Андрей Ливадный - Среда выживания
Бестужев, не колеблясь, вошел в воду.
По телу вновь пробежала дрожь.
Знакомый оттенок ощущений взорвал сознание.
Хондийский нерв очнулся!
Чувство опасности вспыхнуло так остро, что мышцы свело судорогой, парализовало вторгшимся в сознание воплем: «Не ходи туда!»
Почему? – Егор с трудом удержал равновесие, замер, больше не пытаясь делать резких движений.
Нерв не ответил. Он не умел разговаривать, но его инстинктивное предвидение смертельной опасности невозможно игнорировать.
Егор медленно отступил. Как только под ногами оказалась влажная полоска прибрежного песка, тревога мгновенно улеглась.
Он взглянул в небеса.
Стальная радуга холодно сияла. Яркая искра орбитальной станции застыла чуть ниже.
Застыла?! – Бестужев не поверил своим глазам. Обычно станция быстро двигалась по ночному небу, исчезая за горизонтом и снова появляясь с другой стороны!
Прошел час, но ничего не изменилось. Он пристально наблюдал за небом, но ни одно из видимых невооруженным глазом небесных тел не сдвинулось ни на миллиметр!
Всю ночь Егор просидел на гребне дюны, пытаясь понять, что же произошло во время боя, но не сумел ответить на заданный себе вопрос.
Под утро, вернувшись к останкам репликанта, он снял с них легкую металлокевларовую броню, тщательно вымыл ее в воде, надел, проверил магазин «абакана», собираясь в путь.
Скоро наступит рассвет. Если двигаться на восток, через пару недель я увижу горы.
Иных вариантов действий он не мыслил.
В сотнях километров отсюда жили те, кто способен разрешить противоречия и загадки, объяснить, что на самом деле произошло с планетой и с ним лично.
Впереди, на пути к горам, его ждали неведомые опасности неузнаваемо изменившейся Пандоры, а в единственном магазине «абакана» оставалось всего тринадцать патронов.
Примерно через час, когда начало светлеть, Бестужев понял, что жестоко заблуждался.
Рассвет не прорезался полоской зари. Он просто наступил, бледное утреннее сияние хлынуло со всех сторон – свет без солнца, которое так и не поднялось над горизонтом.
Ясные безоблачные небеса не указали ему направления, все иные ориентиры стерло неумолимое время.
Он остановился, не понимая, куда же теперь идти.
* * *Пандора. Необитаемые регионы…
«…Путник, сворачивай к бару «Н-болг»! Найти его несложно. Корпус древнего хондийского крейсера виден издалека, он похож на холм. Смело шагай по дороге, петляющей между могучими темпоралами, но не подходи близко к узловатым стволам, не ищи укрытия в тени их крон, ведь эти деревья растут только в потоках измененного времени!
Не сомневайся, сворачивай к нам! Не важно, кто ты: хонди, эшранг, ц’ост, звенг, умр, хомо или даже сам армахонт, – для каждого у нас найдется подходящая еда и место для ночлега…»
Найл прочел обрывок текста, усмехнулся.
Какой-то хитрец умудрился удачно метнуть голо – тонкий оптический кабель несколько раз обвил нижнюю ветвь темпорала, и теперь устройство трехмерного воспроизведения монотонно раскачивалось без видимой причины. Текст разорвало временным сдвигом. Символы универсального языка немного искажались. Найл мог поспорить на что угодно – если сейчас развернуться, пройти несколько шагов назад по дороге, а затем вновь приблизиться к могучему дереву, то увидишь продолжение текста или (если не повезет) мешанину из слов, не несущую смысла.
Сдвиг времени – явление загадочное, непредсказуемое, а темпоралы очень опасны для беспечных путешественников. В ауре дерева (так называют асимметричную незримую область вокруг узловатого ствола) иногда можно увидеть похожие на статуи существа, попавшие в разрыв реальности. С другой точки зрения, нельзя недооценивать пользу темпоралов. Не будь этих могучих деревьев, чьи корни уходят сквозь рваную ткань пространства, сколько путников погибло бы в незримых искажениях? Деревья – как вехи, они оберегают странников, подсказывают безопасный путь, но главное – появление темпоралов остановило катастрофическое явление, в прошлом едва не погубившее Пандору.
Он обвел окрестности пристальным взглядом. Близился вечер. Неподалеку четко виднелась пологая горбина холма.
«Неплохо было бы отдохнуть, – подумал Найл. – Сменить микроядерную батарею сервокостюма, вымыться, поесть по-человечески».
Решено – он свернул с едва приметной тропы на проселок, вьющийся между деревьями. Настроение исправилось, предвкушение отдыха радовало, груз за плечами уже не казался таким тяжелым.
По дороге недавно проехала машина. Утром прошел дождь, и следы протектора широких колес четко пропечатались в подсохшей грязи.
Найл бодро шагал в направлении холма, щедро расходуя энергию. На протяжении последних двадцати дней пути он не встречал явных признаков цивилизации. Такова жизнь. Иногда приходится бросать все, идти навстречу неведомому, полагаясь лишь на опыт и удачу. Неизученные земли полны парадоксов и тайн. Здесь запросто можно провалиться в трясину измененного времени, повстречать невиданных, опасных существ или найти стабильную дорогу в прошлое.
Мысли текли ровно. Сумерки подкрадывались незаметно. В кронах темпоралов медленно разгоралось сияние, но оно не освещало путь. Граница света и тьмы ложилась на землю четкими линиями, без теней или полутонов.
Многие считают, что сияние, источаемое деревьями, – это свет неимоверно далеких звезд, проникающий через разрывы пространства и времени. Его источник расположен за пределами понимания или воображения.
Холм постепенно приближался. Корпус хондийского крейсера по форме похож на панцирь черепахи – мифического существа с легендарной планеты Земля. Удобно для сравнения, но не более. Черепах Найл видел в обрывочных снах, еще до имплантации нерва. Такова практика: сначала вживляются кибернетические модули, а уж затем – хондийский нерв. Базы данных, скопированные с древних устройств, как правило, сильно повреждены. Их использование невозможно без долгих и, чего уж правду таить, изматывающих тренировок, поэтому Найл редко и неохотно обращался к древним источникам информации. Как большинству молодых людей, они казались ему бесполезными, даже бессмысленными. Знания, касающиеся устройства сервокостюма, особенностей его обслуживания и ремонта, можно выучить и без имплантов. Но без кибернетических компонентов невозможно управлять хондийским нервом. Он знал, что происходит с неимплантированными людьми. Они постепенно сходят с ума, попадают под влияние нерва, превращаются в полукровок.
«Да, ладно, подумаешь!» Он уже привык к иссеченному шрамами вздутию на правом виске, больше не воспринимал его, как некое уродство, да и кошмары быстро прошли. Обрывки информации из микрочипов некоторое время тревожили непонятными, не имеющими связи с реальностью образами. Такими, например, как черепаха.
Иное дело – хондийский нерв. Он рос безболезненно, незаметно. Пользы от него намного больше. Он не несет знаний, но позволяет шире воспринимать окружающий мир. Да и железы, сформированные на ладонях, весьма полезны, они помогают быстро устанавливать контакт с хонди, улаживать недоразумения и даже подчинять некоторых не особо продвинутых особей. Запахи служат ключом ко многим дверям, особенно в неисследованных землях, где полно «одичавших» построек. Когда-то они служили определенным целям, теперь же просто впились в почву корнями, поддерживают в себе жизнь, но управлять ими можно только при помощи хондийского нерва.
Для Найла реальность Пандоры не выглядела странной. Искажения времени, разрывы пространства, живые постройки, обломки огромных космических кораблей, рухнувшие на землю города, заросли растений, семена которых занесло сюда из других миров, – все это окружало его с детства.
Впереди дорогу пересекали тусклые прожилки. Найл заметил их еще издали, свернул, обходя стороной заросли огненного плюща. Растение приспособилось извлекать энергию из недр планеты, его корни проникают глубоко, достигают сети очень старых тектонических разломов, провисают над лавой – об этом рассказывал один шахтер, наполовину хонди, наполовину серв. Выглядел он жутковато. Откуда взялись подобные ему биокибернетические создания, Найл понятия не имел.
Небеса стремительно темнели. Огненный плющ тлел багрянцем, сумерки сгущались, темпоралы теперь выглядели, как яркие колоннады, подпирающие небесный свод.
Нерв внезапно встревожился, передал смутный образ фаттаха – одичавшего хондийского истребителя.
Старый. Подбитый. Мертвый.
Мысленный взгляд переместился чуть дальше.
Древний хондийский крейсер давно врос в землю, на его покатой броне образовался слой почвы. На ней прижился низкорослый кустарник. Тонкие молодые побеги плюща рассекали заросли, пылали в ночи огненными прожилками.
