Сергей Кусков - Телохранитель ее величества: Точка невозврата
Единственное, что осталось в памяти, это ее слова, сказанные с большим сожалением:
— Хуан, если б ты был хоть немного постарше! Всего лишь на десяток лет! Хотя бы десяток!.. Мы б с тобой такое устроили, чертям бы в аду жарко стало!..
Она тяжело вздохнула, отвернулась и уснула, на этом процесс ее усовершенствования до Катарины 2.0 завершился. У меня же не осталось ни сил, ни желания о чем-то думать, что-то анализировать и делать выводы. Я также развернулся и уснул, отложив все на завтра.
* * *«Завтра» вышло таким, что подумать я ни о чем не успел. События неслись с такой скоростью, что мой личный спидометр зашкаливал, не успевая реагировать.
Началось все с раннего и очень тяжелого пробуждения. Если бы вас… Не давали бы вам спать полночи, а потом подняли ни свет ни заря, какова была бы ваша реакция? Вот-вот, и я матерился. Сквозь зубы объяснял Катарине, где желал бы ее видеть, с уточнением адреса. Но в ответ был сброшен с кровати и бессовестно облит водой.
— Шимановский, подъем! Труба зовет!
Я поднял голову, пытаясь сдержать себя и не наброситься на нее — хорошего из этого ничего не выйдет. Она стояла передо мной уже одетая, в повседневно-рабочие брюки и скромную повседневную же блузку, почти накрашенная.
— Давай, давай! Не зыркай так! Не убьешь! Я и так дала тебе черт знает сколько времени поваляться!
Последнее, как оказалось, было правдой. С противоположного конца квартиры донесся свист кухонной панели.
— О, все готово! Малыш, у тебя пять минут привести себя в порядок, десять — на завтрак, и мы отчаливаем. Не успеешь — поедешь голодным. Время пошло.
Понимая, что спорить бесполезно, я нашел глазами дверь ванной и начал подниматься.
— Куда поедем?
— Увидишь.
Можно было не гадать, наш путь лежал в корпус. По дороге меня так и подмывало поговорить, кое-что выяснить на теперь уже трезвую голову, но Катарина сидела чернее ночи, и я счел за лучшее ее не трогать, от греха. Она была озабочена чем-то важным, из ряда вон, я же вел бы речь «о банальностях». Как я себя чувствовал? Мерзко. Сейчас — мерзко. Ну, юношеская дурь в стремлении «подвигов» на женском фронте скрипку играла, не без этого, тем более, осуществилась слащавая мечта любого прыщавого идиота — переспать со старшей и опытной. Но нейтрализовалось всё осознанием КТО была эта опытная, КАК она это сделала, и раздумьями, ЗАЧЕМ.
Действительно, зачем ей это? Форма контроля, учитывая апгрейд? Извините, она с этой формой теряет больше, чем приобретает. Да, она останется жесткой стервой, такой, какая была, но я буду относиться к ней иначе, и с этим ей ничего не поделать. Она стала более уязвима для меня, не сможет больше прятаться в глухую броню, как раньше. Ведь кроме тела, она раскрыла еще и душу, мы стали ближе, и при всем внешнем пренебрежении с ее стороны мы оба будем понимать, что ее агрессия и построение меня по струнке — показуха.
Да и не такая она железная. Я смогу ее ударить, смогу достать, если сильно припрет. И даже технически представляю, как это сделать. Так что логики в ее поведении я не видел, а она слишком хороший прагматичный офицер, чтобы не контролировать такие мелочи, как спонтанные безумства.
За подобными размышлениями я окончательно проснулся и почувствовал себя человеком. Мы проехали ворота, у которых ненадолго, как обычно, задержались, затем закружились по территории дворца. А вот и подземный гараж, как и раньше, охраняемый боевой единицей в полной броне с «кайманом».
— Может, все-таки расскажешь, что случилось, и куда так спешим? — не выдержал я, когда мы вышли из машины и помчались к выходу.
На сей раз она удостоила меня вниманием:
— Похороны. Поминальная церемония. И мы опаздываем.
Главный шлюз и вновь коридоры. Но шли мы заметно дальше той части, в которой я бывал. Здесь не было ничего — ни дверей, ни гермозатворов по бокам — голые стены длинного-предлинного периодически изгибающегося коридора. А вот фронтальных шлюзов в нем я насчитал аж пять штук.
— Убежище, — пояснила Катарина, глядя на мою вопросительную мордашку после вида очередного шлюза. — Способное выдержать ядерный взрыв внутри подземелья. На случай атаки. В нем же мы храним и память.
— Память?
— Да, об ушедших. О тех, кто не с нами. Если всё, что за нашей спиной, взорвется, память сохранится. Вместе с теми, кто спрячется в убежище. Живые должны помнить мертвых, это правильно.
Что ж, не возразишь!
Наконец, мы прошли еще один шлюз и вышли развилке из трех гермозатворов. Один из них был открыт, из-за него раздавались звуки. Вошли. И оказались в большом мрачном нарядно украшенном зале, который даже при беглом рассмотрении хотелось назвать «кладбищем». Стены его были обиты темно-вишневым бархатом и увешаны полочками, многие из которых пустовали, но на многих, в гораздо большем количестве, чем я мог предположить ранее, стояли фотографии девчонок в черных рамках, перед которыми покоились статуэтки тотемов, украшения и кое-какие личные вещи. Фотографии все были двухмерные, но большие; девчонки же на них, как одна, улыбались. Было им лет от пятнадцати, и до плюс бесконечности. Десятки. Сотни. Много сотен девчонок, девочек, женщин. И даже бабушек, но последние тут были в подавляющем меньшинстве. Снизу каждой полочки крепилась табличка с двумя парами дат: верхняя — годы жизни, нижняя — службы, и по ним я определил, что здесь собраны все, кто служил в корпусе за последние сто лет. Очень часто последний год жизни совпадал с последним годом службы: такие фотографии были перевязаны еще и тоненькой красной ленточкой, и собраны в одном месте, поближе друг к другу. И их было невероятное количество.
Единственное, что отличало это место от настоящего кладбища, это отсутствие урн с прахом. В городских домах памяти вместо полочек ящики, и в них обязательные урны, здесь же был облегченный вариант, видимо, только для поминания. Но сути это не меняло.
Мы остановились в самом начале помещения, подальше от толпы более чем в сотню человек, внутри которой творилось священнодействие. Я, затаив дыхание, принялся во все глаза смотреть туда, впитывая происходящее, чтобы потом, после, разложить по полочкам. Девчонки в основном стояли к нам спиной, с зажженными свечами в руках, склонив головы, вокруг двух столов, застеленных флагами клана Веласкес. Над флагами возвышались фотографии с ленточками, и девчонки на них были совсем чуть-чуть старше меня.
Это были не гробы, нет, именно столы, с тоненькими органическими флагами поверх столешниц. И именно флагами клана со взлетающим кондором — символов Венеры я не наблюдал. Рядом, взявшись за руки, стояли пятеро девиц — они молчали, являясь центром, основное действо происходило вокруг них. Напротив, по ту сторону столов, находилось несколько офицеров, включая королеву, которую я узнал сразу, Мишель и сеньору Гарсия. Кто-то из них что-то сказал, и все присутствующие, разом, запели. Может, это была молитва, не хочу врать, но учитывая, что среди местных кто только во что не верит, скорее, именно песня. Совместная, объединяющая всех в горе.
Я глядел во все глаза и боялся проглядеть хоть что-то. Катарина рядом стояла навытяжку, молчала и не обращала на меня внимания. Поет про себя, понял я. Прощается. Она хоть и пасет меня, но одна из них. Да уж, это зрелище стоило такого жесткого подъема.
Действо продолжалось долго, может, полчаса, а может час — я не смотрел на время. Но вот голоса и песни стихли. Мишель подошла к столам, аккуратно сложила флаги, один, потом другой, и протянула одной из пятерых центровых, невысокой пышной девочке лет двадцати пяти. Что сказала при этом — не услышал, комната поглощала звуки, а мы стояли далеко, но явно что-то ритуальное, вроде: «Мы всегда будем скорбеть о них…» Над ухом же у меня раздался шепот Катарины:
— Недели две назад произошло покушение. — Погибли две девчонки. Покушение произошло на Земле, там же их и похоронили, потому у нас только церемония прощания. Без тел и гробов.
Я кивнул. Тащить сюда гробы с Земли?.. Да и земля там мягкая, Родина человечества все-таки. Там им будет лежаться не хуже, чем развеянными над безжизненной раскаленной ядовитой пустыней. Повезло девочкам со смертью, если со смертью вообще может везти.
— Это «девятка», тот взвод, что принял удар, — она указала на пятерых в центре. — Некоторые из них были ранены, а одна до сих пор на Земле. Основная же группа вчера вечером вернулась, а обычно церемонию прощания мы устраиваем на утро следующего дня.
— Почему вчера не сказала? — прошептал я в ответ.
— Не посчитала нужным. Тебя вообще не должно быть здесь, это святилище, место таинств. Чужие сюда не допускаются. Мне стоило больших трудов выбить разрешение для тебя, и то только потому, что ты прошел испытание.
— Но зачем? — не понял я. — Для чего?
Она усмехнулась:
