Глен Кук - Рейд
– Умение ждать не входит в число моих добродетелей.
Остальные более терпеливы. Они этому обучены. Как я теперь понимаю, девяносто девять процентов работы клаймера – ожидание.
Сумеют ли они сохранить форму до контакта?
У Джонсон достаточно данных. Зона охоты сокращается до размеров заднего дворика. Пора выгонять кролика с грядки.
Мы несемся вперед, зная, что через несколько часов встретимся с той фирмой.
Идем по горячему следу. Нейтринное оборудование поет и булькает. Мы всего на несколько световых часов позади. Уэстхауз и его коллега почти прекратили разговор. Общаются компьютеры.
На этот раз мы почти взяли его в вилку. В инфракрасном диапазоне мне видна длинная рапира его ионного следа. Внешний вид корабля пока не улавливается даже при максимальном увеличении. На нем черная защитная окраска, и движется он слишком быстро.
– Иисус Христос на каноэ! – бормочет Берберян. – Командир! Определяю размер цели на экране.
Цель уже за миллионы километров от нас.
– Командир, он разворачивается, – добавляет Берберян.
При его скорости это будет широкая ленивая дуга и самый лучший из возможных маневров ухода, особенно если он будет нерегулярным. Нам никак не удержать цель в пределах досягаемости радара хотя бы несколько секунд.
– Ловим ветер, а? – шепчет Рыболову командир. Я еле слышу. Оператор ТД кивает. Старик замечает, что мне интересно. – Дурацкое времяпрепровождение, правда?
– Нам нужно везение. Или они должны сделать глупость.
– Они ее не сделают. Такого больше не бывает. Мы их неплохо натренировали.
– Вот он!
Я вздрагиваю и дико озираюсь, потом смотрю на свой экран. Уэстхауз перевел нас на траекторию преследования. На мгновение я увидел мерцание – очевидно, выстрел Джонсон.
– Это командир эскадрильи?
– Она, – отвечает командир. – Она атакует. Мы наблюдаем.
– Командир! – кричит Канцонери. – Это не транспорт! Это чертов линкор – «Левиафан»!
На черном атласе задника раскинулся паучий шелк из прядильной машины черной вдовы – клаймера Джонсон. Зачарованный, я долго пялюсь в экран, хотя вся сцена длится мгновение. Мы снова ускользаем. На секунду я забываю крутить видеоленты.
Нырок-выстрел-нырок-выстрел-нырок-выстрел. Неужто так можно нанести какое-нибудь повреждение? Может быть, мы просто проверяем его… Канцонери говорит, что командир эскадрильи щекочет ноздри цели. Приходится верить ему на слово.
На источнике лазерного огня вспыхивает сверхновая.
Следующие несколько минут из жизни вычеркнуты. В животе пустота, как в свободном падении. Мозг цепенеет. Кто-то стонет. Не могу сказать, я или кто-то другой.
Тродаал повторяет вновь и вновь:
– Вот дерьмо. Так твою мать. Бренда.
Голос тихий, слова сыплются быстро, без интонации.
Рыболов начинает молитву:
– Господи, душам их яви милосердие Свое…
Молитва становится неразборчивым бормотанием. Через секунду я понимаю, что он имеет в виду тех, на борту линкора.
Огромный корабль ускользает во тьму, пока мы стоим, загипнотизированные гибелью сестер. Как же им, черт возьми, это удалось?
– Канцонери! Дайте мне анализ автоматической съемки.
– Есть, командир!
Через минуту:
– Ракета. Невидимая для радара. Сейчас еще кое-что просчитаю.
На это уходит пара минут. Оказывается, та фирма легко и просто нас пересчитала. Они знали, где мы появимся. Где мы должны появиться, чтобы произвести выстрел в глотку. И направили туда ракеты. Джонсон, наверное, так и не узнала, что в нее попало. По нам они не стреляли, поскольку мы были сзади.
– Они-то об экономии боеприпасов не волнуются, – глухо ворчит Яневич.
– «Левиафану» и не надо, – отрезаю я.
«Левиафанами» на флоте называют самые большие и опасные корабли противника. Как они сами их называют, нам неизвестно. У нас ничего подобного нет. Такой корабль вооружен до зубов и имеет экипаж до двадцати тысяч. Он может неограниченное время находиться в глубоком космосе.
Наш линкор класса «Империя» вмещает семь тысяч человек, имеет тысячу восемьсот метров в длину и весит в пятьдесят раз меньше.
Теперь надо притворяться. Мы заставляем себя верить, что боль потери не так уж сильна и не заставляет нас жаждать крови. Мы советуем друг другу заткнуться и сосредоточиваемся на работе.
Я не знал девчонок с джонсоновского клаймера. И тем не менее жажда мести во мне глубока, даже удивительно. Я не могу прогнать образ темнокожей красавицы Тродаала. Любая мысль о практических сложностях уступает буре страстей.
Не важно, что мы пришли сюда затевать драку. Не важно, что у «Левиафана» огневое превосходство тысяча к одному. Не важна его нелепая скорость. И даже все равно, что они могут позвать на помощь, а мы нет. Я хочу атаковать.
– Командир, провал в его нейтринной эмиссии.
– Канцонери! Что он делает?
Проходит тридцать секунд.
– По виду судя, они выставили круговую ракетную защиту. И теперь он может двигаться в защищенной зоне.
Командир наклоняется к астрогатору почти лицом к лицу.
– И отлично.
Не похоже, чтобы это его удивило. Он шепчется с Уэстхаузом.
Что они замышляют? Нам же теперь не подойти. И ракету мы не можем послать, только из гипера.
– Командир, – зовет Рыболов. – Вижу непрерывный диффузный тахионный отклик.
Всем все понятно. «Левиафан» потрепался с штаб-квартирой охотников на Ратгебере. Скоро прибудет подмога. Он останется на связи. Рыболов ловит утечку инстелной связи.
Одному Никастро есть что сказать.
– Значит, делу конец. Все, что можем сделать, – драпать изо всех сил. Нам с ними не справиться. Командованию надо будет послать большие корабли.
Слышу его, похоже, один только я. Остальные не спускают глаз с командира.
Никастро дрожит, покрывается испариной. Ему не терпится покинуть гиблое место.
Командир щелкает выключателем интеркома.
– Инженерный отсек, командир на связи. Всеобщая боевая готовность. Срочный клайминг в любой момент. Мистер Вейрес, подготовьте сводку о синхронизации двигателя. Графики мне по готовности. Как поняли?
– Вас понял, командир.
Никастро вянет. Остальные напрягаются. Кармон ухмыляется. Старик не отступает. У него свой подход. Он хочет сделать попытку.
Рыболов бормочет какие-то заклинания, вероятно, ради душ джентльменов из той фирмы. В Старика он верит лишь чуть меньше, чем в Христа.
Уэстхауз устраивает веселую охоту, переходя в гипер и обратно легкими, практически неощутимыми скачками. Его маневры сбивают меня с толку. Проходят часы, он все танцует вокруг «Левиафана» и его смертоносного выводка. Не раз уже он держался в норме достаточно долго для пуска ракеты.
Тактика нашей намеченной жертвы сводится к наблюдениям и ожиданию помощи.
– Далеко ли Ратгебер? – спрашиваю я Рыболова.
Он пожимает плечами. Я оглядываюсь, кто бы мог подсказать. Командир, старпом и астрогатор заняты. Как и люди на компьютерах и радарах.
Я еще больше недоумеваю. Очевидно, что ничего сделать мы не можем. И мы ничего и не делаем. Предложение Никастро, как бы противно оно ни было, – единственно реальная возможность.
Так чем же все заняты? Посчитает ли командир, что сквитался, если подстережет первый истребитель?
Командованию это не понравится. Бой с охранением считается пустой тратой боеприпасов. Они предназначены для использования против транспортов, перевозящих людей и грузы поближе к Внутренним Мирам, или против больших боевых кораблей, составляющих угрозу Флоту.
Компьютер все жужжит. Роуз и Канцонери стараются изо всех сил, хотя им, кажется, не совсем понятно, чего хочет от них командир. Каждый датчик старается собрать как можно больше данных на «Левиафана».
Командир прерывает свое совещание, только чтобы сказать Кармону:
– Стереть дисплей!
Вытаращив глаза. Кармой выполняет приказание. Это колоссальное отклонение от процедуры. Нам остается лишь слепой полет. Другого способа свести всю информацию в одной доступной картинке нет.
– Какого черта они там делают?
Рыболов пожимает плечами.
Старик говорит Кармону:
– Приготовиться к загрузке данных в компьютер.
– Есть, сэр!
Роуз и Канцонери безмолвно и ритмично выстукивают на своих клавиатурах. На экране выстраивается общий вид «Левиафана», сначала по данным идентификационных файлов, потом он изменяется в соответствии с поступающей информацией. Если подкрепления не подойдут раньше, на портрете появится каждая пробоина, каждая царапина на корпусе, каждое потенциальное слепое пятно.
«Левиафан» похож на бабочку со сложенными крыльями и глазами кузнечика. Крылышки у бабочки толщиной в две сотни метров. На верхней стороне у них посадочная полоса для кораблей меньшего размера, где их обслуживают полки левиафанских техников. Сейчас на спинке несколько кораблей. По-видимому, подбитые в том же бою.
