Сергей Лукьяненко - Стеклянное море
– На мне долг, которому двести лет. Я знаю последние минуты Алер-Ила.
– Кто ты? – Рукава свитера сгорели по локоть; болтались, дотлевая, чадящие нитки. Пламя бессильно колотило девчонку по рукам.
– Лорд с планеты Земля. Сергей, капитан «Терры», спасшей Алер-Ила в космосе.
– Если ты врешь…
– Моя смерть будет страшной. Знаю, девочка. Я Сергей с Земли.
– Я проверю, – все еще не убирая рук, сказала девочка.
«Как?» – хотел поинтересоваться я. И не успел. Мир закружился, слабость ударила по ногам. Я понял, что падаю, и последним усилием уклонился от горящих поленьев, бросившихся к лицу…
Темнота.
И легкая боль, а может, и не боль, просто дрожь, словно в черепе болтался клубок тяжелой, как свинец, нити. И чьи-то пальцы, шевелящиеся у самых глаз, умело раскручивающие нить памяти.
Свет.
* * *– Выпей, – сказала девочка.
Во флаере было тепло. Во всяком случае, выше нуля по Цельсию; когда снаружи идет дождь из жидкой углекислоты, это совсем неплохо.
Я взял протянутый стакан с прозрачной жидкостью, глотнул и замер.
– Слишком крепко? – с сочувствием спросила девочка.
– Нет, – прошептал я. – Просто… просто не думал, что в спирте может быть больше девяноста восьми градусов…
– Здесь сто, – серьезно сообщила клэнийка. – Молекулярно связанная вода удалена особыми способами… добавлены специи и кристаллический сахар.
С юмором у клэнийцев всегда было неважно. А вот с алкоголем, похоже, наоборот.
– Я сообщила Дому, нас ждут. Дождь кончится минут через двадцать-двадцать пять, дорога займет еще семь. Пока дождь не кончится, лететь опасно.
Девочка выглядела предельно серьезной. То ли мое положение еще оставалось неясным, то ли она допустила какую-то ошибку, общаясь со мной.
– Как тебя звать? – опять поинтересовался я. Клэнийка казалась неотличимой от земной девочки-подростка, лишь обугленные рукава свитера напоминали, что ее кожа выдерживает открытое пламя… да и струящийся по колпаку флаера поток жидкого газа ей не повредит. – Или я еще враг и мне нельзя доверять имя?
– Ты не враг. Наш Дом обязан тебе всем – двести лет назад ты сообщил на Клэн, что Алер-Ил исполнил свой долг. Ты поклялся, что его атака спасла твою жизнь – и позволила затем победить Белый Рейдер. Отдав ему честь победы, ты позволил нашей семье существовать дальше. Ты друг. Ты должен стать членом семьи – и войти в Дом Алер равным среди равных.
Я насторожился. Что-то вспоминалось из рассказов Клэна-Алер-Ила. О том, как вступают в семью не принадлежащие к роду… Может быть, с тех пор ритуал изменился?
– Меня зовут Алер-Тьер, – сказала девочка и стянула свитер. Под ним ничего не оказалось – ни майки, ни лифчика. А последний, к моему удивлению, был бы нелишним – полураздетая, она выглядела взрослее… Ерунда. Это подыскивает оправдания разум. Ритуал приема в семью на Клэне не изменился. Хорошо, что удостоверять мою личность не отправился один из братьев Тьер… или ее папаша.
– Я в возрасте юности, – тем временем сообщила Тьер. Лицо ее было серьезным и торжественным, как у школьницы, благодарящей учителей на каком-нибудь торжественном вечере. – Я знала всех мужчин Дома и могу быть женщиной семьи. Ты вправе стать равным в Доме Алер.
Первым моим желанием было поинтересоваться, не могу ли я стать равным в семье Алер при помощи более взрослой женщины. К счастью, я вспомнил слова Клэна…
«Человеку не дано выбирать семью, в которой он родится. Нельзя выбирать и человека, принимающего тебя в новую семью. Кем бы он ни был, лучшее и худшее семьи – в нем».
– Я хочу стать равным в Доме Алер, – сказал я и понял, что говорю вполне искренне. Поставил на пол кабины стакан со стоградусным спиртом, расстегнул шов комбинезона. Тьер коснулась сенсоров на пульте – и спинки кресел мягко опустились. Она положила свой горелый свитерок на приборную панель – движение выглядело абсолютно произвольным, но почему-то свитер накрыл оптический датчик видеофона. Я благодарно улыбнулся.
Ее кожа была мягкой и теплой – нормальная человеческая кожа, а не броня. Губы – опытными, недетскими.
Последние капли углекислоты барабанили по кабине флаера.
– Все правильно? – спросил я Тьер, и она не ответила, потому что я и так видел – все правильно.
Я вошел в семью Алер.
* * *– Теперь ты свой, – сказала Тьер, расчесываясь. – Брат.
– Брат? – я лежал на откинутом кресле, наблюдая за девочкой. Зрелище было приятным. Особенно если не обращать внимания на расческу в ее руках – тонкие стальные зубья были остры как бритва. Расческа-кинжал. Наверно, у клэнийцев и зубные щетки со взрывателем.
– Брат, отец, сын, друг. Как угодно. Близкий-Мне-Мужского-Пола. Рэс-Ор-Мьен.
– Лучше зови меня другом. Слово более точное.
– Хорошо. Ты не гость больше и не тот, кому мы должны. Ты один из нас. Значит, должен выслушать и то, что тебе неприятно.
Я нахмурился:
– О чем ты, Тьер?
– О тебе. Я смотрела твою память, ты понимаешь?
– Конечно.
– Фанг, которого ты отпустил, сказал правду. Кто-то – возможно, Отрешенные – лишил тебя любви и дружбы.
– Ерунда. Я люблю Терри… и я друг Эрнадо, Ланса, Клэна… Алер-Ила то есть.
Как-то не так это прозвучало. Заученно. Дважды два – четыре.
– Нет, друг. Не лги себе. Ты помнишь о любви и дружбе – это верно. Память осталась. Но скажи – кем был для тебя Алер-Ил час назад? Другом, погибшим за тебя? Или ключом в Дом Алер, возможностью получить помощь планеты Клэн?
Я не ответил.
– Ты… – Тьер слегка улыбнулась, – нарушил два обычая своего мира… свои собственные, что важнее. Изменил жене – занимался сексом с несовершеннолетней. Правильные термины?
– Изменить жене – не такое уж преступление по нашим меркам. А твой возраст уже не запретен для секса… на Земле.
Тьер спокойно кивнула.
– Конечно. Но это были твои запреты – понимаешь? Личное табу.
– Я же был вынужден… – пробормотал я и отвел глаза. – Чтобы вступить в Дом.
– Друг, я рада, что ты в семье. Но Клэн уже давно не тот, что раньше. Мы уважаем чужие обычаи. Да, ты не сошел бы в Дом Алер. Но мы должны тебе всё – свое имя, Дом, семью, честь. Для тебя построили бы дворец на поверхности… или отдали бы весь Дом – а сами перебрались в новый. Тебе дали бы корабль и охрану… всё, что потребуется. Можно совместить любые культуры – если хочешь это сделать. Я не сомневалась, что ты откажешься войти в семью.
Я молчал. Нечего было мне сказать этой девочке – логичной и рассудительной, как робот. Сильной и честной, как робот.
– Друг, я хочу помочь тебе.
Я посмотрел на Тьер. Она сидела передо мной – полуодетая, симпатичная, мое вечное – отныне – проклятие и позор.
– Чем я могу помочь, скажи? Ты старше и сильнее, ты ранен…
Ранен? Пожалуй, да. Ранен в голову. В совесть.
– Долга нет, ты теперь в семье. Но он был – я помню. Мои детские сказки об Алер-Иле и Сергее, победивших Белый Рейдер, спасших мир Сеятелей.
– Что ты говоришь, девочка? – прошептал я. – Мы победили Рейдер потому, что он угрожал моему миру – Земле двадцатого века. Мир Сеятелей – как ты можешь его любить? Они дали вам страдание.
– Они дали нам жизнь, брат… друг.
– Жизнь-страдание, жизнь-кошмар. В мире, где нельзя жить…
– Мы живем.
– Жизнь в мучениях, смерть в бою, детство без невинности…
– Жизнь. Смерть. Детство.
Тьер взяла меня за руку. Ласковое касание, но теперь я не мог забыть, что под этой кожей – кремниевая пленка, твердая, как титан.
– Друг Сергей, твой мир дал жизнь – всем нам. Клэну, Ерргу, Тару, Фаа, Уне-Кор, Бьемену… всем мирам галактики. Неважно, по какой причине: мать может родить ребенка, не думая о его счастье. Все равно она – мать. Мы обязаны Земле всем. Не только Клэн, все хроноколонии – пусть нас и презирают на Земле. Мать может не любить детей – все равно она мать.
– Тьер, ты ничем мне не поможешь. Если только…
– Что? Я хочу помочь. Я гордилась своей семьей – потому что ты был другом Алер-Ила. Даже имя я выбрала близкое тебе – имя твоей Любимой-Женского-Пола. Нам чуждо такое однообразие – но я завидую ей.
Я закрыл глаза. Дурак. Даже не заметил сходства имен. Тьер. Терри. Прости, Тьер, что был твоим идеалом. Прости, Терри, что смог забыть любовь.
– Тьер… ты умеешь читать мысли. Ты знаешь – Алер-Ил был моим другом, Терри – любимой… совсем недавно.
– Знаю.
– Верни то, что забрали другие. Верни мне любовь и дружбу. Верни мне себя.
Я боялся посмотреть на нее – потому что знал ответ.
– Сергей… Я могу играть с твоей памятью, как с горстью снега. Могу ломать барьеры, как хрупкую льдинку. Но в твоем разуме не барьер – дыра. Из твоего разума вырвали часть. Если я сложу другой узор чувств – он не будет твоим. Я же не землянин… не мужчина… не ты.
– Как мне жить, Тьер?
Слова застревали в горле. Зачем я спрашиваю, какую мудрость хочу услышать от маленькой девочки, пусть и умеющей «играть с памятью»?
