Наталья Игнатова - Бастард фон Нарбэ
«Грязно ругаться и ломать чем-нибудь тяжелым что-нибудь хрупкое».
Марту тоже этого хотелось. Бесноваться, орать, шваркнуть о переборку «секретарем», разнести вдребезги пульт стационарного компьютера.
Лукас, получив то письмо, чувствовал себя так же?
Стоп.
Тяжело дыша, Март остановился посреди кельи, сжимая кулаки.
Никаких секретов от братьев…
Не было. Не было никакого секрета. Имеющий глаза, да увидит… Мог не видеть настоятель, могли не видеть пилоты «Бальмунга», им простительно, они рядом с Лукасом все равно, что слепцы. Но ты-то, его ведомый, самый близкий человек, ты же все знал. От тебя Лукас не скрывал ничего, и ты знал, что он сделает еще там, на «Яблоневой», когда обрушил его эмоции на излишне любознательную телепатку.
Ты просто не хотел видеть, вот и все. У тебя был секрет, секрет от братьев, секрет от Лукаса, и это застило все. Мешало увидеть правду.
А теперь? Что делать?
Лукас. Всегда спокойный, даже когда внутри клубится бешенство.
Лукас сначала думает, а потом делает. Если хочешь быть таким, как он, научись поступать так же. Сначала думать.
Что подумал бы Лукас, если бы Март исчез, не предупредив, не оставив на прощанье даже сообщения на дуфунге? Что подумал бы Лукас… прежде, чем заклеймить Марта предателем? Рыцари не предают своих братьев. Ведомый и ведущий — больше чем братья. Лукас подумал бы, что Март своим молчанием избавляет его от множества проблем, от допросов ДРБ и церцетарии; от необходимости врать, изображая неведение; от опасности быть заподозренным в сговоре.
Лукас подумал бы, что вне стен монастыря Марту нужна помощь?
Эхес ур, да это первое о чем он подумал бы. Особенно, если бы Март всю жизнь, с самого рождения, провел в монастырских стенах; знал о мире снаружи только по фильмам и сводкам новостей канала «Малак»; и… боялся планет.
Лукас отправился бы за ним сразу, как только узнал, что его ведомый покинул монастырь. Сразу. А ты чего ждешь, Март Плиекти?
Работай! Ищи своего командира, благо ты это умеешь.
Март умел делать разные вещи. Его способности были немногим выше среднего, но, в отличие от всех других иллюзионистов — по крайней мере, от большинства других иллюзионистов — он способен был на кое-что еще, кроме иллюзий. Очень разнообразное «кое-что». Очень опасное для него самого.
Любой выход за пределы нормы мог убить его. Так говорили врачи Капеллы, и дядя Петер верил им, и Март тоже верил, потому что в детстве чуть не умер. Как раз от того, что сделал больше, чем мог.
Это случилось на ежегодном благотворительном пикнике, устраиваемом приходом. Тетя Мария как всегда была в организационном комитете, а Март вместе со всеми своими кузенами, кроме самых маленьких, помогал взрослым, и завидовал ровесникам, которые веселились, играли, развлекались, носились, сломя голову по парку, и вообще делали все то, ради чего пикники и затеваются.
Конечно, рано или поздно тетя Мария отпускала поиграть и их. Но этой счастливой минуты еще нужно было дождаться, а, дожидаясь, переделать кучу дел, и время тянулось, тянулось и тянулось… невыносимо! А однажды, когда свобода была уже так близко, тетя Мария потеряла свои бусы. Янтарные бусы, свадебный подарок, ставший семейной реликвией. Найти их в парке, среди палаток, стоек с флажками, деревьев, киосков, десятков прихожан, в густой траве… об этом и речи не было. Разве что кто-нибудь случайно наткнется и принесет — любой узнал бы бусы тети Марии, так что отдали бы сразу. Но если никто не найдет, то ночью роботы-садовники отправят янтарь в утилизатор вместе с мусором.
Тетя Мария ужасно расстроилась. И дядя Петер тоже. А Март и его кузены и кузины, те, что постарше и поумнее, хоть и очень хотели пойти играть с друзьями, стали искать бусы. Потому что… ну просто потому что нельзя же не помочь тете Марии. Дело-то нешуточное, это вам не дурацкий пикник. Да вот только пойти поиграть уж очень хотелось, и поскорее бы. И тогда Март решил придумать себе, будто он не иллюзионист, а ясновидящий. Сделать для себя такую иллюзию. Так было интереснее, вроде как, уже играешь. В ясновидящего.
Вот уж наигрался. До горячки. Два дня пролежал в больнице. Но прежде чем стало совсем плохо, Март нашел бусы и отдал их тете Марии. Пошел прямо туда, где они лежали. Подобрал и принес. И упал в обморок.
Врач сказал, это нервное. Никто не удивился. Бусы тете Марии подарили на свадьбу родители Марта — единственное, что осталось на память о них — и еще долго после того, как Марта выпустили из больницы, тетя Мария чувствовала себя виноватой. Это было плохо. Но постепенно все загладилось, и стало как обычно. Теперь никто кроме дяди Петера и не помнит, что Март тогда болел — Капелла сделала так, что все думают, будто в те годы он уже был в ордене. А вот Март навсегда запомнил ощущение крупных, круглых бусин в судорожно сжавшемся кулаке, дурноту и таинственное, затягивающее в себя мерцание темного янтаря.
И вспоминал, как только приходила в голову мысль сделать какую-нибудь глупость.
«Феномен Плиекти», вот как это назвали ученые Капеллы. Предполагалось, что Март может сам себя убедить в том, что он кто угодно. Любой псионик. Хоть телепат, хоть телекинетик, хоть ясновидящий, хоть… хоть кто. Но только предполагалось, потому что первый же опыт показал, что использование этой способности смертельно опасно.
— Смер-тель-но, — по слогам повторил псионик, специально из-за Марта прилетевший откуда-то, чуть не из самой Столицы. — Любая попытка вообразить себя кем-то, кроме иллюзиониста может тебя убить. Ты уже достаточно большой, и знаешь, что такое смерть.
Март знал. Он помнил папу и маму.
И до семнадцати лет ни разу не пытался выйти за рамки способностей иллюзиониста, он об этом даже не думал. Потому что — бусы в кулаке, мерцающий янтарь, и тьма — воспоминание пугало до холодных мурашек по позвоночнику. До слабости в коленях.
В семнадцать он оказался в монастыре «Святой Зигфрид». Через год стал рыцарем. А потом попал к Лукасу.
И понял, что смерть не страшна, если есть за кого умирать.
У Лукаса было «за что». Лукас после гибели отца Бёрка воевал за идею, включающую в себя всех людей вообще, и никого конкретно. Март не умел так, до сих пор не научился, и он дрался за Лукаса.
Он по-прежнему не хотел умирать, разумеется, не хотел, как и все они, рыцари-пилоты Десницы. Только тот и может стать рыцарем, кто любит жить, и будет сражаться со смертью, пока не погибнет. Март был хорошим рыцарем. Отец Александр говорил ему об этом, и Лукас говорил ему об этом. И Март летал с Лукасом уже почти год…
Теперь он не мог бы испугаться воспоминаний, даже если бы захотел.
А он не хотел.
Чтоб догадаться, что искать командира нужно в Вольных Баронствах, псионические способности не требовались, достаточно было знать, что произошло за последние семь месяцев. Но вот чтобы отыскать Лукаса в пространстве Баронств или (хоть это трудно представить) на планетах Баронств, нужно было стать ясновидящим. Или прорицателем.
Март выбирал, пока готовился к побегу.
Сейчас у него был отпуск, так что побег считался просто увеселительной поездкой, но отпуск-то закончится, а Лукас к тому времени вряд ли вернется. Март заранее настраивался на то, что оба они, и ведущий и ведомый, стали дезертирами уже сейчас.
Он готовился к тому, что будет чувствовать себя преступником. Намерение нарушить один из важнейших пунктов Устава должно было грызть и терзать его совесть, да и перед Капеллой Март оказывался виноват не меньше, чем перед братьями и настоятелем — он же без объяснений и предупреждения бросал доверенное ему дело. Но сборы, планирование маршрута, безнадежные попытки представить, что он будет делать, когда найдет командира — что они оба будут делать в Вольных Баронствах — все это сильно отвлекало от покаянных размышлений.
В конце концов, Март понял, что ясновидение покажет ему, где Лукас находится в данный момент. А поскольку тот был сейчас только на пути к Баронствам, от этой информации мало проку. Другое дело, прорицание. Ответ на правильно заданный вопрос укажет, где они встретятся. Где и когда. И Марту нужно будет просто отправиться в заданное место с заданной скоростью.
Мысль о том, что он может не пережить прорицательского транса, на мгновение царапнула где-то между сердцем и желудком. Но убралась, не встретив понимания. Март уже не раз рисковал жизнью вместе с командиром. И этот случай ничем не отличался от остальных.
Ничем, кроме того, что оба становились преступниками.
И вот этого Лукас для своего ведомого наверняка не хочет. За это Лукас может и наказать. Может, вообще, прогнать обратно в монастырь, с приказом покаяться и…
Нет. Не прогонит. Он знает, что это его простили бы, наложили епитимью лет на десять, и простили. А с любым другим дезертиром поступят по всей строгости Устава. Отлучение и каторга. Так что, сбегая из монастыря, Март оставлял Лукасу очень небольшой выбор. Командир мог принять его, а мог убить его. Не нужно быть ясновидцем, чтоб знать, что он выберет.
