Внучка жрицы Матери Воды - Лариса Кольцова
По мере взросления мне всё труднее было с бабушкой. И ничуть не хотелось открывать ей свой внутренний мир. Я не стала говорить ей о том, что часто думаю о своём отце. Что он стал сниться мне. Просыпаясь, я сразу же теряла смысл его речей. Прерываясь, сон всё утаскивал за собою, как океаническая волна выброшенное вдруг на берег сокровище, превращая его в бессмыслицу. Что именно блеснуло, настолько потрясло? Что именно он хотел донести до меня?
Даже не обладая впечатляющим богатством в сравнении со многими аристократами, живущими на целом континенте, мой отец был уникальным человеком. И не только из-за того, что именно ему принадлежал реликтовый лес, не желающий воспроизводиться больше нигде, а по целому ряду причин. Плохо помня его, я всё равно ощущаю даже теперь его необычность, его непохожесть ни на кого и, наверное, так считает всякая дочь, если она любит или любила своего отца.
Сиреневые дали уходили к далёким зыбко-перламутровым холмам, почти зримо струилась атмосфера вокруг, — её хотелось буквально пить, так она была насыщена и чиста, и яркие бабочки, не отличимые от цветов, если замирали неподвижно, мерцали в трепетном полёте, как искры рассыпавшейся после недавнего дождя радуги. Сиреневые кроны издавали переливчатое пение, а поскольку птицы скрывались в густой листве, в детстве мне казалось, что поют деревья, — они одушевлённые! Только вспоминая то место, я могу воспроизвести в себе лицо отца. Проявляясь в памяти, оно лучится от любви и радости.
Впоследствии Ифиса — подруга Гелии говорила мне, что мой отец вовсе не был красавцем. Ей довелось видеть его в своей юности, когда она жила в усадьбе Ал-Физа — нашего ближайшего соседа. По её описанию отец, хорошо сложенный, не обладал при этом внешней заметностью, худощавый и абсолютно седой, несмотря на довольно молодой возраст. Хороши были его глаза — умные, глубокие и говорящие всякому, что перед ним очень добрый и неординарный человек. Не говоря прямым текстом, что на её вкус он был так себе, Ифиса ясно давала это понять, подробно описывая его облик, будто только вчера его и видела. Насколько я понимаю, это трудно сделать даже в отношении близкого когда-то человека, если не сохранилось его изображений на том или ином носителе. А уж вспомнить детально постороннего человека, спустя годы, и подавно. Но Ифисе лишь бы о чём поговорить, нашлась бы тема. Она обладала способностью по всякому поводу на ходу сочинять целое художественное произведение, возникни только внимательный слушатель. Эта женщина, что называется, из породы «певчих птиц», — но не зычно крикливая и пустая трещотка, а лёгкая и голосистая, поющая ради самого пения, — умела везде и всюду находить себе крошки отрадных моментов.
Для бабушки тема её сына — моего отца с момента его гибели стала табуированной. Она пресекала всякие попытки касаться прошедших лет, когда папа был жив и здоров, а сама она — блистательная аристократка — счастливая жена и мать и, наконец, бабушка любимых внуков. Я не осуждаю её теперь, понимая, что так ей легче жилось настоящим. Мне же хотелось иметь в своём воображении живой, так сказать, объёмный облик своего отца. Тех подробностей о нём, которые он проявлял в общении с другими, — не настолько мне был важен его рост и форма носа. Ифиса же в определение его характера не углублялась, поскольку отец никогда не удостаивал её личным общением, из-за чего, как я полагаю, внушал ей что-то близкое к неприязни. Ведь в те времена проникающая радиация её редчайшей красоты поражала всякого, кому не посчастливилось в отличие от Ал-Физа присвоить себе такое вот чудо, рождённое Паралеей. Тут уж Ифиса не знала удержу в самовосхвалении, компенсируя этим свой последующий провал в простонародные низины, куда и выбросил её пресытившийся Ал-Физ. В дни же её ослепительного сияния на всю округу мой отец, по-видимому, ею не восхищался, как прочие. За что она не простила его даже спустя годы и годы, хотя легко простила своего неверного и жестокого Ал-Физа. Она открыто гордилась, что время от времени он приближал её к себе для интимной надобности и после разрыва. Их души и тела в этом смысле совместно несли в себе до сих пор актуальную, так и не остывшую окончательно, прежнюю страсть.
— Ал-Физ рассказывал тебе хоть что о моём отце? Они же дружески общались.
— Да откуда мне помнить! Друзей вокруг толкалось столько! Да и времени у нас на досужие разговоры не оставалось. Мы занимались только друг другом. Подробности этих занятий я опускаю, щадя твою невинность. Ал-Физ проявлял неустанное изобретательство в развлечениях. Мне времени на собственных малышей порой не хватало! Где уж там изучать его друзей! Хорошо ещё, что со мною жила добрая няня моих детей Финэля. Она и меня любила как дочь. До сих пор тоскую о ней. До слёз иногда…
— Ну, так и навести её.
— Ты с ума сошла! Там Айра теперь хозяйка всему. Она теперь жена моему мужу, мать моим детям, а не я. Да и больно мне встречаться с собственным прошлым и с людьми оттуда.
— Как же тогда Ал-Физ? — не отставала я.
— Он всегда моё настоящее…
Только в редких снах я вижу моего отца очень ярко, стоящего в сквозной тени сплошь сиреневых деревьев, когда он, держа меня на руках, оказывался ниже моего лица, а я наблюдала его сверху. Поэтому он всегда смеётся в моей памяти, всегда светится. И повзрослев, я невольно в каждом встречном ищу этот свет и эту любовь, трезвым умом понимая, что не встречу, — похожих на него нигде нет.
— До чего же ты милашка, Нэя! — добродушно, но и снисходительно похвалила меня Ифиса. — Ты копия своей бабушки. В молодости она притягивала мужчин настолько, что увлекла в Храм Надмирного Света самого Ниадора Роэла — не только аристократа, а и весьма умственно развитого человека с утончённым вкусом к жизни, наделённого к тому же и немалым богатством. Конечно, он не обладал таким телесным совершенством, как мой Ал-Физ, зато, как я наслышана, не являлся грубым и жестокосердным. Твоя бабушка, в молодости нежная, легкая и миниатюрная, а при этом хитрая и расчётливая, умудрилась завладеть его душой и богатством. Вот в результате сочетания таких родительских качеств твой отец и получил от них в дар свою оригинальную природу. Не лишённый привлекательности, он обладал заурядной внешностью, хотя и был наделён природным умом своего отца. А уж благоприятные условия рождения помогли ему свои задатки
