2070 (СИ) - Вель Ольга

Я прошёл через светлый холл по узкому коридору мимо столовой и поднялся на второй этаж, где расположились учебные комнаты. Скорее по привычке, чем из необходимости, сверился с расписанием и прошёл в самый дальний кабинет, где за партами уже сидели ребята лет пятнадцати. Работать с ними было трудно: большую часть жизни они проучились в так называемых домашних школах, которые устраивали голубокожие идморцы. Группами по пять-шесть человек они собирались у назначенного им учителя, который обучал их языку, простому счёту, истории и основам кораблестроения. Для ребят с фиолетовой кожей дополнительно проводились занятия по военной подготовке, детям земледельцев два месяца в году предстояло работать на полях или же в лавках и мастерских, ну а желтокожих обучали их же родители в свободное от работы время. Голубокожие же после нескольких лет такого обучения либо оставались в родном городе, чтобы обучать новое поколение, либо уезжали в горы, где уже всерьёз изучали религию, углублённое кораблестроение и историю. И если младших детей ещё не успели приучить к такому формату обучения, и те довольно легко привыкли к школьной жизни, то старшим с трудом давались новые науки. В свои пятнадцать лет я спокойно решал тригонометрические уравнения любой сложности, брал простые интегралы и прекрасно знал весь школьный курс физики. Я надеялся, что и мои подопечные без проблем осилят простой, как мне казалось, курс, но за эти месяцы подростки с трудом освоили таблицу умножения, основы геометрии и решение линейных уравнений с одним неизвестным. Каждый урок становился пыткой что для них, что для меня. Порой мне казалось, что наши попытки обучить эту расу безуспешны, и легче дождаться нового поколения идморцев, которых можно будет воспитать так, как нам нужно, с самого рождения.

Увидев меня, ученики моментально вскочили, с грохотом отодвигая стулья. Я прошёл между рядами к своему столу, запустил компьютер и включил доску, на которой через минуту высветился список учеников. Напротив каждого имени стояли пометки: долги, несданные контрольные и домашние задания, удачные или не очень ответы на уроке. Напротив имён, напечатанных синим шрифтом, таких пометок было меньше: как бы ни был плох их уровень, голубокожие ученики справлялись лучше остальных. Видимо, цвет кожи действительно влиял на их способности…

— Итак, — я внимательно оглядел класс. Ученики настороженно смотрели на меня, гадая, с чего на этот раз я начну урок. — На прошлом уроке мы с вами разбирали решение задач с помощью составление уравнений. Сейчас мы проведём небольшую работу. После чего перейдём к новой теме.

По классу прошёл недовольный гул. Оценивание знаний для идморцев было в новинку, как и проведение контрольных работ. Теперь им приходилось не только конкурировать друг с другом, но и отчитываться перед родителями, которым еженедельно отправлялся отчёт об успеваемости. Больше всего страдали дети учителей, и некоторые из них стали часто появляться в школе с синяками. Идморцы не гнушались физическими наказаниями и раньше, но теперь, когда успехи и неудачи их детей были у всех на виду, представители голубой касты будто сорвались с цепи. Дело дошло до того, что в какой-то момент я был вынужден организовать дополнительное собрание, на котором мне уважительно и мягко намекнули, что плохие оценки напрямую влияют на репутацию семьи, а от розог и тростей ещё никто не умирал. Проводить беседы на тему хрупкой детской психики я не стал. Было очевидно, что, как и взгляды на разделение по цвету кожи, телесные наказания были неотъемлемой частью повседневной жизни идморцев.

Резким движением руки я призвал класс к молчанию. Вбитое с детства уважение к учителям играло мне на руку: поддерживать дисциплину на занятиях было просто, хватало лишь предупреждающего взгляда или движения рук.

Запустив команду на компьютере, я включил встроенные в парты планшеты, и на их экранах тут же появились задачи.

— У вас час на решение, — начал я привычный уже инструктаж. — По истечению времени ваши работы автоматически сохранятся и отправятся мне на компьютер, а сами планшеты заблокируются. Вы можете писать всё, что вам необходимо для решения, главное, чтобы мне был понятен ход ваших мыслей, основные действия и окончательный ответ. Приступайте!

Ученики тут же склонились над партами. Кто-то сразу же схватился за тонкие стилусы и начал делать пометки, другие с явным ужасом изучали задание. Осмотрев весь класс, я отключил компьютер от доски и начал проверять домашнее задание, которое ученики прислали мне накануне вечером. Я не опасался, что те попытаются списать контрольную: даже будь у них возможность, подобное поведение считалось позорным, недостойным и заслуживающим всеобщего порицания и наказания.

Планшеты для идморцев были в новинку, поэтому работы не отличались аккуратностью и разборчивостью. Мне приходилось продираться сквозь каракули, непонятные слова и беспорядочность рассуждений, чтобы оценить работу. После седьмой такой работы в голове появилась мысль ввести обязательные занятия каллиграфии. Разумеется, нужно будет посоветоваться для начала с Уззой, но я сомневался, что она будет против таких нововведений. В конце концов, она сама поручила мне руководство этой школой.

Незаметно час подошёл к своему концу. Ученики выглядели подавлена, кто-то украдкой вытирал слёзы, и только пара учеников выглядела спокойно и даже довольно. Быстро проглядев работы и удостоверившись, что не произошло никакого сбоя и все работы сохранились, я приступил к объяснению новой темы.

Прошло около получаса, когда в коридоре раздался грохот, крики, а затем в класс вбежал один из солдат. По его лицу стекала кровь, а правая рука безвольно висела вдоль тела. Я запнулся на полуслове и перешёл на язык Иных:

— В чём дело?

— Одна из учениц вытащила наказанного из карцера, — тяжело дыша, ответил солдат.

Ученики настороженно переводили взгляды с меня на солдата. Не понимая языка, они были вынуждены лишь догадываться о произошедшем.

— Сидите тихо и не двигаясь! — рявкнул я на учеников и быстрым шагом покинул кабинет.

Солдат вышел за мной, и, только очутившись в коридоре, я тут же потребовал от него подробностей.

— Как и положено, я сидел возле двери карцера. Неожиданно на меня напала девчонка: в руках у неё была металлическая труба. Чёрт знает, откуда она её взяла. Ударила она меня сильно, я отключился, а когда пришёл в себя, карцер был пуст. А ещё оказалось, что мерзавка сломала мне руку. Я уже отправил на поиски группу солдат, так что вряд ли они смогут скрыться.

— Вы запомнили её?

— Запомнишь их, — пробурчал солдат. — Они ж все на одно лицо. Синекожая и лысая, скорее всего, из старшего класса. Одета в белое платье без рукавов.

Мы быстро спустились в холл, как раз в тот момент, когда в него втащили сопротивляющихся и орущих Норва и Сталию. Платье на девушке из плотной белой ткани было разодрано, правая мочка уха порвана и кровь заляпала шею и плечо.

— Эти сволочи пытались спрятаться в городе, — солдат, из чьих рук пыталась вырваться Сталиа, толкнул девушку, и та упала, больно ударившись коленями и ладонями. — К счастью, охрана на полях заподозрила неладное и перехватила их.

Минуту я молча смотрел на Сталию. Я старательно избегал встреч с ней с дня клеймения, и даже на занятиях умудрялся игнорировать её. Она же, напротив, всеми силами пыталась привлечь моё внимание: задавала вопросы, оставалась после занятий, чтобы обсудить тему, а один раз даже осмелилась предложить прогуляться вечером и посмотреть на закат. Отказы злили её, но она не сдавалась. Порой я замечал, как она следит за мной: на улицах города, в коридорах школы, возле корабля. Её внимание раздражало, но избавиться от неё без привлечения Уззы не представлялось возможным. Оставалось ждать весны, когда Сталиа должна была выйти замуж и уехать в соседний город в семью мужа.

— Идите в медпункт, — обратился я к солдату, на которого напала Сталиа. — Здесь я сам разберусь.

Тот кивнул и удалился.