Сергей Кусков - Игрушки для императоров
Катарина сделала многозначительную паузу. Мишель вздохнула, и как ни в чем не бывало улыбнулась.
— Все сказала?
Кивок.
— Да, это так. Все так и было. Но именно тогда, заметь, с падения Сирены с Олимпа, началась эпоха политбюро, эпоха противовесов. И эта система благополучно работает, хотя Лея уделяет внимания государственным делам… Не намного больше!
Мишель потянулась к пачке, но, видно, вспомнив, сколько выкурила за сегодня, одернула руку.
— Я рискну. Сирена перегнула палку, она, действительно, могла отстранить Лею от дел. Вместе с Сережей. Я — не смогу. И главное, о чем ты пытаешься умолчать: я не замышляю против нее самой!
— Для нее это не отговорка. То, что ты спасла когда-то ей жизнь… Когда речь идет о власти над планетой, перестают быть весомыми даже такие аргументы.
Мишель согласно кивнула.
— Повторюсь, я рискну. Вопрос в том, со мной ли ты.
Теперь вздохнула Катарина, и точно так же откинулась назад, смотря невидящим взглядом в потолок.
М-да, имея в руках ключи к наследникам престола можно совсем иначе разговаривать с теми, кому они наследуют. Зная, что после смерти этих людей страной будет управлять система, запитанная на тебя… Это искушение!
Но Мишель не врет, она не хочет устранять Лею. Не будет этого делать без веских причин. Но появись веские причины…
…Нет, тогда она будет не одинока в своем стремлении. Это совсем иная тема с иными персонажами и последствиями.
То есть, дело все-таки в самой Лее. С нею действительно что-то не так. Что?
Мишель боится потерять власть с ее смертью. Боится серьезно, иначе бы не набросилась сходу на парня с улицы, задумывая нестандартную головокружительную комбинацию, уверенности в успехе которой нет никакой. Эх, Лея-Лея! Знать бы, что с тобой не так!
Корпус, каковы его перспективы? Идти во власть после смерти Леи? Стать преторианской гвардией? Осуществить мечту многих поколений стерв, сидевших на месте Мишель? Да, Феррейра — опасная семья, но Мишель права, при грамотном противовесе их можно поставить на место и занять свою нишу. Фрей не из тех, кто позволяет с собой не считаться, и перспектива тянуть за ниточки на самом деле не такая нереальная. Ну, и крайний случай, это то, о чем она старается не говорить, потому, что это крайний случай.
Заманчиво. А главное, не так уж и нереально. Молодец, Мишель, голова! Хоть и стерва.
Все упирается в одного единственного человека. Хуанито. Комбинация возможна, только если он потянет свою роль. Если согласится на нее. Если они правильно его обучат и правильно мотивируют, найдут ключик. Много «если», но главное…
…Если он вернется к ним, вернется добровольно, сам, без принуждения.
«Сволочи! Сволочи вы! Нелюди! Не могут люди так, не должны…!» — промелькнуло перед глазами его озверевшее лицо. Он и сам зверь, только не догадывается об этом. Впрочем, делу это нисколько не мешает.
Еще она удивилась простоте решения. А ведь кто-нибудь другой, обладающий информацией, может додуматься до того же самого! Некая неизвестная, но могущественная сила. И тогда… Что будет тогда? При условии, что у этой силы нет моральных комплексов по поводу отстрела лиц королевской крови?
— Я с тобой, — подняла она голову.
— Что так? — усмехнулась Мишель.
— Чтоб я, да пропустила такое приключение?
Глава 9. Точка зрения
«Вот это я олень!»
С такой мыслью трудно просыпаться. Слабо сказано — с такой мыслью жить не хочется, не то, что просыпаться!
Сколько раз я повторял про себя идиому про монастырь и устав, сколько держал себя, глядя на рукоприкладство и иные некрасивые вещи, творящиеся там, понимая, что корпусу больше ста лет, что не я это придумал и «это» будет существовать независимо от того, нравится оно мне, или нет? Что некоторые вещи нам изменить не дано? Но все равно не удержался.
Да, я сорвался. И что, той девочке от этого стало легче? Она скажет мне «спасибо»?
Наверное, скажет. Личное. За проявленную заботу. Но на ее обучении и службе это никак не отразится, и если ее не спишут (а ее вряд ли спишут), процесс ее балансирования на грани продолжится, словно ничего не произошло.
Она будет обучаться дальше. Ее взвод будет обучаться дальше. Катарина, как и остальные тренеры, будут заниматься тем же самым — тренировать и воспитывать новобранцев по тем же программам, используя те же звериные методы. А ты, Хуанито, как говорят русские, пойдешь… Далеко. Потому, что ты — именно олень, не могущий думать и держать себя в руках.
О, да, ты прекрасный аналитик! Сидеть, часами рассуждать о высоких материях, рассортировывая происходящее по полочкам, строить планы завоевания этого мира, или хотя бы как не получить в морду после школы — это ты мастер! Да только на деле, дружок, ни один твой высокоумный план не сработал! Ни один высокоинтеллектуальный кропотливый анализ не подтвердился! Тебя обводят вокруг пальца все, кому не лень, вьют веревки, а если у тебя что-то получается, то только от дикого, невероятного стечения обстоятельств!
Таких, как встреча с Бэль…
От воспоминания об этой девушке мне стало плохо. Захотелось вскочить и засветить кому-нибудь в физиономию. Или побиться головой о стену. Я поднялся, и тяжело дыша, побрел в ванную, чуть не снеся плечом дверной косяк. Нужно привести себя в порядок, и совсем не внешне.
Ледяной душ освежил, но это и все его достижения — большего для меня он сделать не мог. Зато поток негативных мыслей под холодной водой не только не прекратился, а наоборот, упорядочился, став отчетливее, сильнее, и теперь бил без промаха, прямо в незащищенную никакими аргументами психику.
Да, меня разводят, обводят вокруг пальца, как какого-то болванчика. А я, вместо того, чтобы набраться ума, показываю всем, какой я принципиальный и пытаюсь что-то доказать.
«Хуанито, в этом мире ты НИКОМУ НИЧЕГО не докажешь, — вякнул внутренний голос, подливая масла в огонь моих самобичеваний. — Этот мир прекрасно обходится без тебя и твоих принципов. Когда ты это уже наконец поймешь, и будешь расти, карабкаться вверх, а не оказываться в вонючей яме безысходности раз за разом, после каждого поражения?»
Я не знал, что ему ответить.
Мама ждала на кухне с горячим завтраком на столе. Молча кивнула на стул напротив.
— Рассказывай.
Я сел и сразу принялся за еду. Вкусно! Сколько уже не завтракал дома? С этими долбаными тренировками даже вкуса еды не замечал: или был не в состоянии что-то замечать, или запихивался поскорее, на ходу. Теперь, наконец, восполню этот пробел. Хоть какие-то плюсы от вчерашнего происшествия!
От этой мысли я улыбнулся и спокойно, будто говорил о биржевых сводках, выдавил:
— Меня выгнали.
Мама же отреагировала бурно, отложив вилку в сторону.
— То есть, как выгнали?
Я безразлично пожал плечами.
— Ослушался приказа. Бросился к девочке, которая упала с высоты, когда никто не бежал ей на помощь. Типа, так задумано, чтобы никто не помогал. Своя заморочка. А я, негодяй, схватил аптечку и помчался.
Мать отрицательно покачала головой.
— Не факт.
— Что не факт?
— Что выгнали. Тебе об этом сказали?
— Нет.
— Пока не скажут — не факт.
Я усмехнулся.
— Это по их меркам преступление — ослушаться приказа. Факт!
— Это — ерунда, — парировала она. — И ты не один из них, чтобы относиться к тебе, согласно принятым внутри их заведения критериям. Вот увидишь, они с тобой свяжутся.
Мама имела непрошибаемый вид. Она настолько была уверена в своих словах, что я…
А что, собственно я?
Меня бросило в жар. Потому, что во мне эта мысль вызвала приступ надежды. Надежды, о существовании которой я не догадывался, потому что похоронил идею корпуса вместе с ударами Катарины.
— Я не хочу туда возвращаться! — закричал я, но кричал, конечно, на себя, а не на маму. — Хватит! Сыт по горло этими властными сучками!
Мама меланхолично пожала плечами, дескать, ты еще убедишься в моей правоте, и вернулась к процессу поглощения пищи.
— Ты ведь думаешь, что я вернусь, да? — не выдержал я ее показного безразличия. Она кивнула. — Почему?
— А куда тебе идти? Ты сам загнал себя в угол. И со школой, и со своей Бэль. Так нельзя, сынок! Надо всегда оставлять себе свободу для маневра!
Ты взорвал все мосты, отрекся от прежней жизни в поисках апгрейда. И теперь вернешься туда, потому, что больше никуда идти не захочешь. Они позвонят тебе, можешь не сомневаться. И сообщат, что «простили», что тот эпизод не подпадает под их устав.
Мой желудок свело от ее пламенной речи. Ибо все в ней было сказано правильно.
— Ты ведь хочешь туда, как бы себе сейчас не врал. Ты уже все для себя решил, еще тогда, две недели назад, когда тебя привезли первый раз, побитого, но довольного. А теперь всего лишь пытаешься смириться с этим, убедить себя, что имеешь выбор, что можешь отказаться. Так?
