Ким Робинсон - 2312
— Сто одиннадцать, спасибо. А тебе?
— Сто тридцать пять.
— Отлично!
Она отклонилась, занося кулак в насмешливой угрозе. Варам мстительно спросил:
— Идти можешь?
— Не знаю. Давай попробуем.
Он опустил ноги Свон на землю и поставил ее прямо. Она прислонилась к нему. Захромала, держа его за руку, потом выпрямилась, отпустила руку и медленно пошла сама.
— Знаешь, идти необязательно, — сказал он. — Доберемся до следующей станции и там подождем.
— Посмотрим, каково мне будет. Решим, когда придем туда.
— Думаешь, ты больна из-за солнца? — спросил Варам. — О себе могу сказать: от тяготения Меркурия у меня ноют суставы.
Свон пожала плечами.
— Мы получили большую дозу. Полина говорит, у меня десять зивертов.
— Ого! — «Смертельная доза — около 30», — подумал он. — От такой дозы счетчик у меня на запястье вышел бы из строя. Он показал три зиверта. Но ты закрыла меня, когда мы ждали лифта.
— Нам обоим незачем было получать полную дозу.
— Наверно. Но мы могли бы поменяться.
— Ты не знал о вспышке. Какова ожидаемая продолжительность твоей жизни?
— Около двухсот лет, — сказал Варам.
Чтобы столько времени прожить в космосе, необходимо полагаться на восстановление компонентов ДНК и другие средства продления жизни.
— Неплохо, — сказала Свон. — У меня пять сотен. — Она вздохнула. — Может, в этом дело. А может, излучение просто убило бактерии у меня во внутренностях. Думаю, именно это и произошло. Надеюсь. Хотя у меня начали выпадать волосы.
— Суставы у меня болят, наверно, просто от ходьбы, — сказал Варам.
— Может быть. Какую ты делаешь зарядку?
— Хожу.
— Это слишком серьезное испытание для твоей дыхательной системы.
— Начинаю пыхтеть при ходьбе. И еще разговариваю.
Попытка отвлечь.
— Опять цитата?
— Кажется, я придумал это сам. Одна из моих ежедневных мантр, рутина.
— Рутина?
— Люблю рутину.
— Неудивительно, что тебе здесь нравится.
— Да, рутины здесь определенно хватает.
Они долго молча шли по туннелю. Добравшись до следующей станции, объявили дневной привал и позволили себе несколько лишних часов отдыха и полный ночной сон. Однажды Свон ушла в глубину туннеля, что-то сделала там и вернулась; спала она как будто хорошо, без мурлыканья. На следующее утро захотела идти дальше, заявив, что пойдет медленно и будет осторожна. Так они и двигались.
Огни вначале показывались далеко впереди на полу, потом постепенно поднимались и уходили назад; в итоге складывалось впечатление постоянного движения под уклон. Варам пытался следить за одним определенным фонарем, но не был уверен, что не спутал его с другими. Или это всегда один и тот же фонарь: вид до горизонта, многократное умножение — он не мог разобраться.
— Полина может рассчитать видимое расстояние до горизонта? — спросил он однажды.
— Я сама знаю, — коротко сказала Свон. — Три километра.
— Понятно.
Неожиданно ему показалось, что это не совершенно неважно.
— Посвистим? — спросил он после получасового молчания.
— Нет, — сказала она. — Хватит с меня свиста. Расскажи что-нибудь. Расскажи о себе; я хочу знать о тебе больше.
— Конечно, легко. — И вдруг понял, что не знает, с чего начать. — Что ж, я родился сто одиннадцать лет назад на Титане. Моей матерью стал мужчина с вульвой, родом с Каллисто, обитатель системы Юпитера в третьем поколении. Отец — андрогин с Марса, отправленный в изгнание в ходе некоего политического конфликта. Вырос я в основном на Титане, но тогда там были очень скромные условия: станция и несколько небольших куполов. Так что когда я пошел в школу, то жил сначала на Гершеле, потом на Фебе, спутнике с полярной орбитой, а в последнее время — на Япете. Почти все жители системы Сатурна постоянно перемещаются, чтобы увидеть все, особенно те, кто на гражданской службе.
— Много таких?
— При базовом обучении все — и, как у нас говорят, какое-то время отдают Сатурну; к тому же можно по жребию получить пост в правительстве. Некоторым это нравится, и они продолжают в том же духе. Так и я. Один обязательный период моей службы пришелся на Гиперион; срок был небольшой, но мне понравилось: очень необычное место.
— Опять это слово.
— Ну, жизнь вообще необычна; так мне, во всяком случае, кажется. — Он запел: — Люди необычны, когда ты сам необычен. — И тут же оборвал пение. — Гиперион действительно необычен. Очевидно, он — результат столкновения двух спутников средней величины. Получилось что-то вроде медовых сот, причем границы провалов белые, а сами провалы до половины заполнены черным порошком. Так что, когда идешь по этим границам или летишь над ними, они очень похожи на произведение искусства.
— Большое старое голдсуорти, — сказала она.
— Что-то в этом роде. И наше вмешательство там сразу сказывается. Даже обсуждался вопрос, стоит ли открывать там станцию, а если открывать, то как ею управлять. Я участвовал в этом, и мне казалось, что я хранитель или кто-то в этом роде.
— Интересно.
— Да, мне тоже так кажется. Я вернулся на Япет — кстати, тоже отличное место для жизни, притягательное и дает возможность лучше разглядеть систему в целом. Здесь я изучал управление процессами терраформирования и обретал мастерство дипломата на живых примерах…
— Честный человек, посланный своей страной лгать.
— Надеюсь, это описание дипломата не точно. Неприменимое ко мне и, надеюсь, к тебе.
— Не думаю, что мы можем выбирать значение слов.
— Да? А мне казалось, мы выбираем.
— Только в очень узких пределах, — сказала Свон. — Но продолжай.
— Ну, после этого я вернулся на Титан и работал над терраформированием. В те годы у меня появились дети.
— С родителями?
— Да, в моих яслях шесть родителей и восемь детей. Почти всегда это удовольствие. Я стараюсь не волноваться за них. Я люблю детей, помню часть их жизни, которую сами они не помнят. Думаю, мне это интересней, чем им. И все. Память обманчива. Помнишь времена, которые тебе нравятся, и хочешь чего-нибудь такого же. А получать можешь только новое. Так что я стараюсь хотеть того, что получаю. Не очень понятно, как это делать. Начинаешь второе столетие жизни, и это трудно, по-моему.
— Трудно всегда, — сказала она.
— Верно. Мир для меня загадка. Я хочу сказать, я слышу, что говорят люди о Вселенной, но не знаю, как это использовать. Мне это кажется бессмысленным. Поэтому я согласен с теми, кто говорит, что нам самим нужно создавать смысл.
Эту концепцию я нахожу полезной. Иногда ты что-то делаешь в настоящем, помнишь, что делал в прошлом, и думаешь делать то же самое в будущем — чтобы создать что-нибудь. Произведение искусства, которое само по себе не обязательно будет искусством, но чем-то, достойным, чтобы его создал человек.
— Это экзистенциализм, верно?
— Да, думаю, он самый. Не вижу, как можно этого избежать.
— Гм. — Она задумалась. Свет отражался на белых прядях в ее черных волосах. — Расскажи о твоих яслях. Каково оно?
— На Титане это люди примерно одних лет, учившиеся вместе и работающие вместе. Небольшие группы создаются для воспитания детей. Обычно в группу входит шесть человек. Существуют разные способы их построения. Все зависит от совместимости. Кажется, парных связей недостаточно, чтобы выдержать долго; пары терпят неудачу чаще, чем в половине случаев, а детям двух родителей мало. Поэтому обычно численность больше. Почти всегда это договоренность о совместном воспитании детей, а не об отношениях на всю жизнь. Отсюда название «ясли». С годами накапливаются обиды. Но, если повезет, некоторое время все просто замечательно, а когда приходит срок, надо принимать новых и новых. Я стараюсь поддерживать с ними контакт: мы до сих пор составляем ясли. Но дети выросли, и теперь мы видимся очень редко.
— Понятно.
Долгое время они шли молча; Варам был доволен общением, да и боль притихла.
И вдруг Свон резко сказала:
— Больше не могу! Тут ничего не меняется. Мы словно в тюрьме или в школе.
— Эта наша жизнь под поверхностью Меркурия, — сказал Варам чуть обиженно: ему здесь как раз нравилось. С другой стороны, она ведь больна. — Скоро кончится.
— Недостаточно скоро.
Она мрачно покачала головой.
Они шли час за часом. Ничто вокруг не менялось. Свон шла лучше, чем сразу после своего беспамятства, но все равно медленнее обычного. Вараму это было неважно: медленная ходьба нравилась ему даже больше. По утрам по-прежнему затекало тело, но хуже как будто не становилось; он не чувствовал ни слабости, ни тошноты, хотя постоянно ожидал появления этих симптомов. Часто кружилась голова. У Свон выпало много волос и на голове появились проплешины.
