Константин Хвостополосатов - Засланец
Шнуром вряд ли получилось бы с одного маху разрубить толстенькую стальную трубу, но вот древко или незакрытую броней руку — запросто. Лучше всего мое оружие чувствовало себя при колющей атаке острием. В этом случае проникающая способность шнура сильно превосходила любые потуги своих железных колюще-режущих собратьев. Как ни крути, у меня на вооружении оказалась своеобразная рыцарская рапира, рассчитанная по большей части на укол. Все же лучше, чем ничего, тем более, что практики обращения с тяжелым железом у меня и не имелось.
* * *На поверхность меня доставил Саныч, он же помог мне вынести из шлюза «Клопа» аборигена. Высадку мы сделали на том же месте, где у нас и произошел неприятный контакт цивилизаций. Во-первых, место оказалось не очень удалено от обитаемых краев, но исключительно малопосещаемо. Тихая высадка и недолгая дорога казались весьма удачным сочетанием. Во-вторых, стоило похоронить бедолагу, который, на мой взгляд, полностью искупил свою вину, послужив нам объектом изучения. А это место лично ему могло быть чем-то дорого, не зря же он выкладывал на поверхности какие-то фигуры. Вредный Саныч наотрез отказался участвовать в похоронах. Оставив «утирание соплей» мне, он прыгнул в бот и был таков. Дабы подчеркнуть свою позицию по вопросу, большой человек фальшиво пошмыгал носом и помахал мне из шлюза на прощание какой-то грязной тряпкой, изобразив носовой платочек. Хмыкнув, я показал ему в ответ некую конструкцию из пальцев, которую лишь с большого перепою можно было бы перепутать с чем-то иным.
Первым делом я положил тело рядом с намеченным местом для могилы и убрал головную часть брони. Воздух планеты оказался горячим, сухим и практически безвкусным. Пожалуй, в нем витала какая-то едва уловимая горчинка. По большому счету условия приятными было не назвать, и я закрыл броней макушку головы, оставив открытым только лицо. Отключенное от медицинского комплекса тело аборигена по идее должно было уже умереть окончательно, так что я решил не тянуть с погребением, ибо жара явно не могла добавить умершему ни красоты, ни чарующего аромата.
Яму я наметил копать не в песке, а среди каменистого грунта плоского участка, где абориген что-то чертил. Долбить грунт приходилось найденным поблизости дрыном, который я слегка заострил с помощью моей джедайской рапиры. Дело шло плохо, и я очень ясно представил ехидную морду наблюдающего за мной Саныча. Сплюнув в яму, достигшую глубины от силы пары десятков сантиметров, я сел около покойника, облаченного по моей просьбе в ту же одежду, что была на нем и раньше.
Переводя дух, я наблюдал довольно унылый пейзаж и думал, что же тут могло понадобиться этому аборигену. Не смотря на остатки развалин, тут вряд ли имело смысл жить. Если только он не пытался здесь что-то отыскать. Взгляд мой упал на остатки чертежа, на краю которого сейчас покоилась рука незнакомца. Я уже и раньше видел этот образец народного творчества из подручных материалов. Что оно могло значить, никто из нас так и не смог понять. Сейчас знаки оказались слегка занесены мелкой пылью, на которой отчетливо виднелся след моей ноги. Около руки аборигена тоже обнаружился небольшой след, как будто кто-то подвинул руку покойника чуть ближе к телу. Тогда я не обратил на это внимания, посчитав, что я сам случайно сделал это, укладывая его.
Вздохнув, я залез в яму и примеривался, откуда бы продолжить возложенное на себя дело, как услышал явно посторонний звук. Мне показалось, что кто-то чихнул. Нет, послышаться может где угодно и что угодно, но не в пустыне, где днем преобладают исключительно однообразные звуки. Совершенно неосознанно я повернул голову в сторону покойника. Покойник оказался на месте, но вот вел он себя совершенно непотребно для своего скорбного состояния. Опершись на локоть одной руки, второй «умерший» тер свое лицо. Опять послышался звук, теперь уже больше похожий на кашель и «покойник» окончательно уселся. Я же слегка ошеломленный продолжал сидеть, неудобно вывернув голову почти назад.
— Трах-тибидох! — послышался возглас Саныча в моем шлеме, — у тебя что, жмурик очнулся!?
Не знаю, что еще хотел сказать миру Саныч, «покойник» что-то начертил рядом с собой и пробормотал какую-то белиберду. От него тут же пронеслась тугая холодная волна, накрыв небольшой участок прохладой. Связь моментально исчезла, а мое лицо лизнула вторая волна холода. Видимо, абориген истратил последние силы, так как безвольно опустился на площадку рядом с чертежом. Вокруг простиралась прохлада, а на высоте с десяток метров начал клубиться легкий туман, робкие лоскутки которого изредка приглушали прямые солнечные лучи. Я осторожно повернулся в яме, какой-то камушек противно скрипнул, сильно накачав мое тело адреналином. Абориген даже не шевельнулся. Я осмелел и вылез из ямы, а потом, пригнувшись, подкрался к незнакомцу. Тело лежало, практически не шевелясь, только из-под опущенного капюшона периодически вырывались пылинки. Я осторожно потрогал незнакомца, реакция полностью отсутствовала. Он оставался жив, но что-то совсем нехорошее пребывало в его состоянии. Чем ему помочь я не знал, хотя, Саныч бы однозначно озаботился бы вопросом «помочь или пристукнуть». Тащить его из области прохлады было, по крайней мере, глупо, пригодной для него воды у меня не наблюдалось, а какие-то медикаменты для него вряд ли бы подошли.
В тот момент я совсем забыл, что мое тело жило практически в унисон тому миру, а значит, и жидкость в резервуаре моей брони, по крайней мере, не представляла опасности для незнакомца. И лишь сделав пару глотков сам, я уловил правильную мысль. Чертыхнувшись, я приподнял голову аборигена, скинул капюшон и, затейливо изогнув свою голову, вылил из «соски» своего бронескафандра на лицо и закрытые губы незнакомца немного воды. Вода холодной не была, но незнакомец судорожно сморгнул и попытался слизать ее языком. Я вылил еще одну порцию, уже попав в рот, и тут рядом со мной упала капля, потом еще и еще. Я опустил незнакомца и уставился вверх. Над нами на высоте метров пятнадцать кружили водовороты пара, из которого периодически срывались капли. Все походило на то, что процесс не только не затихал, но и набирал обороты. Тут ко мне и пришла мысль, что связь может оказаться блокирована этим процессом. И хоть казалось это практически невероятным, попробовать стоило. Я пошел к границе холодного купола, где уже появилась небольшая мокрая полоска песка. На самой границе меня несколько раз хлестануло яростными порывами какого-то совершенно неестественного ветра, и тут же появилась связь.
— Сергей, я вижу, ты в порядке, — позвала Светлана, — поэтому мы не стали вмешиваться. Что там творится внутри купола?
— Там прохладно и, похоже, собирается дождь, — ляпнул я, — так я и в магию поверю скоро.
— Может и поверишь, — сказала Светлана, — я полностью зафиксировала слова и действия аборигена. Мне кажется, что система здешнего мира отреагировала именно на все это. Я не вижу других зацепок. Посмотри сам.
Я посмотрел ролик со стороны. Действительно, никаких других объяснений лично у меня не появилось. Пустыня, абориген, я и его нелепые действия. Тут хочешь — не хочешь, начнешь верить в магию. Светлана скинула мне приблизительную картинку полевых возмущений во время происшествия, по всему выходило, что центр их приходился на нашего незнакомца. В задумчивости я сел на пыльную каменную поверхность, где стоял и заново запустил ролик. Просматривая его очередной раз, я начал чертить на грунте знаки, повторяя начертание незнакомца. Когда последний знак был закончен, у меня возникло какое-то неясное ощущение вопроса. Как будто кто-то у меня о чем-то безмолвно спрашивал. Бывает такое ощущение безмолвного вопроса, который гнездится где-то на краю сознания, но по какой-то причине так и не произнесен. Чувство однозначно не добавляло уюта, более того, оно прогрессировало, как будто кто-то постепенно начал требовательно смотреть на меня. Я неловко провел рукой по начерченным знакам, вопрос плавно растаял. Меня посреди пустыни прошиб пот.
— Ты что-то можешь сказать про состояние полей сейчас? — спросил я Светлану.
— Все без изменений, — ответила Светлана, — процессы внутри сферы идут сами собой.
— А что могут обозначать эти знаки? — спросил я.
— Возможно письменность, — предположила Светлана, — а может, часть какой-то схемы.
Я опять начертил цепочку знаков, тут же почувствовав безмолвный вопрос. Идея, собственно, созрела сама, и я произнес фразу, сказанную незнакомцем. Меня бросило в жар, БМКП пискнул, а броня закрыла лицо. Но я увидел, как упругая волна понесла во все стороны от меня пыль. Жар понемногу отпустил меня, вместо него небольшая ледяная постепенно растворяющаяся каверна появилась внизу живота. Я опять убрал часть шлема. Вокруг меня ощущалась прохлада. Но по визуальным ощущениям мой купол слился с куполом незнакомца, образовав общую структуру. Связь, понятное, дело опять пропала. Я с трудом встал, при этом покачнувшись, и поковылял к границе купола.
