Василий Головачёв - Застава
— Что за преамбулы? Восемнадцать лет.
— Я когда-нибудь панику поднимал?
— Не припомню. К чему клонишь?
— Тебе не кажется, что в Совете завёлся «крот»?
Швырёв нахмурился, аккуратно поставил чашку на столик.
— У тебя конкретные подозрения?
— У меня нет, но они появились у моего аналитика.
— Дэна? Хороший специалист, когда-нибудь я заберу его у тебя. Шучу, шучу. Но то, что ты говоришь, страшно, Петрович! Если в Совете завёлся «крот» ксенотов…
— Ну, не в Совете, а уровнем пониже, в эшелоне «Прикрытий», к примеру. Ведь не зря же появились джокеры? Знающие, кстати, о существовании не только системы «Триэн», но и «Заставы». Налицо утечка информации. Может, мы проверим? Васин сумеет это сделать незаметно.
Швырёв встал, укатил столик на кухню, вернулся.
— Я сам проверю, очень осторожно, не вмешивайся. Вашим контрразведчикам лучше на эти уровни не соваться.
— Тогда у меня всё. — Гордеев ударил ладонями по коленям, поднялся.
— Не торопись вешать ярлыки, — посоветовал комиссар «Триэн». — У меня есть мнение на этот счёт, однако отстаивать я его не буду.
— Почему?
— Потому что уверен, что оно правильное. Не верю я в «крота» в Совете, всё тогда пошло бы иначе. Но за то, что заострил на этом внимание, благодарю.
Гордеев пожал протянутую руку и вышел, почувствовав такое облегчение, будто с плеч свалилась гора.
9. Будущего-net
Ватшин позвонил утром, в начале десятого:
— Надо посоветоваться… — он спохватился: — Извини, не разбудил?
Уваров, собравшийся поучаствовать в утреннем кофепитии с сотрудниками на работе, засмеялся.
— Ты что такой встрёпанный с утра, как невыспавшийся воробей?
— Понимаешь… я много думал…
— Думать вредно.
— Не шути.
Уваров посерьёзнел.
— Приезжай ко мне вечером. А могу и я к тебе, если это удобно.
— До вечера далеко, да и лучше бы на нейтральной территории. Сможешь через час подъехать в какой-нибудь парк потише?
Уваров прикинул, сколько времени у него займёт на поездку туда и обратно по заткнутым пробками улицам. Можно было отказаться, сославшись на занятость, но тон Константина говорил о его внутренних переживаниях, и Уваров решил не отказывать писателю.
— Смогу, какой парк?
— Сокольники, Горького, Чистые Пруды, всё равно какой.
— Тогда давай в Серебряный Бор, он самый тихий сейчас. Найдёшь? Это в конце про…
— Приеду к одиннадцати. — Ватшин выключил телефон, не дослушав.
— …спекта Жукова, — закончил Уваров, озадаченный таким странным поведением писателя. Парнем он был славным, вежливым, открытым и никогда не пытался испугать собеседника или обидеть неосторожным словом.
На сборы и разговор с начальником лаборатории ушло пять минут. Дорога от института до Серебряного Бора заняла намного больше времени: МКАД и Третье кольцо хоть и двигались, спорадически замирая каждые три минуты, однако за час доехать до места встречи не удалось. К парку Уваров подъехал с получасовым опозданием, о чём заранее предупредил Ватшина.
— Ничего, я тоже буду чуть позже, — ответил Константин.
Джип пересёк мост через реку, доехал до конечной остановки троллейбуса № 20 и остановился у входа в парк.
Лет сто назад москвичи назвали Серебряным бором сосняк на правом берегу реки Москвы. Он тянулся от Троице-Лыкова и Крылатского до деревень Раздоры и Ромашково. По сосняку же назвали и посёлок, возникший в начале двадцатого века на левом берегу реки. Рядом с посёлком в той же излучине была сосновая роща, и данное название перекочевало и на неё, в то время как правобережный сосняк стал называться Серебряноборским лесничеством.
Потом излучину спрямили каналом для удобства судоходства, сэкономив время движения катеров по реке, и образовался Серебряноборский остров, почти полностью получивший статус памятника природы.
На его территории умещались два старых сосняка, молодые посадки сосны, разветвлённый залив Бездонка, старые же ивняки-ракитники, ольшаник, тростниковое болото, сырые и сухие луга, а также оголённые пески и посадки парка «Ветеран», постепенно отвоёвывающего площади острова и превращающего их в зоны отдыха и прогулок.
Уваров хорошо знал парк, потому что не раз отдыхал и даже загорал здесь на песчаных пляжах с семьёй.
С Ватшиным он встретился прямо на автомобильной стоянке: писателя тоже привезли сюда на джипе телохранители.
Старший двойки сопровождения Уварова, с подбритыми висками и квадратной физиономией, по фамилии Лоза (впрочем, это могла быть и кличка, Уваров не интересовался, но к этому парню все обращались так), запротестовал было, хмуро бросив, что надо было предупредить их о цели поездки, но Уваров отрезал резко:
— Надеюсь, я имею право на личную жизнь? Или вы хотите сопровождать меня и в туалет?
Телохранители переглянулись, но больше не вмешивались.
Уваров и Ватшин обнялись.
Писатель выглядел рассеянно-расстроенным, косился по сторонам и явно чего-то опасался.
— Куда пойдём?
— Я тут знаю одно укромное местечко, у протоки из Бездонки, бывал здесь раньше.
— Веди.
Они углубились в парк, не обращая внимания на телохранителей, построившихся после короткого совещания в некое подобие «брючного ремня с пряжкой», как выразился бы Солома: двое следовали впереди охраняемых, остальные топали по одному сзади.
Посетителей в парке было мало, из-за жары многие прятались в тень либо выбирались на берега водоёмов. Поэтому компания мужчин в количестве шести человек выглядела странновато, однако делать было нечего, Ватшин чего-то ждал, помня о подслушивающих устройствах, и заговорил, лишь когда они присели на травяной пригорочек в тени ракит, перед протокой с зеленоватой водой, скрытой от посторонних глаз ивняком и зарослями высоких трав.
Телохранители, оценив положение подопечных, укрылись за кустами и деревьями неподалёку.
— Что случилось? — не выдержал Уваров. — На тебе лица нет. Что за таинственность?
Константин ответил не сразу, заворожённый медленно текущей водой.
Мимо пролетела красивая оранжевая бабочка — большая лесная перламутровка, вильнула и неожиданно села на лоб Ватшина. Он дёрнулся, пытаясь схватить её за крылья, и бабочка улетела.
Уваров рассмеялся.
— Хорошо, что не оса.
— Да, — рассеянно согласился Ватшин, — хорошо… я в деревне родился, ностальгирую по родной природе, Москва не мой город.
— Ностальгия — это когда хочется вернуться, а некуда.
— Есть куда возвращаться, но ведь завязан теперь со всех сторон, все приятели в Москве. Иногда мне страшно хочется проснуться.
— У меня другие ощущения, хотя и я не городской человек: всё настолько обыденно совершается, что даже ксеноты с их вознёй и бойцы «Триэн» кажутся необходимым дополнением к реальности.
— Бойцы-то как раз очень реальны, — криво улыбнулся Ватшин. — Я их уже по запаху отличаю. Надоели!
— Они пекутся о нас.
— Пекутся… по долгу службы. У них свои планы. А я не хочу быть частью чужого плана!
Уваров внимательно вгляделся в бледное, абсолютно лишённое загара лицо Константина.
— Похоже, ты с главным встречался, с Юлием Тарасовичем?
— Встречался…
— И он произвёл на тебя плохое впечатление?
— Не то чтобы плохое — странное… говорит складно, доброжелательно, а во рту осы.
Уваров хмыкнул.
— Красиво говоришь, писатель, образно. Мне он тоже не сильно по душе. Но ведь начальников не выбирают?
— Он мне не начальник.
— Ну, в каком-то смысле мы всё равно зависим от него. А он старается улучшить нашу жизнь.
— Господи упаси меня от стремления вмешиваться в чужие дела, чтобы что-то улучшить, — пробормотал Ватшин. — Хотя я хотел поговорить о другом. Ты звонил?
— Да.
— И что?
— Мы побеседовали по скайпу с очень симпатичной блондинкой.
Ватшин странно посмотрел на Уварова.
— С Лианой?
— Нет, с Лией.
— Надо же… я тоже беседовал с блондинкой, но она назвалась Лианой. Что будем делать? Тебе тоже предложили сотрудничество? С условием никому не говорить о контактах? Обещали свободу и защиту?
— Обещали.
— Что ты им ответил?
— Обещал подумать.
Ватшин внезапно расслабился и даже повеселел.
— Я тоже… а посоветоваться не с кем. Они… она хорошо умеет уговаривать людей, в какой-то момент я даже перестал колебаться, решив довериться ей… им. Но потом снова засомневался.
— И я, — серьёзно сказал Уваров.
— А ты почему? — недоверчиво спросил Ватшин.
— Ты правильно оценил их возможности, эти люди…
— Не люди — инолы. Биде, блин!
— Биеде, по-китайски, — улыбнулся Уваров. — Но именно их способность убеждать меня и настораживает. Что-то тут не так, гипноз какой-то. Я, конечно, ещё раз поговорю с ними, чтобы определить их цели и стратегию, но впоследствии намерен доложить обо всём Ивану Петровичу.
