Эдвин Табб - Калин
И поцеловал раскрывшиеся губы.
* * *— Вы были очень добры, — промолвил Комис. — Я всегда буду помнить это.
Дюмарест пристально рассматривал камни гостиной, поленья, оружие, висевшее над камином. Огонь отбрасывал тени на его лицо. Комис потянулся, налил вино и толкнул кубок через стол.
— Пейте, — приказал он. — Я знаю, что вы сейчас испытываете. Когда девушка рассказала мне, кто она такая на самом деле, мне показалось, что мир перевернулся с ног на голову. — Он отпил из своего кубка, подавая тем самым пример. — Сейчас они вместе.
Дюмарест осушил кубок.
— Зачем? — потребовал он ответа.
— Они разговаривают или еще что-то. Я не знаю.
— Я не хотел узнать, почему они вместе. Зачем вы рассказали мне? Зачем заставили увидеть Калин такой…
Комис налил еще вина.
— Килан, — поправил он. — Ее зовут Килан.
— Килан, Калин, имена очень похожи. — Вино казалось Дюмаресту водой. — Она хотела что-то доказать, — продолжал он. — Хотела узнать, любил ли я ее или хорошенькое личико. Но я люблю всю женщину. Не пустую оболочку. И не больную женщину, прикованную к постели. Мне нужен кто-то, кто бы…
— Я знаю, что ты хочешь.
Когда она подошла, мужчины встали. Она улыбалась. На ее пальце красовалось большое кольцо.
— Теперь я снова такая, какой ты меня знал, — заявила она. — Я та женщина, с которой ты занимался любовью на борту корабля работорговца, с которой ты играл в баре Пита на Кроне. Твоя женщина, Эрл. Не половина, а вся целиком. Сейчас… и, наверное, навсегда.
Комис нахмурился:
— Ты говоришь загадками, сестра. Я что-то многого не понимаю.
— Поймешь, — пообещала она. — А сейчас, брат, прошу извинить меня. Я должна поговорить с Эрлом наедине.
Когда Комис вышел, она села за стол и налила себе вина. Жемчужные зубы сверкнули, когда она пригубила кубок. В ее глазах по-прежнему горел зеленый огонь.
— За любовь, Эрл. За любовь и за нас!
Пустые кубки с гулким стуком опустились на стол.
— Я была несправедлива, заставляя тебя таким образом доказывать свою любовь, Эрл. Но собственное эго — это особенная вещь. Его постоянно нужно убеждать. Быть отвергнутым — равносильно смерти. — Она посмотрела на кольцо на своем пальце. — Смерть, — повторила она и вздрогнула.
Не говоря ни слова, он налил им обоим еще вина.
— Браск был необыкновенным человеком, — продолжила она. — Умный, образованный, преданный. Когда стало очевидно, что я никогда не встану на ноги, он покинул Солис. Несколько лет от него не было вестей, но однажды ночью он вернулся. В то время разыгралась буря. Воздух наполнился дождем со снегом. Было поздно. Его никто не видел, кроме меня и моей служанки. Он умирал, Эрл. Умирал. — Она отпила немного вина. — Все время, пока его не было здесь, он искал способ помочь мне. И каким-то чудом он нашел то, что искал. Ему удалось наняться для работы над специальным проектом в весьма необычной лаборатории, которая занималась изучением жизненных процессов. При его уме это было не слишком трудно. И он нашел то, что нужно. Он назвал это родовым двойником. Жизнеформа, основанная на молекулярной цепочке из пятнадцати элементов. Полное изменение одного из них делает жизнеформу или доминантой, или субъектом. Он украл ее, Эрл. Я думаю, что ему пришлось совершить убийство для этого. Полагаю, он скрыл, что его преследуют.
Браск был сильно изранен, а тело все пропитано ядами, но он не останавливался, пока не сделал то, ради чего пришел. Жизнеформа представляла собой искусственно созданный симбиот. Он ютится в задней части головного мозга, сцепляется с таламусом и берет под контроль центральную нервную систему. Так говорил мне Браск. Но он умирал, и на объяснения времени уже не оставалось. Он сделал инъекцию в мой череп и в череп моей служанки. Сначала я почувствовала головокружение, а потом вдруг я очнулась в Маллини.
Можешь представить себе, Эрл? После многих лет болезни и гниения заживо я снова вернулась к жизни! Молодая, красивая и необыкновенно активная! Правда, в чужом теле, но какое это имело значение? Я чувствовала, что это мое тело. Это было моим телом. Я могла ходить, танцевать, поднимать голову, чтобы посмотреть на небо. Жизнь, Эрл! Жизнь!
Дюмарест сидел и смотрел, задумавшись, на кубок с вином.
— А та девушка, тело которой ты заняла, — спросил он тихо. — Что случилось с ней?
— Маллини… — Калин поежилась. — Не знаю. Браск и сам был не уверен или просто не хотел мне говорить. Думаю, что ее сознание стало частью моего, и мы делили все, чем наслаждалась я. — Она протянула руку и коснулась его руки. — Наслаждалась тем, что я делала так много. Так часто.
Дюмарест оставался серьезным.
— А если она… ты… в том теле… умрет? Что тогда?
— Не знаю, — последовал ответ. — Эрл, вот это и пугает меня. Когда я смотрю вперед, видения так размыты. Я — та я, которую ты видишь перед собой, живу, но я ли это? Тело живет, но я ли в нем? Я хочу быть в нем. Думаю, что, если Браск сделал все так, как надо, я останусь такой, какая есть, даже если больное, существо наверху умрет — точнее, прекратит функционировать. Я хочу освободиться от него. Полностью освободиться. Иногда, как во сне, я возвращаюсь и… и… — Ее лицо внезапно изменилось, черты исказились. — Эрл!
— Калин! Что это?
— Нет! — Ее рот приоткрылся, в горле раздался хрип. — Нет! Я не хочу назад! Нет! Нет! Нет! Останови это, Эрл! — пронзительно закричала она. — Эрл! Помоги мне!
И вдруг ее лицо стало совершенно бессмысленным. Зеленые глаза были открыты, но пусты, как окна покинутого дома. Губы шевелились, оставаясь по-прежнему красными, нежными, но улыбка стала глупой улыбкой идиота.
— Калин!
Дюмарест вскочил на ноги и побежал по коридору к лестнице, затем по ступенькам вверх во внутренний дворик, где все было наполнено запахом и шумом моря, доносимыми сквозь колонны.
Дверь в вестибюль была приоткрыта. Он вбежал через нее и оказался в комнате теней. Но мрак покинул ее, и комната окунулась в поток света. На аппарате поддержания жизнедеятельности мерцали кристаллы, блестела металлическая поверхность. Пурпурная ряса кибера, стоявшего у изголовья кровати, была цвета свежевыпущенной крови.
— Нет! — Крик существа на кровати был исполнен боли и протеста. — Нет!
— Где твой муж? — Голос Мида звучал без ненависти и настойчивости, но от этого его монотонность еще более ужасала полным отсутствием человеческих чувств. В его руках что-то жужжало. — Где твой муж?
— Он умер! — каркнуло существо, и это показалось еще страшней, чем если бы оно закричало. — Умер! Умер! Умер!
Дюмарест похолодел, когда услышал:
— Эрл! Любимый! Эрл!
Контрольная лампочка изменила привычный зеленый цвет на красный.
В тот момент, когда кибер поднялся, Дюмарест бросился к нему. Он успел заметить движение руки в складках широкой рясы, вспышку, боль от ожога. Мид сделал еще один выстрел, но Дюмарест уже схватил его за запястье. Лазерный луч прожег пластик, металл, тело, затем оружие выпало из поломанной руки на пол.
— Ты убил ее! Ты пытал ее!
Мид попытался вонзить пальцы левой руки Дюмаресту в глаза. Во всех его движениях чувствовалась какая-то отрешенность. Он нанес коленом удар в пах, а локоть взметнулся к лицу. Дюмарест отразил атаку, нанес ответный удар и ухватил Мида за одежду, когда тот упал. Отчаяние прибавило сил. Этот человек убил Калин! Это существо снова украло его счастье!
Он поднял пунцовую фигуру в воздух и выбежал из комнаты на террасу, туда, где мраморные колонны смотрели на море и острые скалы внизу. На какое-то мгновение он замер, с трудом удерживая на руках тело кибера, затем сделал шаг вперед и сбросил того вниз.
Он долго стоял и наблюдал за тем, как море слизывает следы крови и ткани с поверхности гранитных зубов, усеивающих берег.
* * *Брат Джером сложил руки в широких рукавах рясы, любуясь сияющим великолепием статуи Арсини.
— Скажи мне, — обратился он к Дюмаресту. — Ты тоже веришь, что вся человеческая раса зародилась на одной маленькой планете?
Дюмарест молчал. Он думал о девушке, о долгом путешествии на Надежду, и чувство утраты нестерпимо жгло его изнутри. Калин умерла. Ее убил кибер, подвергнув перед тем мучительному допросу. Но тело, которое он помнил, продолжало жить. Оно по-прежнему оставалось таким же прекрасным — все та же ослепительно белая кожа и медные, отливающие золотом волосы. Но в глазах что-то исчезло. Калин любила его, а Маллини нет. Он и сам не мог найти ничего, что он любил бы в Маллини. Оболочка оставалась прежней, но то, что было внутри, ничем не напоминало Калин.
— Браск, вероятно, работал в одной из лабораторий, связанных с Кибкланом, — как бы между прочим сказал Верховный Монах. Он улыбнулся, наблюдая за выражением лица Дюмареста. — Нам это известно, — объяснил он. — Мы знаем намного больше, чем ты можешь себе представить. Вот, например, кольцо на твоем пальце. Это был последний подарок Браска своей жене. Она хотела, чтобы оно принадлежало именно тебе, если что-нибудь случится. И конечно, она знала, что так оно и будет.
