Сергей Кусков - Телохранитель ее величества: Точка невозврата

Если ты не знаешь человека, Хуан, не знаешь, что у него внутри и что за плечами в прошлом, никогда не пытайся атаковать его, — подвела итог она. — Даже невинными уколами. Внешность обманчива. Это тебе урок, на будущее.

Она пригвоздила меня взглядом, я съежился и не смел пошевелиться. Да, это был жестокий контраст: женщина в эротичном вечернем платье, разъезжающая на шикарной «Эсперансе», от которой за километр несет деньгами, достатком и благополучием, говорит тебе такие вещи на убогой кухоньке за чашкой дешевого чая. Под конец она смилостивилась и улыбнулась, разряжая атмосферу:

— Ладно, не бери в голову. Просто задело твое про чай. Не могла не ответить. Но теперь ты понимаешь, как ты живешь?

В ее глазах плясали бесенята. Она не издевалась, это было всего лишь удовлетворение от того, что я осознал мысль, которую она хотела мне вложить. Я ведь неплохо живу. Совсем неплохо. Оказывается. Весь вопрос, с чем сравнивать.

Словно в продолжение темы, она заговорила вновь:

— После того, как гвардейцы выловили и передали меня в социальную службу в четвертый раз, та быстро подвела меня под закон о госопеке и передала в приют. Там я подала документы в службу вербовки, а после меня приняли, но это уже другая история. Родителей же моих лишь уведомили, что отныне они лишены родительских прав, но думаю, они и не заметили этого.

Мой отец пил, пил всю жизнь, и сколько его помню, при этом не работал. Мать тоже пила, но работала. Но уж лучше бы не работала! — в сердцах воскликнула она, и я понял, о какой работе идет речь. — Не где-то в цивильном месте, по трудовому договору, а у Пепе Засранца, самого законченного отморозка из всех сутенеров нашего района.

Еще у меня есть старший брат, — она горько усмехнулась. — Был. Теперь уже был. Но его посадили, когда мне было то ли пять, то ли шесть. Так что я знаю, Шимановский, многое, что не снилось тебе. Предлагаю больше никогда не поднимать эту тему и не строить в моем присутствии из себя великомученика. Ты как?

Я поднял голову и выдавил улыбку. После такой выволочки можно не согласиться?

А может не такая и убогая у меня кухня? Да и комната? Над этим тоже нужно будет подумать как-нибудь. Одна шикарная женщина уже пьет здесь чай, но пришла она не к кухне или комнате. Пришла ко мне. Наверное, это важнее окружающего тварного мира.

— Если хочешь, я расскажу о себе поподробнее, — вновь улыбнулась она непонятной улыбкой. — За чашкой чего- нибудь, только не чая. Но в другой раз, на сегодня хватит.

Ты спросил, для чего я пришла. Прежде, чем ответить, скажи: ты хорошо знаешь французский язык?

Интересный переход. Я несколько секунд пытался понять, к чему он, после чего честно признался, что да, знаю, но асом себя не считаю.

— Судя по данным твоих тестов, ты знаешь его неплохо, — не согласилась она, глаза ее сосредоточенно прищурились. — А «неплохо» для программы школы генерала Хуареса, где готовят будущих менеджеров… — Она покачала головой.

Я вздохнул:

— Значит, знаю. Но тогда зачем спрашиваешь?

— А одеть у тебя есть что? — продолжила она. — Что-нибудь парадно-выходное.

— Смотря для чего. — Я коротко пожал плечами. Она меня все больше и больше интриговала.

Катарина вытащила из сумочки и положила на стол две широкие пластинки вишневого цвета. Я взял их и принялся читать, что на них написано. И чем дальше читал, тем выше и выше взлетали вверх мои брови.

— Нравится? — улыбнулась она, словно кошка.

Я присвистнул:

— «Нотр-Дам де Пари»?

— На французском языке. Постановка Большого Императорского Оперного театра, Сан-Паулу. Только три выступления в Альфе. Сегодня второе.

М-да! Хорошая развязка! Один из самых крутых театров Империи, представление из разряда, на которые ходят одни сливки общества… И она хочет вытащить на него меня, Хуана Шимановского, стесняющегося своей комнаты?

— Ну, в чем-то ведь ты гулял со своей аристократкой, должно же у тебя что-то быть? — по-своему расценила она мою удивленную физиономию.

— Да-да, есть, конечно же… — рассеянно пробормотал я. — А не пойти нельзя?

Она отрицательно покачала головой.

— Здесь я музыку заказываю, ты лишь меня сопровождаешь. Я достала билеты на «Нотр-Дам», значит, идем на «Нотр-Дам». Не обсуждается.

Представление шло в главном театре Венеры, носящем имя королевы Верджинии, начавшей в свое время его строительство. Запомнилось оно постольку поскольку, точнее, никак не запомнилось. Да, пели на французском, я понимал почти всё, но спроси меня кто про конкретную партию или про конкретный сюжетный ход — ей богу не отвечу.

Осадок остался огромный, и очень-очень положительный — в таком ступоре, как после аплодисментов и занавеса, я никогда не был. В театрах был до этого, но в тех, которые поменьше и подешевле. Здесь же был совсем иной уровень. Еще поразил интерьер: позолота, мрамор, ковровые дорожки на лестницах. Красиво, роскошно, монументально. И поразили люди.

Тут были представители всех кругов общества, всех сословий, и, наверное, только я один представлял низшее. Мельком мимо меня прошла парочка ведущих сетевых СМИ. В коридорах и в партере мелькали известные актеры, режиссеры, политики. Не так много, как тогда, в Королевской галерее, но достаточно. И, конечно, здесь была аристократия — я не жалуюсь на память, а последняя услужливо подсказывала некоторых из тех, в кого Бэль тыкала пальцем, что-то о каждом рассказывая.

Я искал Бэль. Да-да, вы правы, я дурак. Но подсознательно я искал в толпе ее, мою беловолосую аристократку. Что-то мне подсказывало, что подобная ей не может пропустить такое выдающееся культурное мероприятие. Искал… И не мог найти. Глупо, детский сад, но повторюсь, это было на подсознательном уровне. В коридорах, в вестибюле, в зале; в ложах на противоположной стороне, из тех, которые были открыты. Катарина видела мои ужимки и все понимала. Я как-то даже привык к тому, что она всегда всё-всё понимает, это стало неотъемлемым ее качеством. Но Катюша молчала, позволяя мне самому решать внутренние проблемы, хотя кто-кто, но уж она уколоть могла.

Естественно, Бэль я не нашел, да и не сильно много у меня было возможностей ее искать. Мы как-то сразу забрались в свою ложу, сели, и кроме двух интеллигентных старичков, сидящих рядом, я до конца представления почти никого не видел. Внизу шумел партер, но именитая аристократия вряд ли будет сидеть там, когда есть столько приспособленных под ее нужды закрытых лож. Выходить мы также не торопились, почти полчаса просидев внутри, ожидая, пока народ внизу рассосется. Оно и к лучшему — помимо всего, у меня все еще болела нога. Ну, не то, чтобы болела, но рисковать ею, толкаясь внизу в людном потоке, не стоило.

— Что скажешь? — заулыбалась она, когда мы сели в машину.

Я пожал плечами.

— Не знаю.

— Значит, понравилось?

— Понравилось. — С этим было трудно спорить.

— В чем же дело? Почему такой хмурый?

— Не понимаю, зачем это тебе. К чему. Постановка одного из крутейших театров, на французском, что сразу отметает присутствие всякого быдла… Зачем тебе тащить меня сюда?

Она рассмеялась.

— Это называется комплексом, малыш. Манией. Тебе везде чудится скрытый смысл, второе дно. Да, я та еще стерва, у меня все, или почти все просчитано и перепросчитанно на много ходов вперед… Но могу ли я хоть иногда побыть просто человеком?

Она сотворила невозможное. Задала команду автопилоту и повернулась ко мне, глядя прямо в глаза чистым незамутненным взглядом.

— Ты забываешь, что на самом деле я женщина, просто женщина. И что как женщине, мне хочется собственных мелких радостей, не связанных с работой. И гастроли одного из уважаемых мною театров — одна из них.

А почему бы мне не пойти на спектакль не абы с кем, чьего имени я через год не вспомню, а с грамотным образованным юношей, знающим французский и могущим оценить то, что перед ним развернется? Да-да, большинство тех, кого я могу пригласить, пойдет туда лишь для галочки, как на придаток к моему обществу. Считая эти два часа неизбежным злом, которое надо вытерпеть прежде, чем меня трахнуть. Ты же не попадаешь под эту категорию. Так почему бы и нет?

Молчание.

— С тобой интересно, малыш, я как-то уже говорила это. И не надо искать никакое дно. Сегодня его нет. Не сегодня… — Она откинулась на спинку и блаженно потянулась.

Я непроизвольно вздохнул и задумался, смотря на дорогу. Да, я слишком предвзято отношусь, она права. Но после того, что она сделала, это неудивительно.

Но она совсем не такая, как я ее себе представлял до сего дня. Да, она та еще… Валькирия. Но внутри валькирии прячется ранимое существо, надежно оберегаемое толстой броней первоклассной стервы. Она лишь на миг показала, что это так, лишь на миг приоткрыла броню, и надо пользоваться этим мигом. Потому, что нам нужно найти общий язык, нужно научиться общаться, принимая друг друга такими, как есть. В первую очередь это касается меня, ибо уж она найдет способ, как общаться со мной. Любым мной.