенькое, раньше с ним такого не случалось.

Продолжая морщиться, он вышел на крыльцо и долго стоял, прислушиваясь к пению птиц. Постепенно боль и ломота уходили, да и нос уже почти не напоминал о себе. Ди Марцио вернулся в дом, снял свою лучевую сеточку и уселся за стол в кухне. Автомат испек его любимые булочки с сыром и ветчиной. Ронни смешал себе коньяк с красным виски, одним глотком выпил полбокала, выдохнул и принялся за завтрак. Алкоголь погнал по жилам приятное тепло, заставляя на время позабыть о проклятой болезни. Приказав автомату сварить большую чашку кофе, генерал вытащил свой инфорблок, положил перед собой коробку сигар и раскрыл очередную папку на том месте, где он прервался вчера.

Он скользил взглядом по строчкам и таблицам, – во многих случаях все эти материалы уже были ему знакомы, – и думал о том, что уже полгода не обследовался у медиков, а здоровье становится хуже буквально с каждым днем. С другой стороны, ложиться сейчас в клинику не получалось. Нужно постоянно контролировать верфи, и еще – финансовые потоки Фонда, в которых высокомерный лодырь Керс ни хрена не понимает и понимать не хочет, а значит, приходится постоянно носиться туда-сюда, подписывать кучу дурацких бумаг, заключая сделки с такими прохвостами, с какими при иных обстоятельствах он не стал бы и здороваться. Но без этих людей – никуда, о легальных способах прокрутки денег нечего и думать, их мгновенно засекут и пойдут сперва слухи, а потом, упаси боже, проверки. Тогда уж точно все. В лучшем случае каторга. А скорее всего, просто подстрелят темным вечерком, да и вся недолга. Скандалы такого уровня если и случались – да, в общем-то, было кое-что похожее, – то ни разу еще не становились достоянием широкой общественности. Сукины дети в Сенате и в правительстве никогда не допустят потери лица, для них это хуже смерти, а раз так, то до суда участники аферы вряд ли доживут. А бежать?.. Вроде бы у генерал-коммодора разведки масса возможностей, но если задуматься, то – куда? Сейчас даже пиратов, по сути, нет: так, театр варьете, не более. То ли дело весело было при Империи! Народ тогда кишку имел покрепче, «волки пространства» самого дьявола не боялись.

Ронни потер переносицу, вздохнул и потянул из коробки сигару – первую за сегодня. Он догадывался, что к вечеру под такое настроение коробка, скорее всего, опустеет.

К десяти часам он дочитал очередную папку отчета, набросал тезисы «частного определения» и вышел на воздух. В саду соседней усадьбы весело возились дети. Кутаясь в теплый халат, Ди Марцио медленно побрел по дорожке.

– Я опять не замечу, как наступит осень, – неожиданно отчетливо произнес он и остановился.

В ветвях старого ясеня негромко посвистывала какая-то птичка. Ди Марцио прислушался к ее голоску, тоненькому и такому печальному, будто птица хотела рассказать ему о каких-то горестях и потерях, хотела и – не могла, он не понимал ее слов. Генерал постоял под деревом; птичка умолкла, и теперь он слышал лишь детский смех и скрип качели у соседей. Ронни зачем-то посмотрел на свои ноги, обутые в смешные домашние шлепанцы с загнутыми вверх носками, потом перевел взгляд на зеленый ковер травы. На его губах появилась странная, грустная и презрительная одновременно, усмешка. Он ощутил себя похожим на эту неведомую ему птаху – таким же нелепым, неуместным среди яркой зелени лета и звонких детских голосов. Жизнь, прожитая без счастья, без любви, жизнь в бесконечных, сводящих с ума перелетах, стычках, жизнь в постоянном напряжении, выматывающем жилы и заставляющем забывать обо всем, кроме сегодняшней, непосредственной задачи. Все только сегодня, потому что завтра может и не наступить, а то, что случилось вчера, не всегда имеет хоть какое-то значение. Тысячи лиц, навсегда зафиксированных профессиональной памятью офицера спецслужбы, и тут же забытых за ненадобностью, звездное небо далеких планет, не вызывающее уже никаких эмоций, запах женщин, деливших с ним краткие мгновения любви, не слишком нужной ни ему, ни им, – затем война, кошмары отступления, бешеная контратака прямо здесь, на Кассандане, кровь, крики раненых, мертвенно-синие вспышки в ночном небе, тяжелый танк, несущийся по коричневой весенней равнине, гладкий холодный штурвал в руках и понимание того, сейчас он один успеет смять, сжечь, намотать на гусеницы тех, кто все-таки умудрился высадиться… а если не успеет, – они развернут батареи, и о том, что будет тогда, лучше не думать.