Пустой человек - Юрий Мори
Я мимо него смотрю в дверцу духовки, она стеклянная, полкухни отражается. Нет там дядьки. Призрак это. Морок на мою несчастную голову.
– Отче наш, иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет царствие Твое, да будет…
Я, наверное, моргнул, когда начал молитву. Смотрю – нет уже никого. Шарики в руке есть, а дядьку черти забрали. Почему-то так подумал, вряд ли же ангелы.
Закончил на всякий случай молитву. До последней точки проговорил. Легче мне не стало, но и покойник больше не появился.
Вот что мне теперь делать? Избавиться от шариков-камешков нереально, уже выбрасывал, понятно, что обратно заполучу. Так или иначе. Не отпустят они меня. Каждую ночь с бабкой общаться – совсем не вариант. У меня не только ноги винтом, сердце тоже так себе, слабое. Любой приступ на тот свет отправит, а мне неохота. Рано еще, да и маму жалко, зря она со мной столько лет мается, что ли?
Кофе все же попил, без удовольствия и без сахара – накладывать побрезговал, там эти… лежали. Понимаю, что глупости, но у нас у всех свои тараканчики в голове.
Потом в сеть полез. Не за котиками, надо думать – искал все про покойников, что за живыми ходят с разными надобностями. Материалов, конечно, завались, но все сводится к двум вещам – или голову лечи, или ищи колдунью посильнее.
Первый вариант гневно отверг с порога.
Второй был интересным, но неосуществимым. Хожу я недалеко, медленно и с палкой, да и денег на сеанс нет. Плюс вопрос – кого и где искать, не по объявлениям же на «Авито»? Там хватает магов и чародеев, из числа тех, кому лень ремонт делать или носки вязать, но не вызывают они доверия. Вообще.
Отдельно порадовало, что нервы у меня, оказывается, крепкие. Столкновение с разной нежитью мало кто спокойно переносит, крыша едет. Проблему это не решало, но создавало некий задел на будущее. Прокачанный уже произошедшим скилл.
Еще идею выловил – на кладбище съездить, на могилке с покойной поговорить, чтобы в покое оставила. Представил, как на лавочке сижу, а вокруг старая скачет, руками машет, глаза назад требует, аж передернуло всего.
Нет уж. Ищем дальше.
Ага, вот психологические советы, забавно: если вы хотите избавиться от страха, примите его, сделайте частью своей обычной жизни. Может, я и дурачок, как папа думает, но небезнадежный. Попробуем для начала прикладную психологию.
Я взял оба неприятно холодных камешка в руки, закрыл глаза и медленно приложил к векам. Словно примерил. Ощущение как от удара током: весь дрожу, во рту кислый привкус, страх действительно ушел, его сменило нечто другое.
Мои привычные глаза, которыми я от рождения смотрел на этот мир, на себя, урода, словно куда-то делись. Вытекли. Испарились к чертовой матери! Только кровь из глазниц ощутимо капает на щеки, стекает по ним медленными остывающими струйками, соскальзывает ниже, на грудь, на живот, на стол.
Страшно, но это еще не все.
Я сую негнущимися пальцами холодный камень в левую глазницу. Кажется, что плеснули кипятком, но кровь течь перестает. Ломит висок. Я ничего не вижу, просто чувствую тяжесть во лбу. Второй скользит на месте еще легче. Начинает болеть вся голова, словно набитая под завязку этими камешками.
Но теперь я вижу. Не знаю как, не понимаю чем, но – да!
Не просто вижу – я еще и знаю теперь откуда-то все, что с этими камнями связано. Как будто слышу, как бабке шепчет ее подружка, что можно власть великую колдовскую получить. Только взамен – ритуал, само собой, и не просто договоры подписывать кровью из пальца, а вот так надо. Как я сейчас. Пока старуха жива была, вовсю колдовала. И я таким получился, потому что она силу мою из материного чрева выпила. И дядька по–глупому прожил, и отец с придурью, хоть и покрепче оказался, чем старшой.
Откуда камешки взялись изначально, я не знаю.
Они всегда были. Ими смотрела на Спасителя птица, кружившая над крестом. Их носили в своих коронах императоры Европы. Они мерцали из–под фуражек палачей Освенцима. Мерцали внутри бомб над Хиросимой и Нагасаки, ожидая критической массы. Их много, просто мне досталась именно эта пара. Да какая разница, откуда они, если теперь нашли для себя подходящий способ смотреть на мир.
Свою драгоценную оправу.
Мне кажется, что век у меня нет. Обнаженный нерв, режущий свет со всех сторон. Понимание всех сил мира и чувство всевластия. Дядька, значит, слабее оказался – хоть и пробовал, да не осилил. Ничтожество. Поделом сдох в процессе.
Я резко встаю, свалив стол, вытираю кровь с лица, больше размазав, конечно, и уверенно иду из кухни в коридор. С каждым шагом я наливаюсь силой, никогда ранее не доступной мне силой, ноги, треща, выпрямляются, обрастают витыми жгутами мускулов. Руки словно тяжелеют, становясь больше и длиннее. Искривленная шея со щелчком встает на место и – по ощущениям – тоже набухает мышцами. На мне трещит измазанная кровью футболка, и этот звук сливается с хрустом ломающегося под ногами ламината. Я проминаю пол до бетона каждым шагом. Стены и потолок приближаются ко мне, я расту. Вытягиваюсь и расширяюсь. Длинные пальцы не могут подцепить тонкую собачку замка, и я просто выдавливаю тяжелую металлическую дверь как фанерку.
Цепочка с крестом плавится прямо у меня на шее, оставляя после себя запах паленой кожи, аромат тревоги и безнадежности. Я оскаливаюсь, чувствуя, как расширилась пасть. Как мелкие кривые зубы, доставшиеся мне от глупой и жалкой родни, становятся настоящими рабочими клыками.
В лифт я боюсь соваться, понимая, что не выдержит, и, тяжело ступая, иду по лестнице. По стенам иногда пробегают трещины, дверные косяки соседей перекашивает, но я дохожу до выхода из подъезда и вываливаюсь наружу.
Пара детей, играющих возле ступенек, смотрит на меня и начинает дико орать. Мне приятен этот звук, даже не знаю почему. Они бегут, но я догоняю их и хватаю своими огромными лапами. Мне не нужно их мучить – я чувствую, что новая сила, поселившаяся внутри меня, требует пищи, и я вытягиваю души из этих детей. Им никогда не стать взрослыми, а я кладу в крепостную стену своего нового величия пару кирпичиков.
Отбрасываю высохшие, легкие как бумага мумии. Их будет еще много. Я голоден и жаден до ваших жизней, человечки.
Идти неудобно – подо мной проваливаются пласты асфальта, цепляясь краями ям за мои новые
