Алексей Шепелёв - Переплавка
— Не будет, — сквозь зубы признал пионер.
— И если скажу, что один Игорь одной левой всех сипов завтра победит, тоже ерунда получится, — продолжал Никита. — Если бы так было, стал бы он с нами сюда переть? Он бы сразу с ними разобрался. Так?
— Ну, так…
— И между планетами нельзя путешествовать так, чтобы шаг шагнул — и уже с Земли на Сипу.
Тут Никита смешался: ведь именно так они сюда и попали. Даже шага не делали. К счастью, Серёжка на это внимания не обратил.
— И так понятно, что нельзя. Это-то тут при чем?
— Да при том, что ты говоришь вещи, которые точно так же невозможны. Ну вот иначе природа устроена и всё тут. Хотим мы, не хотим, а это так. И у нас только два выхода: либо с этим соглашаться, либо спорить. А то значит спорить? "Я выйду с десятого этажа через окно и не упаду вниз, потому что не верю в закон всемирного тяготения Гука". Сказать-то можно, только всё равно полетишь вниз как миленький.
— А почему Гука? Это же закон Ньютона. Или у вас…
— Не, — перебил Никита. — у нас его тоже называют законом Ньютона. И в школе и вообще. Но на самом деле этот закон первым сформулировал Роберт Гук. А Ньютон его себе… присвоил. Уже после смерти Гука. Это история у нас довольно известна, но говорить о ней не любят: память великого ученого и всё такое. А я считаю, нечестно, что этот закон называют именем Ньютона.
— Факт, нечестно, — согласился Серёжка.
— Ладно бы было как с рентгеновскими снимками, — увлечённо продолжал Никита.
— А как с ними было?
— Вообще-то первые такие снимки получили в Америке, в Пенсильванском университете профессором Гудспидом. В тех самых США, президентом которых стал потом Барак Обама, только намного раньше, почти на сто лет. Так вот, там получили снимки года за два до открытия Рентгена. Но Гудспид подумали, что просто испортилась фотоплёнка, и убрал снимки в архив. И только когда об открытии Рентгена написали в газетах и напечатали примеры рентгеновских снимков, он сразу поднял архивы и убедился, что почти пять лет назад они стоял в шаге от открытия.
— И что потом? — заинтересовался пионер.
— Да ничего. Последнего шага Гудспид не сделали, а это в таких вопросах самое главное. Поэтому на первенство претендовать не стал. Просто попросил научный мир не забывать, где и когда были сделаны первые рентгеновские снимки. Вот ученые и помнят. Но рентгеновские лучи открыл Вильгельм Рентген и никто другой. И их название справедливо. А у закона всемирного тяготения — нет. Вот так я думаю.
— Ну и правильно.
— Ну вот. А за что ты тогда на меня сердишься?
— Да потому что ты всё время хочешь доказать, какие мы здесь плохие. И Игорь, и вообще… Вся Россия.
— Серег, ты чего в самом деле? Сколько раз можно повторять, что про Россию я вообще ничего не говорил.
— А про Игоря говорил?
— Про Игоря говорил. А что Игорь — Россия что ли? Без него и без таких как он — никак что-ли?
— Вот именно — никак! Без него России нет! — твёрдо ответил пионер.
— Тогда объясни — почему. Вот смотри, — Никита потянул Серёжку за рукав вглубь парка. — Ты ведь теперь знаешь тайну. И понимаешь, что нам здесь жить. Вряд ли нас сумеют сразу отправить в наш мир, скорее всего мы тут задержимся надолго. Так объясни нам, почему всё должно быть так, а не иначе.
— Я уже объяснял…
— Сам же видишь, что неубедительно.
— А я не умею по-другому, — Серёжка дернул плечом и высвободил руку. — Заладил: объясни, объясни… Разве всё на свете можно объяснить?
— Конечно, — уверенно ответил Никита. — А что объяснить нельзя?
— Да? Вот ты родителей любишь?
— Конечно.
— Ну вот и объясни, за что ты их любишь.
— А я их люблю не "за что", а "потому что". Потому что они мои родители. Чего тут сложного?
Серёжка недовольно фыркнул, дернул шеей и вдруг улыбнулся: коротко и виновато.
— Ну не умею я так говорить как ты. Только я точно знаю, что иначе неправильно. Чувствую, понимаешь? Объяснить не могу, но чувствую.
— Чувствуешь?
Глаза Никиты сначала слегка подернулись паволокой задумчивости, но почти тут же вдруг озороно блеснули.
— Пошли! — он снова решительно потянул за собой Серёжку.
— Куда? — подчиняясь напору, только и спросил пионер.
— К фонтану.
— К фонтану? Зачем?
— Увидишь, — загадочно пообещал Никита.
— Не, ну правда, зачем к фонтану? — когда Серёжка сидел на крючке любопытства, с ним можно было сделать всё что угодно. Или почти всё.
— Я тебе сейчас кое-что покажу…
Людей поблизости от фонтана не наблюдалось. Да и вообще в этой части парка тоже. Наверное, время, отведенное больным для прогулок, уже закончилось: надвигался вечер.
Никита уверенно присел на край бассейна и принялся разуваться.
— Ты что, в фонтан лезть собрался? — спросил Серёжка.
— Именно. А что, нельзя?
— Вообще-то можно. Ничего такого. Только зачем? Тут монетки не кидают.
— А у вас принято кидать монетки?
— Ага, а у вас?
— И у нас тоже, — подтвердил Никита, подворачивая штанину. — На счастье и чтобы потом ещё раз вернуться.
Серёжка озадаченно наблюдал за приготовлениями, не понимая их смысла. Если уж пришла блажь залезть под струи, так надо было совсем раздеваться. А просто побродить в чаше фонтана — какое удовольствие? И, главное, как всё это относится к их предыдущему разговору.
Наконец, Никита был готов. Мальчишка крутанулся на пятой точке, встал в бассейне и сделал несколько шагов в сторону фонтана: группы гипсовых рыб, сложенных хвостами и изогнутых рылами в разные стороны, словно лепестки распустившегося цветка.
— Смотри.
— Куда?
— Мне на ноги.
— Ноги как ноги, — пожал плечами Серёжка.
— Ты видишь, что они сломаны, верно? — хитренько спросил Никита.
И правда, через прозрачную поверхность воды казалось, что его ноги немного смещены. Но Серёжку такими трюками было не пронять. Уж как смотрится через воду он знал: насмотрелся вдоволь и сверху и снизу, из глубины.
— Сдвинуты, — для начала слегка поправил пионер.
— Это неважно. Нельзя же их так сдвинуть, не сломав.
— Нельзя…
— Ну вот. Ты чувствуешь, что у меня ноги сломаны. Но на самом то деле они целые.
Доказательств не требовалось, но Никита всё равно для подтверждения слегка бултыхнул ногой.
— Вывод: чувства тебя обманули.
— А вот и нет. Неправильно.
— А как правильно?
— Правильно будет так: я вижу, что ноги сломаны. Но чувствую, что они целые. И я прав. Вот так!
Серёжка победно хихикнул. Его лицо прямо-таки светилось озорным торжеством. Пионер был уверен, что наконец-то одержал над Никитой победу в споре и очень этому радовался. Но радость оказалась несколько преждевременной: Никита не торопился признать своё поражение.
— Видеть и чувствовать — это разве не одно и то же?
— Совершенно разные вещи, — уверенно заявил Серёжка.
— Ладно-ладно, — было видно, что Никита собирался сказать что-то другое, но вдруг резко передумал. — Значит, ты чувствуешь, что Игорь прав, а мы нет. Так?
— Ну… Примерно так.
Ощущения у Серёжки были намного сложнее, но и объяснить их было не просто. Пусть уж лучше Никита поймет как сказал, в этом была немалая доля правды.
— Но то, что мы правы, ты хоть видишь? Что знаний у Игоря не так много?
— Больше чем у меня, — попытался увильнуть от прямого ответа пионер.
— Ну, это не показатель, — безжалостно парировал Никита. — Это не потому, что у него их много, а из-за того, что у тебя их совсем мало.
— У меня, между прочим, всего две тройки в четверти, — недовольно нахмурился Серёжка.
— А у меня по физкультуре пятерка. Только на вашей "Ясногорской лыжне" я бы наверняка занял твёрдое последнее место.
— Ты так спокойно об этом говоришь, — в голосе пионера смешалось недоумение и огорчение.
— А почему я должен об этом говорить неспокойно?
— Потому что это унизительно. Разве это не ранит твою гордость?
— Ну… — Никита на секунду задумался. — Вообще-то мне, конечно, хотелось бы быть таким спортивным, как ты. Я думаю, что тут дело не в одной только прививке, наверняка ведь ты ещё и тренируешься.
— Конечно, как же без этого, — подтвердил Серёжка.
— Ну вот. Конечно, меня не радует, что я тебе уступаю. Но ведь я действительно уступаю, что ж мне теперь, вешаться что-ли? Или врать, что я на самом деле такой великий биатлонист, что запросто тебя обгоню и обстреляю?
— Нет, конечно.
— Ну вот, — повторил Никита. — Я считаю, что-либо не уметь — не стыдно. Все люди чего-то не умеют, потому что никто не умеет всего. И ещё все люди что-то умеют, но плохо, хуже чем другие, которые в этом деле мастера. Стыдно своё неумение превращать в предмет гордости. Вроде как "не умею на лыжах ходить — и не надо, не это делает человека человеком". Не это. Но и гордиться тут всё равно нечем. И ещё стыдно своё неумение выдавать за мастерство. Выйдет такой «мастер» на каток: ноги разъезжаются, как у коровы на льду. А потом говорит, что откатал, как Игорь Бобрин.
