Квант удачи (СИ) - Карелин Антон Александрович
Девушка очнулась, метнулась к Фоксу и обняла его. Гладила, целовала, отдавала ему всю нежность; от неё шло такое тепло, что оно могло растопить полярную шапку самой равнодушной планеты в галактике.
– Любимый, ты не виноват, – шептала она, натурой человеческой, но особенно женской чувствуя, насколько чудовищна эта рана и как важно исцелить её. – Ты всё сделал правильно. Ты совершил страшный выбор, но этим выбором спас нас всех. Ты понимаешь это?
Одиссей молча кивнул, его бледное лицо было пугающе-спокойным; Ана выдохнула, пытаясь взять себя в руки и успокоить сердце. Сейчас она не могла быть слабой и раздавленной, она должна была помочь Фоксу удержать пережитое.
– Если эти не-существа настолько всемогущи, что стирают целые цивилизации, – покачала принцесса головой. – И единственное, что они не могут найти и стереть, это наследие сайн… Значит, твой глаз – самое ценное, что у нас есть. Единственное, что может помочь нам спастись. Ведь эти Вечные рано или поздно найдут способ стереть всё.
Она и не подозревала, насколько сейчас права.
– Объясни мне, как твоё самоубийство помешало им довести дело до конца?
– У Вечных нет власти над глазом, взаимодействовать с ним могу только я сам. Поэтому они не пытались меня убить, а наоборот, сделали бы всё, чтобы спасти. Чтобы я отдал им глаз и пустота коснулась его через меня.
– А-а-а, ты ждал, когда этот гад перейдёт в форму пустоты, и для этого протянул глаз, как приманку? Став пустотой, он уже не мог тебя остановить. А выстрели ты чуть раньше, он бы успел тебя спасти, как они спасали Рами. И ваш диалог перешёл бы на новый виток, но Вечный бы уже понял твой план и пытался бы тебя обыграть.
– Да, – кивнул Фокс. – Они невероятно быстро учатся. Потому что оперируют чистыми смыслами и тянут нить от одного к другому. Но они ещё не научились врать и хитрить, потому что ни взаимодействовали с тем, кто так делал. Вечные даже не знали про такой концепт: обмана и хитрости. Вспомни, они говорили напрямую, как есть, и в своих естественных реакциях дали немало информации. Я догадался, что без меня они не уничтожат глаз. И если я исчезну, глаз станет для них так же недосягаем, как был миллионы лет, пока я не поддался соблазну и не начал его использовать.
– Вот как. Но зачем… – принцесса запнулась, подбирая слова.
Было непросто задать этот прямой вопрос.
– Зачем я позволил им стереть та’эронов и Танелорн? Почему не попытался убить себя раньше, например, залпом из техноконтура?
– Да, – кивнула Ана и опустила глаза.
– Потому что у меня не было права на ошибку, – сказал Одиссей спокойно и нерушимо. – На кону было не слишком многое, а вообще всё. Хотя тогда я не понимал истинных масштабов происходящего, и только теперь начинаю. Но и в тот момент мне было ясно, что действуют эпохальные силы и происходит исторический момент. Представь: в один прекрасный день тебе сообщают, что ты константа мироздания, которую артефакт сайн сохраняет от стирания, и вселенная каждый раз будет переписываться вокруг твоей судьбы?
– Не хочу представлять, – честно ответила Ана. – Но такое случилось лишь однажды?
– Со мной – да, у меня двойная память только об одном периоде жизни. Когда возродился, путаницы в голове было много, пришлось пройти когнитивную стабилизацию. Но заодно снял и сохранил эту ментограмму.
– Мало тебе теллагерсы и перерождений, так еще и мега-глаз?! – воскликнула принцесса, вскинув руки.
– Может, это не два явления, а две стороны одного? – пожал плечами Фокс. Он не раз думал об этом. – Эпохальность не лично во мне, не я константа, а любой носитель глаза. Ты его видишь, значит, играешь какую-то роль в его судьбе. Может, когда-нибудь глаз достанется тебе, и тогда ты станешь мировой константой.
– Понятно, – она снова прижалась к Фоксу, и по волосам побежали возмущение, испуг и даже лёгкая паника, а потом смех, Ана хмыкнула ему в плечо.
– Ты чего?
– Не буду носителем. Не хочу, чтобы тебя из-за меня стёрли.
– В общем, – вздохнул Фокс, всё ещё бледный от воспоминаний. – Я сложил картину в самые последние секунды. Когда я чуть не отдал им всю вселенную, чтобы защитить друга, нас спасла только ошибка Единства, которое решило атаковать. Это было закономерное, но всё же везение. А когда Вечный в первый раз потянулся за глазом, я увидел механизм и понял, что в состоянии «раскрытой пасти пустоты» он уже деградирует из личности в функцию и становится слабее. Когда вернулся к Рами и увидел его за гранью, убедился, что Вечные стирают из реальности, и реальность переписывается.
Он поднял голову и посмотрел на Ану прямо.
– Да, я мог протянуть ему глаз тогда, и приказать техноконтуру убить меня в момент контакта. Но это бы не сработало. А я не мог рисковать.
– Не сработало?
– Я трижды видел, что техника подводит против Вечных. Расслоённого Рами не смогли выдернуть, и обе платформы, с зульчем и с греанцем не ушли в гипер, когда их хозяев расслоило. Вечный мог просто коснуться контура пустотой, залп сорван и всё, план не удался. А других способов убить себя мгновенно у меня в тот момент не было. Да и в целом… я очень смутно понимал, что делаю, шёл почти по наитию, мне было нужно ещё немного времени, чтобы выстроить картину. Я слишком боялся совершить ошибку и завершить провалом борьбу сайн, которая длилась миллионы лет. Я должен был убедиться, что смутные догадки правдивы, и получить возможность убить себя мгновенно и легко. Ради этого я отдал им Рами, та’эронов и Танелорн.
Одиссей покачал головой и выдохнул.
– И шестьдесят лет мучался тем, что принёс их в жертву зря. Но теперь, после игр Древних знаю, что не зря. В тот день я сделал кошмарный, но правильный выбор.
Он помолчал.
– Но сегодня другой день, Ана.
Несколько секунд девушка смотрела в его глаза, сопоставляя всю полученную лавину фактов и знаний воедино. Осмысляя рассказанную сказку.
– День Дракона? – спросила она наконец.
– Да. Таэроны отмечали его раз в год своей планеты, которая вращалась на той же орбите, что и Танелорн. Облетая солнце за двенадцать земных лет.
– Погоди, а что же стало с их материнской планетой?
– Они разобрали её на материалы и топливо для строительства, на ресурсы для продажи. Использовали собственный мир, чтобы выстроить новый и лучший для всех. По-другому создать Танелорн в том виде, в котором мы его просчитали и спроектировали, было невозможно.
Ана поражённо покачала головой. А ведь только что думала, что сегодня её уже ничем не удивить.
– Наша жизнь состоит из сложных решений и жертв, – сказал Фокс. – И чем выше замахнёшься, тем сложнее решения, тем страшнее могут быть жертвы. Мы не можем всего добиться, ничего не потеряв в дороге. Хотя с крушения Танелорна я только и делаю, что пытаюсь добраться до цели и никого не потерять.
– И у тебя получается!
– Скорее да. Если забыть про Кизю и про детей с планеты Русь.
– Ты слишком много от себя требуешь, – Ана осветилась несогласием.
– Мне слишком много дано.
– У тебя получается всех спасать и никого не терять, насколько это вообще возможно, –повторила Ана с упрямством и искренней верой. – А иногда и через невозможно. А Кизю можно и помянуть добрым словом, раз сегодня день памяти…
Одиссей согласно кивнул.
– Пока я жив, жива память о та’эронах, – сказал он через некоторое время. – Они скорбели об истреблённых предках, и в День Дракона вспоминали о них. Вили змеев из цветов и стеблей, выстраивались в длинные процессии, а передавали из конца в конец две чаши, из одной каждый отпивал, а в другую наливал.
– На «Мусороге» нам такого не устроить.
– Но есть одна традиция, которую можно.
Её глаза блестели в ожидании ответа.
– Чаша памяти. Передают по кругу и каждый, сделав глоток, вспоминает об одном из ушедших народов. Раньше я пил из чаши и говорил сам с собой, потому что было не с кем, никто не знал эту тайну.
– Теперь я знаю. Расскажи мне о Рами? Какой он был?
