Андрей Ливадный - Восход Ганимеда
Справа, в соседнем помещении заработал «ДШК».
Звук падающих на земляной пол гильз, удушливый, кислый запах пороха и равномерный, оглушительный грохот возымели на Ладу совершенно неожиданное действие — она вдруг опустила винтовку и растерянно посмотрела туда, где ставшие маленькими и безобидными фигурки падали с брони плывущих танков, сметаемые в мутную воду реки кинжальным фланговым огнем.
Ей вдруг страшно захотелось взвыть, закричать в голос от дикого НЕПОНИМАНИЯ происходящего вокруг.
Испытания были провалены.
Она не сумела стать той хладнокровной боевой машиной, которую так упорно формировал в ней Колышев, — все, что он насильно вталкивал в ее голову, оказалось сметено в один миг оглушительным грохотом бьющегося в жилистых руках Горенко крупнокалиберного станкового пулемета, потому что стоило взглянуть в его перекошенное лицо, как становилось ясно — сержант знал, что и зачем он делает, его душа, может быть, и противилась жестокой, кровавой мужской работе, но он понимал ее неизбежность, а Лада нет…
Колышев уничтожил ее личность, смел самосознание, но не дал взамен ничего, что очнувшийся разум
Лады мог бы принять за точку отсчета в оценке собственных действий…
Она не понимала, что выбора у нее уже попросту нет и на мучительное замешательство отпущено ничтожно мало времени, — на том берегу, у брода, прорезались сквозь густой дым контуры четырех бронемашин…
В этот момент три танка, что все же достигли противоположного берега, форсировав реку, повернули башни и произвели залп по старому блокпосту, откуда не умолкая бил пулемет.
Земля, небо и камни вокруг внезапно встали на дыбы, окрасившись в черно-оранжевый цвет взрыва. Пулемет заглох, но Лада еще успела отчетливо услышать крик рядового Малышева, прежде чем смешанная с камнем земля осела вокруг нее…
* * *На левом фланге взвода события развивались еще более стремительно и драматично.
После залпа гранатометов атакующих машин осталось только две, но из-за подбитого танка, что накренился, опустив ствол в выбитую перед ним воронку, спустя несколько секунд после взрывов, сбивших траки гусениц с покореженных катков, беспорядочно ударили автоматы; в ответ гулко простучал пулемет, сбивая остатки краски с обуглившегося борта и оставляя на броне глубокие безобразные борозды.
Два оставшихся танка выстрелили из орудий и, выскочив на берег, взревели двигателями, натужно карабкаясь на склон. На их броне уже не было никого — течение реки уносило посеченные осколками и изрешеченные пулеметным огнем трупы.
В этот момент, когда вырвавшийся вперед «Т-100» с четким, незакрашенным номером «28» на башне, чуть накренясь, принялся вертеться на одной гусенице, утюжа первую стрелковую ячейку, сквозь дым на той стороне реки проявились силуэты четырех БТРов, спешащих на центр позиции роты прямо через брод.
«Вот и все…» — обреченно подумал Рощин, оценив ситуацию.
— Луценко, огонь по броду! Горюнов, если не выдержишь, отходи к КП! — Он отшвырнул коммуникатор и схватил прислоненный к стенке капонира «АКСУ» с под ствольным гранатометом.
— Товарищ капитан, вы куда?! — закричал помкомроты, старший сержант Логвин, забыв про нововведенные уставом «сэр» и «господин».
— Держись за мной, старшой, видишь, ребят давят!
Две «сотки» ползли по позиции левого фланга взвода, плюясь огнем и перемалывая гусеницами осыпающиеся траншеи. Третий застыл у раздавленной стрелковой ячейки с перебитыми траками гусениц, его башня рывками поворачивалась в сторону КП, а из-под днища уже выползали невесть откуда взявшиеся афганцы.
У брода за спиной Рощина замолотил, но тут же захлебнулся пулемет, со стоном легли первые мины.
Узкий, извилистый ход сообщения, что вел от КП к основной линии траншей, оказался разорван дымящейся воронкой, по скатам которой струился горячий песок. Стоило Рощину покинуть командный пункт, как мир вокруг разительно изменился, словно с него смахнули масштабность, и он сузился от панорамы затянутой дымом переправы и протянувшейся вдоль берега позиции взвода до узкой теснины осыпавшегося хода сообщения, злого дыхания сержанта Логвина, шального рикошета одинокой пули, что цвиркнула по обнажившемуся из-под песка камню в сантиметре от головы, и рокота — басовитого, делового, кашляющего…
Танк приближался.
Сминая фланг взвода, он полз по линии траншей прямо на КП.
Впереди мелькнула чья-то тень, и в воронку кубарем скатился рядовой Соломцев — тот самый, за кем наблюдал Сергей накануне атаки. По его лицу, смывая запекшуюся кровь, катились крупные градины пота.
Съехав по откосу воронки, словно ребенок с ледяного сугроба, он, не замечая Рощина и Логвина, вдруг сжался на дне в комок, плотно зажмурив глаза, но автомат не выпустил; его веки были отчаянно смежены, словно он пытался отгородиться таким образом от страшной, грохочущей реальности, что наползала на воронку угловатой тенью «Т-100», а пальцы на ощупь толкали гранату в подствольник «АКСУ».
У Рощина спазмом сжало сердце.
Он никак не мог привыкнуть к таким сценам — сам прошел через это, сотни раз видел со стороны, но никак не приходила к нему та профессиональная черствость, что с годами должна полонить душу солдата. Все равно как в первый раз смотрел он на слезы молодого вологодского паренька, что, дурея от желания жить, упрямо толкал непослушную гранату в затвор подствольного гранатомета, чтобы в следующий момент встать навстречу танку моджахедов.
— Логвин, помоги ему!
— Товарищ капитан!..
— Базаришь много, сержант, выполняй! — с этими словами Рощин ловко, по-крабьи вскарабкался на осыпающийся скат воронки и перевалил через дымящийся гребень, на котором был четко виден след от задницы сползшего вниз Соломцева.
Нырнув в ход сообщения, он приподнял голову.
На левом фланге взвода, в развороченных взрывами и гусеницами окопах шла рукопашная. Грохот «ДШК» затих — боялись попасть в своих, а может быть, танк достал, прямой наводкой, — гадать об этом сейчас не было времени.
Оба «Т-100», что дошли до траншей, ползли теперь к КП взвода, намереваясь соединиться там с атаковавшими брод БТРами.
Один из них пер прямо на него.
Рощин нырнул назад, в расселину хода сообщения,
и присел, уперевшись спиной в истекающую струйками песка стенку траншеи.
Рокочущая тень тяжко наползла на него, закрыла собой белый свет, обдала тошнотным угаром выхлопа, запахом горячего железа и перегретой смазки, — казалось, что тень от гусениц надавила на грудь, вышибая воздух из легких…
В такие секунды в голову лезет всякая нелепица.
Глядя на заляпанное речным илом днище танка, капитан вдруг вспомнил первую машину своего брата Андрея, которую они со Светланой купили, еще только поженившись, году, наверное, в девяносто четвертом или девяносто пятом… Это был старый «Москвич», весь в бурых «пауках» ржавчины, который едва ездил… Смешно, но у него было такое же днище — грязное, местами ржавое, и воняло от него так же — выхлопом и пролившимся через плохие уплотнители нигролом…
Спустя пару секунд Рощин почувствовал беспокойство — было похоже, что закрывшая собой белый свет тень не собиралась уползать.
«Это тебе не на учениях, когда механик-водитель, напуганный не менее твоего осознанием, что между гусениц, в окопе, скорчился боец, спешит поскорее проехать дальше, услужливо подставляя корму танка под бросок учебной гранаты или ИМа[4]…» — мелькнула в голове капитана здравая мысль.
Он не видел, как танк, застыв на месте, поворачивает башню, лишь по характерному звуку привода понял — сейчас будет выстрел.
Он успел заткнуть ладонями уши и широко открыть рот, когда тень над его головой оглушительно рявкнула, подпрыгнув сантиметров на тридцать, и с тяжким стоном сдвинутой земли ухнула назад, осыпая стенки траншеи.
Полузасыпанный ход сообщения наполнился дымом. Танк газанул, разворачиваясь на одной гусенице, и на контуженного, потерявшего слух и задыхающегося в смешанном с выхлопом пороховом дыму Рощина посыпалась земля.
Развернувшись, танк рывком тронулся с места.
Когда тень начала сползать, Рощин, высвободив из-под земли руку, машинально ухватился за буксировочный крюк. Болезненный рывок едва не заставил его разжать пальцы, — тело капитана вырвало на свет и поволокло вслед за танком.
«Глупо все получилось… глупо и непрофессионально…» — отстраненно подумал он, волочась вслед за машиной по перепаханной гусеницами земле.
В башне танка откинулся люк, и оттуда по пояс высунулась фигура моджахеда. Ухватившись за установленный на башне станковый пулемет, он рывком повернул его ствол, одновременно креня его вниз, в сторону траншей…
— Сука… — не слыша собственного голоса, прохрипел Рощин, подтягиваясь на одной руке. Ухватившись за скобу, он вскарабкался на броню танка позади пулеметчика и прыгнул, расходуя последние силы.
