Дары инопланетных Богов - Лариса Кольцова
Именно что была. Ничего уже не повторится! Если бы не Антон, который сдержал прорыв её ненависти наружу, Нэя избила бы Рудольфа по лицу этой чудовищной шляпой Латы намного сильнее. Но даже в своей ненависти она боялась смотреть ему в глаза. В них, как это ни странно, жила его любовь к ней, и он умолял о прощении, о снятии греха как безумия, куда он оступился. Глаза оставались любимыми и прекрасными. В глубине, обманчиво прозрачной, клубилось страшное смятение, ей открытое. Она была ему нужна, и это не являлось для неё тайной.
Поднялась волна благодарности к доктору. За исцеление и просто за доброе отношение. За простые слова, за обещание защиты. После того как Антон принёс ей туфли, она побежала обедать, и всё съела с большим аппетитом, поблагодарив повариху. Потом отправилась полоть цветники, хотелось физической работы, хотелось стать прежней, весёлой и лёгкой. Нежная растительная телесность цветов, прикасаясь к пальцам, будила красочные образы и желание их воплощать в том подручном материале, работать с которым она была обучена.
Ихэл окатил её водой из шланга с распылителем, то ли от неуклюжести, то ли умышленно, заигрывая. Ведь стояла жара нестерпимая. Нэя засмеялась, стоя босиком на прогретой террасе. Бельё под платьем всё ещё холодило остаточной влажностью. Она бережно поставила туфельки под ажурный столик. Почему-то ей казалось, что Рудольф её видит. Он часто за ней следил. Наверное, из своей хрустальной башни? Нэя обернулась к этим сверкающим конструкциям корпусов «Зеркального Лабиринта», этой загадочной для всех «спирали», они парили над вершинами деревьев. Хохоча над совсем не смешными байками охранника, их универсального рабочего, увальня из провинции, бестолкового и наглого, но любимого поварихой, Нэя думала: Ну, надо же! И таких любят!
Повариха, стоя внизу, любовалась своим мужем и открыто ревновала его к Эле, которая тоже бродила на террасах и не желала работать. Бросив шланг и отключив воду, охранник направился к Эле. Его звали Ихэ-Эл, что означало «сотканный из утренних лучей», — имя вызывало улыбку, кто-то из его родителей уж точно обладал мечтательной натурой, не унаследованной грубовато-сколоченным сыном. Но сам по себе он не выглядел смешным. Отлично сложенный и недурной внешне парень, и только его должность препятствовала девушкам из кристалла увлечься им. Будь иначе, жена не стала бы помехой, о чём и свидетельствовала скандальная хроника «Мечты».
Одна Эля не препятствовала его заигрываниям, и вообще-то не склонная к сословной спеси, а тут напитанный ощутимой мужской силой парень один среди бабьего курятника и всегда рядом, — чего и не поозорничать с ним? Не раз и не два она была замечена с ним возле водоёма, где оставалась на его глазах в одном укороченной нижней сорочке, а потом совершала свои водные процедуры, задирая подол до предела, возможного для открытия постороннему мужчине, омывая своё гибкое тело, когда возникала такая потребность. Но близко не подпускала, не препятствуя лишь его созерцанию издали. Грудь и прочее она не открывала полностью, конечно, но ответно услаждалась его восхищением.
Болтая с одной из девушек, Эля стояла совсем близко к охраннику, повернувшись к нему спиной, и было заметно, как он гладит её ниже спины, а она не препятствует тому, а только характерно передёргивает плечами в несомненном чувственном отклике. Наблюдать такое со стороны никому не доставляло удовольствия, но переделать Элю было нельзя. Если только выгнать отсюда прочь.
— Распутница, — шепнула Нэе Ноли, используемая также как гримёр и стилист. Она как раз наводила красоту причёски хозяйки. От её нежных и умелых касаний к волосам, ушам, тянуло в сон. Как и Эля она была женщиной — универсальным комбайном. — Ваши волосы, госпожа, воздушный шёлк. Вот и реснички вам загнём, подкрасим… Ах! Если бы у вас был близкий мужчина, он шатался бы как пьяный всякий день, не в силах устоять на ногах твёрдо при виде вашей красоты…
— Главное, чтобы у него мужской стержень был твёрд! — громко отозвалась Эля, наделённая чутким слухом, — Ноги это второстепенное в сравнении с главным! Пусть и лежит, если то, что и надо, стоит!
Ноли от возмущения выронила щётку для волос, — И ведь мелет такое при вас, госпожа! Но разве от такого вылечишь? Если только сама подохнет в какой-нибудь лесной канаве, как подловят её работяги, каких тут и нагнали для строительства новых районов. По лесопарку гулять стало небезопасно, участились насилия над женщинами! А чтобы спросу с них не было, могут ведь и убить! Одну бригаду полным составом выгнали недавно, как выявили среди них убийц. Они же не догадывались, что тут скрыть такое не получится. Так другие такие же прибыли. А эта где угодно готова задницей вертеть, коли у неё под платьем ненасытная потребность воспалена и зудит. Вот слышала я, что все женщины, прошедшие через постель этого Чапоса, ненормальными шлюхами становятся. Это как возможно? Чем же он их обрабатывает, что они так портятся?
— Ноли, ты и попробовала бы, как и что, — Эля подкралась близко и наклонилась к уху Ноли, — Вот бы он тебя и преобразил из усохлой чуни в настоящую женщину…
— Я недостаточно красива для такого урода, — ответила Ноли презрительно.
— Быть желанной не означает быть красивой! — Эля смеялась, вернее, скалилась, не умея скрыть злость, и шептунья поспешно ушла.
Натешившись невинной лаской, Эля упорхнула из-под его разошедшейся ручищи. «Утренний Луч» тут же получил затрещину от поварихи, едва спустился к ней вниз. Эля засмеялась. Её игры всегда имели двусмысленный подтекст. Она будто намекала, что доступна. Но так не было. Для парня рабочего уж точно. Она словно бы оттачивала своё умение соблазна и не стеснялась тренироваться на подручном и самом грубом материале, в их числе были иногда и обычные рядовые труженики «Лучшего города континента». Игра никогда не переходила к реализации того, на что они разбегались по простоте душевной. Разукрашенная как витрина, подружка имела цель найти того, кто дал бы ей статус дорогой
