Лоис Буджолд - Барраяр
— О-о! Извини, — Эйрел кивнул Корделии и, поднявшись, вышел из столовой в задний холл. Одна из полуподвальных кладовых с тыльной стороны дома, врезанной в склон, была сейчас переделана в центр связи, где стоял комм-пульт с дважды шифрованным каналом и у дверей которого был выставлен постоянный пост СБ. Судя по звуку шагов, Эйрел двинулся именно туда.
Корделия сделала глоток супа, прокатившегося по пищеводу жидким свинцом, отложила ложку и принялась ждать. В тишине дома она могла расслышать голос Эйрела и искаженные электроникой незнакомые голоса отвечавших, слишком приглушенные расстоянием, чтобы можно было разобрать слова. Прошла, казалось, целая вечность — хотя на самом деле и суп не успел остыть, — как вернулся Эйрел, мрачнее тучи.
— Он поехал туда? — спросила Корделия. — В госпиталь?
— Да. Он был там и ушел. Все в порядке. — Тяжелая челюсть Эйрела была напряжена.
— То есть с ребенком все в порядке?
— Да. Ему запретили войти, он какое-то время спорил, потом ушел. И ничего худшего. — Он принялся мрачно прихлебывать суп.
Граф вернулся пару часов спустя. Корделия услышала тихий вой лимузина, проехавшего по подъездной дорожке и вокруг северного крыла дома. Тишина, затем хлопнута открывшаяся и вновь закрывшаяся дверца, и машина поехала дальше в гараж, выстроенный за гребнем холма рядом с конюшнями. Корделия с мужем сидели сейчас в гостиной, в передней части дома. Эйрел пролистывал на ручном считывателе какой-то правительственный доклад, но при звуке закрывающейся кабины поставил устройство на «паузу». Они оба в ожидании вслушались в звук твердых шагов по дорожке вокруг дома и ступеням крыльца. Эйрел плотно стиснул губы в предчувствии неприятного разговора, взгляд у него был мрачным. Корделия сжалась в кресле и собрала всю свою решимость.
Граф Петр ворвался в комнату и застыл посреди. Он был официально одет в свой старинный мундир с генеральскими нашивками, — Вот вы где! — Оруженосец, следовавший за графом по пятам, беспокойно покосился на Эйрела с Корделией и ретировался прежде, чем граф разрешил ему идти. Петр этого даже не заметил.
Сперва он обрушился на сына. — Ты! Посмел опозорить меня прилюдно! Заманить в ловушку.
— Боюсь, вы сами опозорились, сэр. Если бы вы не пошли этим путем, то не попали бы и в западню.
Тесно сжатые челюсти графа напряглись, перемалывая сказанное; морщины на его лице сделались глубже. Гнев и смущение боролись в нем с самоуверенностью. Смущение — удел тех, кто поступил неправильно. Он сомневается, поняла Корделия. Ниточка надежды. «Не потерять бы эту ниточку — только она одна может вывести нас из лабиринта».
Самоуверенность взяла верх. — Я и не должен был заниматься этим, — огрызнулся Петр. — Это дело женщины, охранять генофонд.
— Было делом женщины во времена Изоляции, — ровным голосом поправил Эйрел. — Когда единственной реакцией на мутацию было детоубийство. Теперь у нас есть другие средства.
— Как странно, должно быть, чувствовали себя беременные женщины, не зная, завершится все жизнью или смертью, — проговорила Корделия. Она отпила лишь глоток из этой чаши, и его ей хватило на всю жизнь, но барраярки опустошали ее до дна раз за разом… удивительно не то, что в культуре их потомков царит хаос, а то, что она не безумна вконец.
— Ты подводишь нас всех тем, что не можешь ее контролировать, — заявил Петр. — Как ты намереваешься править планетой, если не можешь навести порядок в собственном доме?
Уголок рта Эйрела чуть дрогнул в улыбке. — О да, контролировать ее трудно. Она сбегала от меня дважды. И то, что она вернулась по доброй воле, до сих пор изумляет меня.
— Вспомни о своем долге. Передо мной как перед графом, если не как перед отцом. Ты присягал мне как сюзерену. А теперь предпочитаешь повиноваться этой инопланетнице, нежели мне?
— Да — Эйрел взглянул ему прямо в глаза. Голос его упал до шепота. — Это должный порядок вещей. — Петр передернулся. Эйрел сухо добавил: — И не пытайтесь перевести разговор с детоубийства на послушание, сэр, это вам не поможет. Вы сами меня учили, как отсекать ложные доводы.
— В прежние времена ты бы не вел себя с подобной наглостью.
— Да, нынче у нас все по-особому. Как графский наследник, я вложил свои руки в ваши, но как Регенту — вы присягали мне. Патовая ситуация. В старые добрые времена такой мертвый узел разрешали бы с помощью маленькой удобной войны. — Он усмехнулся, или оскалился, в ответ. У Корделии ум за разум заходил. «Спешите видеть, только один день. Непреодолимая Сила встречает Несокрушимое Препятствие. Пять марок за билет».
Дверь из коридора приоткрылась, и в нее заглянул нервничающий лейтенант Куделка. — Сэр? Извините, что прерываю. У меня проблемы с комм-пультом. Он снова не в порядке.
— Какие проблемы, лейтенант? — спросил Форкосиган, отвлекаясь с явным усилием. — Помехи?
— Просто не работает.
— Пару часов назад он был в полном порядке. Проверь питание.
— Уже сделано, сэр.
— Вызови техника.
— Без комм-пульта не могу.
— Ах, да. Тогда прикажи начальнику охраны вскрыть пульт — может, поломка окажется очевидной. Затем вызови техника по его открытому комм-каналу.
— Слушаюсь, сэр. — Куделка кинул опасливый взгляд на троих человек, замерших на месте в ожидании его ухода, и ретировался.
Граф разговор не закончил. — Клянусь, я отрекусь от него. От этого существа в госпитале. Полностью лишу его наследства.
— Пустая угроза, сэр. Наследства вы можете лишить только меня. Императорским указом. О котором вам придется подавать смиренное прошение… э-э, мне же. — На губах Эйрела мелькнула жесткая улыбка. — И я вам, разумеется, это разрешение дарую.
На челюсти у Петра заходили желваки. Это не непреодолимая сила и несокрушимое препятствие, это непреодолимая сила — и ускользающее, текучее море; удары графа приходились в воду, бесполезно обращаясь тучей брызг. Мысленное дзюдо. Граф был выведен из себя и молотил по этой воде — отчаянно терпя неудачу. — Подумай о Барраяре! О примере, который ты подаешь.
— О-о, — выдохнул Эйрел, — именно это я и делаю. — Он помолчал. — Мы никогда не командовали боем из тыла, ни вы, ни я. Где пройдет Форкосиган, там и другим путь не покажется непроходимым, и люди последуют за ним. Такой небольшой личный… вклад в переустройство общества.
— Может, для инопланетников это сгодилось бы. Но наше общество не в силах позволить себе такой роскоши. Мы едва держимся такие, какие мы есть, и не можем позволить себе тащить еще мертвый груз миллионов калек!
— Миллионов? — поднял бровь Эйрел. — Теперь вы экстраполируете единицу на бесконечность. Слабый аргумент, сэр, и недостойный вас.
— Разве, — добавила Корделия негромко, — каждый не сам решает, какое бремя ему — или ей — по силам вынести?
Петер переключился на нее. — Да, а кто за это все будет платить, а? Империя. Лаборатория Ваагена получает средства из бюджета на военные разработки. Весь Барраяр платит за то, чтобы продлить жизнь твоему чудовищу.
Туше. — Возможно, это окажется более выгодным вложением, чем вы думаете, — защищалась Корделия.
Петр фыркнул, упрямо склонил голову, его костлявые плечи напряглись. Корделию он больше не замечал, глядя на Эйрела словно сквозь нее. — Ты все-таки решил навязать это мне. Моему дому. Переубедить я тебя не могу, приказать тоже… что ж. Ты так хотел перемен, вот тебе перемены. Я не желаю, чтобы это существо носило мое имя. В этом уж я вправе отказать, если в другом не могу.
Губы Эйрела сжались в ниточку, ноздри раздувались. Но он не шевельнулся в кресле. В его руках светился забытый считыватель; кисти были спокойны и лежали ровно, он контролировал их, не давая пальцам гневно сжаться. — Хорошо, сэр.
— Тогда мы назовем его Майлзом Нейсмитом Форкосиганом, — сказала Корделия с притворным спокойствием, хотя ее подташнивало и внутри все тряслось. — Мой отец не пожалеет ему своего имени.
— Твой отец мертв, — отрезал Петр.
Растаял в облаке плазмы при аварии катера больше десяти лет назад… Иногда Корделии казалось, что когда она закрывает глаза, то еще видит отпечатанный на сетчатке малиновый и зеленый контур той картины. — Не окончательно. Он есть, пока я живу и помню.
Похоже, этот удар пришелся барраярскому графу под дых. Здешние церемонии по отношению к мертвых граничили с настоящим культом предков, точно память давала их душам жизнь. Не пробежало ли сейчас по венам графа холодком напоминание о собственной смертности? Он зашел слишком далеко и понимал это, но повернуть назад уже не мог. — Тебя ничем не проймешь! Ну так получай. — Он остановился перед Эйрелом, широко расставив ноги, и воззрился на сына. — Прочь из моего дома. Из обоих домов. Забирай свою женщину и убирайся. Сегодня же!
Эйрел лишь скользнул взглядом по дому, где прошло его детство. Он аккуратно отложил считыватель и встал. — Что ж, хорошо, сэр.
