Сергей Павлов - Лунная радуга (сборник)
Я даже слегка растерялся. Он повернулся и вышел. Я проводил взглядом его ладную, вкрадчиво-гибкую, как у пантеры, фигуру. В моем сознании смутно забрезжил огонек какого-то интуитивного предощущения, которое обещало оформиться в мысль. Но не оформилось. По отношению к Нортону я испытывал одновременно странное любопытство и не менее странную неприязнь и, вероятно, поэтому не мог позволить себе ничего похожего на предвзятость…
Десант на Титанию, как я и опасался, стоил нам дорого. Во время бурения с отбором извлеченных из скважин проб ударил фонтан сжиженного газа. Пытаясь спасти буровое оборудование, Рэнд Палмер поднял грузовой катер, выдвинул манипуляторы и атаковал фонтан. Маневрировать на тяжелой машине возле взбесившегося ледяного грифона было очень непросто. В конце концов катер сильно обледенел, потерял управление, врезался в кессонный отсек жилого бункера. Бункер мгновенно разгерметизировался, но, к счастью, в этот момент никого в нем не было. Катастрофу видели выскочившие из-под фонтана Бугримов и Степченко. Катер беспомощно застрял в раздавленном кессоне – на боку, чуть кверху днищем… Бугримов опомнился первым – двумя прыжками преодолел расстояние до места катастрофы (сила тяжести на лунах Урана невелика) и, взобравшись на катер, попытался открыть донный люк. Не вышло. Рэнд на вызов не отвечал. Правда, ничего особенного с ним не случилось – его слегка оглушило. Но Бугримов этого не знал. Подоспевший Степченко увидел, как его напарник яростно продирается к верхне-боковому люку сквозь обломки кессона. Нечеловеческим усилием отогнув в сторону рваный лист металла, Бугримов расчистил себе доступ к люку. Степченко заметил, что массивная туша катера тронулась с места и начинает медленно оседать кормой. Предупредительный возглас товарища Бугримов принять к сведению не успел, тем более что уже забрался по пояс в открытый люк. Его просто разрезало бы пополам, да, спасибо, друг не растерялся. Трезво оценив обстановку, Степченко подставил под оседающую махину единственный рычаг, который был в его распоряжении в эти секунды, – собственное тело. Его расчет себя оправдал – удалось затормозить кормовое скольжение катера на несколько важных для Бугримова мгновений. Жизнь ценою жизни… Бугримов и пришедший в себя Палмер подняли вдавленного в ледяную кашу товарища.
Пока его доставили на борт корабля, пока извлекли из скафандра и уложили на операционный стол-агрегат, наступила клиническая смерть. Реанимация прошла удачно, однако состояние тяжелораненого было критическим. Чудовищное повреждение грудной клетки (к счастью, правостороннее), перелом позвоночника… Да что говорить, это был самый отчаянный случай в моей медицинской практике. До сих пор не понимаю, как мне удалось сохранить пострадавшему жизнь. Впрочем, это не только моя заслуга. Одна из женщин – инженер дальней связи – имела смежную профессию хирургического ассистента, как имеют те или иные смежные профессии почти все члены экипажа современного рейдера. Ассистировала она безупречно. Мне нравилось ее имя – Инга…
Время на пути к Земле, понятно, было насыщено для меня совсем иными тревогами, чем на пути к Урану. Состояние Степченко улучшалось медленно. В условиях хирургического стационара этот случай, пожалуй, не имел бы права именоваться особо тяжелым, но в специфических условиях полета… Словом, несмотря на принятые меры всесторонней биозащиты, после перегрузок стартового разгона борьбу за жизнь раненого надо было начинать, по существу, сначала.
Поглощенный медицинскими заботами, я, естественно, слабо реагировал на все остальное. Никаких особенных эмоций я не испытал, когда мне было официально объявлено, что рапорт, поданный мною «на самого себя», командный совет наконец рассмотрел. Утвержденное советом резюме гласило: «Явное противоречие между физическим материалом и предложенной в рапорте информацией не позволяет…» Дальше я не читал. Не позволяет – и ладно. И превосходно. Главное – никаких «обязать». Мое время ценили.
Правда, некоторый интерес вызвал у меня распространившийся слух о намерении Нортона досрочно выйти в отставку. Сначала я не поверил, но слух держался упорно. Я догадался расспросить об этом Ингу – кому, как не ей, инженеру дальней связи, было знать о сообщениях, адресованных УОКСу. К моему изумлению, слух подтвердился.
Решение своего командира выйти в отставку десантники связывали с происшествием на Титании. На мой взгляд, это была чепуха. Сначала Нортон действительно был подавлен случившимся и по многу раз на дню донимал меня или Ингу вопросами о состоянии раненого (впрочем, как и все остальные десантники). Однако, во-первых, довольно скоро я нашел возможным оповестить население корабля, что жизнь Степченко вне опасности. Во-вторых, сопоставляя настроение Нортона «до Урана» и «после Урана», я особой разницы не уловил. Все так же угрюм, малоразговорчив, замкнут… Но держаться он умел великолепно. Каждый жест его, каждый взгляд словно бы строго напоминали: «Я человек дела, а мое настроение никого не касается». Нет, похоже, Титания тут ни при чем. Его угнетало что-то другое. Мне оставалось теряться в догадках.
Я много был наслышан о предыдущем рейде «Лунной радуги», о катастрофе на Обероне, во время которой погибла половина десантников. В том числе командир этой группы Элдер и начальник рейда Асеев. Я точно знал, что в теперешней экспедиции участвуют лишь двое из тех, кому повезло спастись во время так называемого оберонского гурма. А именно: Нортон и первый пилот нашего корабля Аганн.
Мне показалось любопытным сопоставить внешние линии двух «старых оберонцев». Мешало то, что первого пилота я знал гораздо хуже, чем командира десантников, – редко его встречал, и еще реже мне доводилось с ним разговаривать. Разве только в кают-компании и за обедом или на очередных медосмотрах… Но даже на основе довольно поверхностных наблюдений я рискнул бы сказать, что Аганн по своему характеру едва ли не антипод Нортона. По-моему, наиболее выразительная черта его – мягкость. Должен, однако, отметить: здесь я имею в виду отнюдь не мягкотелость.
Теперь о главном. О том, что мне показалось не очень понятным… Характеры непохожи, служебные обязанности абсолютно различны, а все-таки в линиях поведения «старых оберонцев» прослеживалось нечто общее. Прежде всего, неразговорчивость, замкнутость, неулыбчивость (у Нортона переходящая в угрюмость). Похоже, они ни с кем не поддерживали не только дружеских, но и просто приятельских отношений. Разве не странно?.. Я ни разу не наблюдал, чтобы Аганн или Нортон принимали участие в какой-нибудь неделовой беседе. Ни разу не видел, чтобы они говорили между собой. Напротив, у меня создалось впечатление, будто они избегают друг друга. Или по крайней мере обходят друг друга вниманием больше, чем всех остальных. При встрече – легкий кивок в знак приветствия. И это все. Никаких иных жестов, никакого иного выражения эмоций. Не имею представления, как и где они проводили свое свободное время. Ни тот ни другой не появлялись в просмотровом зале, в салонах отдыха или в библиотеках, не интересовались ни одной из распространенных на рейдере игр… Чем глубже я об этом задумывался, тем загадочнее мне казался параллелизм в линиях поведения Нортона и Аганна.
Увы, на борту «Лунной радуги» мне довелось столкнуться с отдельными островками неодолимых, щекочущих нервы загадок. Экраны, «диверсии». Сам «диверсант». История с чужаком. И вот наконец таинственно схожие элементы странного отчуждения двух очень разных людей. Загадки, загадки. Глухая, безответная стена. Иногда я, фигурально выражаясь, поглаживал эту стену, но пробить был не в силах.
Правда, я не удержался от соблазна порасспросить Ингу о прошлом рейде «Лунной радуги» в систему Урана. Как участница предыдущей экспедиции она должна была знать о Нортоне и Аганне гораздо больше моего. Да, она видела перемены в поведении того и другого, но ничего особенно странного в этом не находила. Трагедия на Обероне тяжело подействовала на обоих. Во время той катастрофы оба потеряли самых близких друзей: Аганн – Элдера, Нортон – Михайлова. Уже не говоря о том, что погибли и другие их товарищи: Накаяма, Асеев, Бакулин, Джанелла. Да, раньше она не замечала за Нортоном теперешней угрюмости, и первый пилот был намного общительнее. Но что поделаешь, такова жизнь. Быть может, в какой-то мере они чувствуют вину перед погибшими. Ведь бывает такое у хороших, честных людей – ложное чувство вины! В той обстановке они сделали все, что могли, и ничего большего сделать было нельзя… Нет, она не знает, почему Нортон подал в отставку именно сейчас. Вероятно, у него были свои счеты с Внеземельем, но теперь, когда Оберон побежден, Нортон решил, что имеет полное право бросить работу в Пространстве совсем. Аганн? Нет, Аганн бросать не собирается. На днях УОКС сообщил, что переводит его капитаном на танкер юпитерианской флотилии. Аганн ответил согласием.
