Глаза Младенца - Александр Есентаев
Я представлял, как идёт бой. Десант всё плотней выдвигается к укреплениям, чтобы плотным и прицельным огнём автоматов и гранатомётов окончательно сломить сопротивление, прорваться сквозь огонь и бетон и вынудить марсиан к сдаче или всех уничтожить. Но марсиане держатся и не сдаются. Пожилой боец, продолжает вести огонь из винтовки, пока лазерный луч или осколок гранаты не пронзит его голову. И настанет черёд Мика. Он будет быстро стрелять, попадая и не попадая во врага, совершенно не заботясь о своей жизни. И смерть настигнет его очень быстро. Я вздохнул, точнее, попытался вздохнуть. Да, мой сценарий боя очень логичен, но может, будет чудо. Может, марсиане решат оставить позиции, или десант прекратит атаку, или ещё что-то. Но я в такие чудеса не верил. Потому что знал, что на войне редко бывают чудеса.
Постепенно моё тело стало оживать. Я с трудом встал и поковылял в кабину управления корабля. Там находилось несколько человек, и у всех был напряжённый вид.
– Транспорт 875, говорит десантный челнок 47, замедлите движение и следуйте нашим курсом, в противном случае откроем огонь на поражение, – доносилось по радиосвязи.
– Десантный челнок 47. Приказываю огонь не открывать. Личный код 356А75ТС. Повторяю, 356А75ТС. Уточните полномочия по проведению операции «Война миров». Подчиниться вашему приказу нет возможности, на борту транспорта 875 заложники, – ответил Антон.
– Транспорт 875. Полномочия подтверждены. Но приказываю замедлить движение для принятия дальнейшего решения командованием. Предупреждаем, в противном случае откроем огонь на поражение, – через полминуты снова прозвучало по радиосвязи.
– Предупреждаю, на борту заложники. Приказываю огонь не открывать. Личный код 356А75ТС, – ответил Антон.
Космический транспорт продолжал разгон. Я посмотрел на показатели приборов, ещё две минуты и транспорт достигнет скорости, при которой он станет неуязвимым для управляемых ракет десантного корабля. Попасть в цель уже будет просто невозможно.
– Транспорт 875. Приказываем замедлить движение, – повторил командир десантного корабля через минуту.
– Приказываю огонь не открывать. Личный код 356А75ТС. Особые полномочия. – Антон облегчённо вздохнул и отключил связь. – Ушли. Не умеют быстро работать. Пока всё свяжут, определятся, рыбка уже уплыла.
Антон посмотрел, улыбаясь, на меня. – Оживаешь, Лексис. Ты не злись на меня. Тебе нельзя так легко погибнуть. Твоя настоящая созидательная миссия только начинается. Поверь мне, Максу и другим разумным людям.
Я ничего не сказал в ответ, только с презрением посмотрел на Антона, в который раз, потом повернулся к капитану и еле ворочающимся языком уточнил. – Мы летим на Европу, спутник Юпитера?
– Да – ответил он.
– Знакомый маршрут? – продолжал улыбаться Антон, несмотря на мое отношение к нему. – Самый безопасный вариант. Нас сложнее перехватить, и мы выиграем время. А время решает всё. И кто победил, кто проиграл. И кому жить, кому умереть. Время – самый главный судья. И чем больше проходит времени, тем точнее и справедливее её вердикт, – понесло его.
– Оставь меня, пожалуйста, со своей философией, – не выдержал я.
– Расслабься. Ничего нет приятнее в длительном полёте, чем пофилософствовать. Общение с разумным собеседником развивает мозги и убивает скуку однообразия.
– Ничего нет для меня более неприятного и скучного, чем общаться с тобой. Поэтому предупреждаю, не подходи ко мне, если не хочешь превратить этот полёт в кошмар.
– Выбор твой. Не подходить, так не подходить, – спокойно сказал Антон.
И он сдержал своё слово. Ни разу за девяносто три дня полёта он не обратился ко мне даже с незначительным вопросом. Я познакомился с другими пассажирами и экипажем. Они испытывали внутри себя похожие со мной чувства. Их друзья, братья остались погибать, а они, как и я, бросили поле боя. Да, у каждого были веские причины, но сердце болело. За время полёта я лучше узнал их, а они меня. Некоторые уже раньше знали о моей важной роли в деле с осмием, но не знали мой внутренний мир. А внутренний мир у нас тоже был похож. Я беседовал с ними о революции и марсианском братстве. Я чувствовал их, словно сам был коренным марсианином. Я спрашивал их о Мике, надеясь в будущем, если всё сложится удачно, конечно, больше для Мика, его найти. Один из пассажиров знал Мика и подсказал, где его лучше искать.
А вот отношение экипажа и пассажиров к Антону было неоднозначным. Во-первых, они были благодарны ему за спасение, во-вторых, не могли просто по-человечески дискриминировать его, несмотря на его отличное мировоззрение и негативные поступки в прошлом. Но взаимопонимания и сердечного расположения не было. С Антоном кто-то играл в шахматы, но постоянно проигрывал, кто-то делился мнением по малозначащим вопросам, кто-то даже пытался спорить о жизненных приоритетах. Но всё для Антона было искусственным и малоинтересным. Он не находил глубоких точек соприкосновения с попутчиками и скучал. А мне его совсем не было жаль. Да, между ним и другими людьми был экран, но кто должен попытаться его пробить. В первую очередь Антон, но он не хотел его пробивать, потому что считал, что это ничего ему не может дать. Если кто-то желает пробиться к нему через экран, что будет бесспорно полезно для желающего, то пусть и прилагает сам максимум усилий. В этом был весь Антон, он не хотел опускать свой высокий разум до неразумных, по его мнению, людей. Сразу раскрывал свой разум, и предлагал подниматься другим разумам, но самостоятельно, без его помощи. И если человек не мог, то Антон просто давал понять – извини, но ты мне неинтересен.
Да, я не хотел ему делать шаг навстречу, хотя чувствовал, что он во мне нуждается. Если ты, разумный, не хочешь снизойти до неразумных, то твой разум снизойдёт сам. И это будет регресс. Только гибкий разум, способный поделиться со слабым разумом, способен приобрести ещё большую силу. И это будет прогресс. Можно провести аналогию, только взрослый человек, понимающий маленького ребёнка, способен совершать по-настоящему взрослые ответственные поступки. Я иногда смотрел на Антона, пытаясь подсказать ему, но он смотрел на меня и ждал, что я сделаю шаг навстречу. Но не дождался.
Длительный полёт близился к завершению, транспортный корабль подлетал к Европе. Все были в приподнятом расположении духа. И Антон, тоже воодушевлённый впервые после моего запрета, обратился ко мне.
– Лексис, готовься к радостной встрече с тестем. Кстати, умнейший человек.
Я
