Мать Вода и Чёрный Владыка - Лариса Кольцова
— Вы оформились в уникальную редкость, — продолжал он своё мурлыканье, с умыслом модулируя голос на эротическое звучание, как проделывал по ночам в моей «Мечте», когда я покрывалась мурашками изнеможения, стоило ему начать своё бормотание, предваряя любовные игры большей насыщенности, когда на слова сил уже не оставалось. — На мой вкус, конечно. Другой может так и не считать. Иногда маленькая душистая дикая ягодка может и поспорить своей желанностью с изысканным культивированным и роскошным плодом. Чем она меньше и неприметнее, тем больше её хочется. Но зачем вы злоупотребляете косметикой? Хотите ещё большего привлечения к себе внимания? Хотите личного счастья?
— Да, хочу, — призналась я, — мне одиноко тут, холодно, — и я поёжилась.
— Мне тоже, — признался и он. — Страшно одиноко в смысле женской дружбы. И холодно, когда ложишься в постель, а рядом нет желанной женщины… У нас тут целый подземный монастырь. Монахи-воители. Очень опасный народ в определённом смысле, для женщин я имею в виду. Ты хочешь быть такой желанной женщиной?
— Разве не была…
— Ты же сама сказала, что прошлое для тебя не означает ничего. Я предлагаю тебе дружить со мной в настоящем. Я же не монах…
Монах? Я не понимала некоторых слов, поскольку, не находя им аналога в языке Паралеи, он употреблял слова своего родного земного языка, уже давно не таясь передо мной.
— Дружить? Как мы дружили сначала в твоей машине, а потом в моей «Мечте», когда я, как ты и сказал, была твоей куклой? — лучше бы я этого не говорила!
— Не хочешь быть куклой? — спросил он усмешливо. — Ну, хорошо, оставайся придорожной девой на любителя, какая мне и разница. Я же не собираюсь устраивать тут семейное гнездо, — и вся, было начавшаяся, идиллия нашего сближения исчезла. Стало очевидно, что у него, как и у меня, раздражение довлеет над прочими его нежными чувствами, если он их имел, конечно. — Я буду осторожен, а ты можешь утаивать наши отношения, чтобы тебя не травили местные блюстители нравственности.
— Я уже в тот раз сказала, игры в придорожную девушку закончились! Настоящий мужчина должен быть великодушным. А ты злишься как недоразвитый мальчик, у которого отняли игрушку.
Кукла недоразвитая…
— Почему ты выбрала такое название для своей затеи? Мечта.
— Когда я гуляю, то любуясь на небо, думаю, что мечты подобны облакам, они вечно изменчивы и вечно недостижимы. И странно, что прошлые мечты порой лучше запоминаются, чем сама прошедшая жизнь. Она становится фантомом, ускользающей как в деталях, так и в своей целостности… Я решила, пусть хотя бы текстильные мечты женщин осуществляются. Они описывают мне свои мечтания о себе, о том, что уж точно их украсит, а я стараюсь им угодить.
— Получается угодить?
— Как правило, да.
— Ты любишь угождать другим? В этом твоё призвание?
— Я хочу по малой нужде, — сказала я. — Утром слишком большую чашку бодрящего напитка выпила, того и гляди, прольюсь наружу… — я издевалась над ним, чтобы сбить с него весь его обличительный запал.
— У тебя, скорее всего, не вполне здоровые почки, раз уж ты страдаешь недержанием мочи. Потом проверю, — он не остался в долгу. Не вставая, он нажал пульт, и панель стены отъехала. Я увидела ещё одно помещение, и он указал, куда идти. Я долго не хотела возвращаться к нему, продолжая испытывать возмущение. Не поторопилась ли я отменить своё решение расстаться с этим «Лучшим городом континента»? Что я тут нашла, кроме той же работы, которой была завалена и в столице, с тою лишь разницей, что приобрела комфорт, мне совсем не принадлежащий? Так сказать, чисто служебный, и уйди я, всё это будет отобрано. А еда? Ну, вкусная, разнообразная. Я, конечно, успела забыть о своём существовании впроголодь, как оно и свойственно людям. Ко всему хорошему привыкаешь быстро. Зато в столице у меня был собственный уголок, которого нет сейчас. Но я осознавала, моя бравада поверхностная, от обиды. Не желала я возвращения в прошлую жизнь, и дело тут не в комфорте…
Я стояла перед зеркалом, вглядываясь в собственное лицо, казавшееся чужим. Считал ли он меня красивой? Прежде да, а теперь? Я разглядывала себя очень придирчиво, ничуть собою не обольщаясь, как и проделывают все женщины на свете, если наедине с собой. В его натиске ощущалось нечто, похожее на лавину, нависшую надо мной. Её сброс лишь дело времени, — ничем хорошим моя игра для меня не закончится.
— Тебе ведь не нравится роль куклы? — спросил он, когда я к нему вернулась, — Но это не настолько и плохо, как ты думаешь. Чем хуже участь раскрашенных живых кукол в твоём пошивочном доме — театре? И какая бездна между ними и участью точно таких же девушек, работающих каторжным трудом. Да ты и сама вкусила все прелести вашего честного труда, — он подошёл ко мне и прижал к себе, как было при встречах в лесу, у стены…
Я тонула в его глазах, как в тех ушедших временах, настолько удалённых от дня теперешнего, что, возможно, их и не было в действительности. Они приснились, они данность другой жизни, иной Вселенной, а то, что принимаем мы за время, есть перемещение нашего сознания в разные и не всегда сопоставимые друг с другом миры, в другие носители, точно также не всегда похожие на прежние…
Я доверчиво прижала голову к его груди, глубоко вдыхая его запах в себя и узнавая, наполняясь той же самой покорностью, ожиданием, готовностью ответить…
— Твоя бабушка отлично воспитала тебя. Жизнь не стала для тебя таким грузом, который ломает хребет. Ты выстояла в очень сложных жизненных обстоятельствах. И здесь ты трудишься на износ, чего никто и никогда не оценит, а богатства ты этим так и не заработаешь, понятно. Поэтому я хочу навсегда освободить тебя от здешнего неблагополучия.
— Каким же образом? Возьмёте меня к себе? В своё загадочное имение? Ведь у вас где-то же оно есть?
Он засмеялся. — Есть, есть! Целая Вселенная моё имение! Да и твоё, чего ты не понимаешь.
— В качестве кого приглашаете войти в свою спальню?
— Ты ждёшь объяснений, в которых не нуждаешься?
— Зачем
