Minor Ursa - Реализаты (СИ)
— Отвали, — выдал он на чёрном экране вместо загрузки и выключился.
— А ты забавный парень, — усмехнулся морф, снова включая его.
Компьютер снова пискнул, вместо загрузки на этот раз выдал "панику ядер" и отключился снова.
— Ну, я так не играю! — обиженно воскликнул морф.
— Боюсь показаться занудой, — сказал Бенжи, присаживаясь к нему на корточки, — но я думаю, что он тоже так не играет. Давай, я.
Он пошарил рукой по боковым панелям станции в поисках подходящего разъёма, найдя, воткнул в него указательный палец и свободной рукой снова нажал "power". Машина снова пискнула, тестируясь, и, обнаружив пристроившегося снаружи Бенжи, на миг зависла.
Этого мига андроиду оказалось достаточно для того, чтобы дать запрос и получить разрешение:
— AI-DII. Отправка файлов. Запрос на разрешение.
— Сериализация, — краткая заминка. — Пересылка файлов разрешена.
Пока всё то, что хранилось в глубинах памяти у андроида, — он сам, Ая, то, что он считал любовью и смыслом собственной жизни — копировалось и текло на чужой гейт, хардвер терпеливо ждал, а Бенжи, наблюдавший изнутри бродившие по чужой машине токи, идентифицировал их, как радость.
А потом, всё ещё сидя на корточках, он поднял на Аю глаза. Чужие.
— Бенжи? — испугалась она.
— Химера, — криво усмехаясь, сказал андроид. — Боишься?
— Да.
— Ну, и зря, — андроид мигнул и похлопал по полу свободной рукой. — Садись.
С минуту они так и просидели под столом все втроём, молча и растеряно глядя друг на друга.
— Как выносное устройство ты, Бенжи, просто бесподобен, — сказала наконец Ая. — Вот она, настоящая близость.
Андроид глупо улыбнулся. Палец у него так и торчал в разъёме, а сам он так и сидел на корточках перед системником, почти уткнувшись в него лицом.
— А то! — согласился он. — Правда, слегка великоват, но так получается ближе. Расстояние оно ведь не только сильно влияет на качество взаимодействия, расстояние вообще очень коварная штука. Я понял это, пока ждал Вас.
Морф вытянул тонкую шейку, и они с Аей переглянулись.
— Ждал нас? — переспросил морф.
— Да.
61. 2331 год. Мэтт
Воздух внутри корабля был напоён ароматами смолы, хвои, любви и жизни. Если рубка управления где-то и была, то вовсе не там, где они сейчас находились: со всех сторон шумел и колыхался густой, наполненный чистым солнечным светом настоящий кедровый бор.
Какие-то мелкие серые птички с рыжими грудками шумно носились наперегонки между обвитыми пахучим лимонником стволами.
— Но я не планировал гулять так далеко, — растерялся Мэтт.
— Почему? — удивился пилот. — Никогда бы не подумал, что ты привык жить на одном месте.
— Но тут дело совсем не в месте… — начал было мальчик…
Но пространство было таким лёгким, таким воздушным, так не похожим на внутренность космического корабля и так похожим на Альфу, что он тяжело вздохнул и сказал:
— Ну, хорошо.
— Ххаф! Ххаф! Хорошо! Хорошо! — затявкали лисы.
* * *Момента старта Мэтт не заметил: не было ни перегрузки, ни шума стартовых двигателей, ни вибрации. Уже потом, когда долговязый пилот запел, а небо снаружи из голубого стало бездонно-чёрным, он понял, что путешествие началось.
Никакой рубки он так и не нашёл. А, может, её и не было вообще: пилот сидел под одним из деревьев, прямо на поросшем густым колосняком песке, и на плечи его то и дело спускались бегающие по кедровому стволу маленькие глянцевые жуки.
Мэтт пристроился рядом с ним и долго смотрел на то, как он поёт, как красиво дрожат при этом его беспокойные пальцы и как где-то там, снаружи, за пределами корабля, в ответ на его песню всё разворачивается и разворачивается вселенная.
Языка, на котором пел пилот, Мэтт не знал, но в нём было так много переливающихся друг в друга гласных, а в небе за пределами корабля так много звёзд, что его маленькое сердечко прыгало и замирало от счастья.
Но он был всего лишь маленьким семилетним мальчиком.
В каких-то делах возраст всегда — дело десятое, но только если эти дела не касаются опыта и самостоятельности: самостоятельность семилетнего мальчишки вещь всегда относительная, а опыт — так и вообще смешная.
Стоило Мэтту подумать об этом, как счастье его разом поблекло, и он вспомнил, что людей, кроме него, на корабле нет.
Одиночество вдруг накатило на него такой мощной волной, что он даже задохнулся. И заплакал.
— Эй! Мэтт! — зашелестел, наклоняясь к нему кедр. — Ты чего?
И откуда-то сверху на нижнюю ветку прыгнула маленькая чёрная птица.
Мэтт глянул исподлобья на птицу и промолчал: дрозд был один в один как тот, который встретился ему когда-то давным-давно в Праге, в Зличинском лесопарке.
— Что случилось? — спросила птица.
— Просто сижу, — шмыгнул покрасневшим носом Мэтт.
— Сидишь, значит? — дрозд покрутился на ветке, прикидывая, куда лучше спуститься, и спрыгнул на песок перед мальчиком. — Пойдём, я тебе кое-что покажу.
Не дожидаясь ответа, он встряхнулся, зачем-то оббежал вокруг дерева и совсем не по-птичьи засеменил куда-то Мэтту за спину.
Иди, иди, подмигнул мальчику пилот, и тому ничего не оставалось, как встать, вытереть мокрые глаза, вздохнуть и отправиться следом.
За кедром, с обратной стороны, была тропа.
— Есть хочешь? — поинтересовался дрозд, вспархивая перед Мэттом на висящую над тропой ветку.
— Мне кажется, иногда ты всё-таки должен есть. До вашего Марса ещё петь и петь.
— До Марса? — не понял Мэтт.
— До Марса.
Птица подпрыгнула и исчезла в кедровой кроне.
— Белки, жиры, углеводы… — забормотало где-то вверху, потом там же зашелестело, и чуть ли не на голову Мэтту хлопнулась большая булка.
Дрозд пискнул и следом за булкой тоже спикировал вниз, прямо на рыжую макушку мальчика.
— Ой, извини, — сказал он, спрыгивая оттуда ему на плечо. — Не рассчитал.
* * *— А зачем нам на Марс?
Булка была мягкой, сладкой, густо утыканной крупными золотыми изюминами. Мэтт впился в неё зубами и только тогда понял, как он голоден.
— Ну… Во-первых, Марс — достаточно густонаселённое место, — заметил дрозд. — А во-вторых, именно туда ведёт колея, вдоль которой сплетается наше настоящее. Пойдём, я всё-таки кое-что тебе покажу.
62. 2331 год. Бенжи
Бенжи наслаждался привалившим ему развлечением.
И дело было вовсе не в доступе к большой базе данных. Вернее, не совсем в ней.
Он вообще всё время считал, что вне зависимости от природы и резервных объёмов имеющегося у него накопителя размер того, что имеет смысл быть запомненным, всегда должен быть сведён к самому минимуму. Наверное, с большой натяжкой эту его "скупость" можно было бы сравнить со "скупостью" человека, берегущего собственную печень от чрезмерной интоксикации.
В отличие от мира людей, мир андроида всегда делился для него на мир цифровой и мир настоящий. Мир настоящий — с его непрерывными параметрами — был сложен и в целях минимизации самостоятельно архивируемых андроидом данных постоянно требовал от него выбора масштабов квантования, то есть всегда напрягал. А цифровой…
А цифровой, безликий, лишённый какой бы то ни было индивидуальности, кем-то другим поделённый на куски и уложенный аккуратными штабелями, был прост, рационален и удобен.
Подсоединившись к хардверу, андроид, собственно говоря, впервые угодил в Другого. Будь он реализатом, имей он хоть какой-то опыт подобной диффузии, он просто в очередной раз с прохладцей прошёлся бы по педантично утрамбованным чужим воспоминаниям и занялся бы какими-нибудь другими, более важными задачами, но реализатом он не был.
Как машина, он вообще не имел опыта подобного со-переживания.
Первое, что он сделал, это оглянулся в поисках чего-нибудь похожего на "#!важное" и обнаружил внутри у своего марсианского собрата целый диск с пометкой "#!training".
Хардвер играл. Ещё недавно играл.
Внутри у того, кто стоял в узловой точке управления настоящей планетой, была смоделирована планета ненастоящая — целый искусственный мир, этакий Марс-2, расчётная территория, население и мощности которого были ювелирно подогнаны под существующее положение вещей.
Количество "состояний", умноженное на количество "ходов", в этой странной игре достигало огромных значений, но выходило так, что последние стыковки с потоком были около недели назад.
— Бенжи, — сказала Ая, — ты там не увлекайся.
— Да тут, собственно говоря, и нечем, — пожал плечами Бенжи, вынимая палец.
Хардвер мигнул диодами на передней панели корпуса, отключая внешнее устройство, но остался включён.
— О! Уже лучше, — усмехнулся морф.
Он шумно прополз на коленках между Аей и андроидом, уселся по-турецки перед системником и засунул внутрь него руки — прямо сквозь панель с портами и кнопками, так, словно та была не из пластика, а из пластилина.
