Питер Гамильтон - Нейтронный Алхимик. Конфликт
Потомственного горожанина Мойо такая идея не привлекала, но вслух он этого не высказал.
В дверь постучали прежде, чем Мойо успел выйти на улицу. На крыльце стоял их сосед Пэт Стейт в роскошном бейсбольном костюме в сине-серую полоску.
— Мы тут команду набираем… — с надеждой проговорил он.
— Да мы встали только что.
— А, понятно. Вы извините… Но если после обеда вы свободны…
— Тогда, конечно, подойду.
Пэт принадлежал ко все растущему числу экснолльских спортсменов-любителей, вознамерившихся, казалось, переиграть во все подвижные игры, придуманные когда-либо человечеством. Два городских парка они уже заняли.
— Спасибо, — выдавил Стейт, не замечая иронии в голосе и мыслях Мойо. — На нашей улице поселился один бывший англичанин. Обещал научить нас играть в крикет.
— Просто сказка.
— А вы во что играли раньше?
— В покер. На раздевание. А теперь извините, мне еще кур на завтрак ловить.
Куры давно вырвались из загородки, но из сада не уходили, роя газон в поисках червячков. Порода была генинженированная — толстенькие, изжелта-рыжие и на удивление быстроногие.
Первая попытка поймать курицу закончилась для Мойо тем, что он уткнулся носом в газон. Когда он поднялся на ноги во второй раз, куры сообразили, что творится что-то не то, и с перепуганным кудахтаньем попрятались по кустам. Мойо бросил на них озлобленный взгляд, поспешно отряхнул грязь со штанов и рубашки и ткнул пальцем в воздух. Капля белого огня перебила курице шею. Разлетелись перышки, и хлынула неожиданно обильным потоком кровь. Мойо понимал, насколько нелепо это выглядит — такой мощью кур давить. Но если хоть так получается…
Расстреляв всех кур в поле зрения, Мойо подошел к ближайшей тушке, и та, к его изумлению, бросилась прочь, болтая держащейся на одной полоске кожи головой. Одержимый недоверчиво воззрился на нее — сам он всю жизнь полагал, что это сказка. Потом к свободе устремился второй труп. Мойо закатал рукава и призвал огоньку посильнее.
Когда он вернулся в бунгало, из-за приоткрытой двери в кухню доносились голоса. Ему даже не понадобилось напрягать шестое чувство, чтобы понять, кто заглянул в гости.
Под управлением Стефани печка пылала жаром. Вокруг нее грелись ребятишки, попивая чай из огромных кружек. При виде Мойо все замолчали.
Стефани улыбнулась было смущенно и тут же изумленно моргнула при виде обугленных ошметков курятины. Дети захихикали.
— А ну, марш в холл! — прикрикнула она на них. — А я тут посмотрю, что можно спасти.
— Какого черта ты творишь? — спросил Мойо, когда они вышли.
— Приглядываю за ними, конечно. Шеннон говорит, что со дня появления одержимых она ничего не ела.
— Но ты не можешь! Представь…
— Представить что? Что полиция явится?
Мойо бросил обугленные тушки на кафельный разделочный столик у плиты.
— Извини.
— Мы в ответе только перед своей совестью. Больше нет законов, нет судов, нет правых и виноватых. Только «правильно» и «неправильно». Для того нам ведь и дана эта новая жизнь, верно? Чтобы слушаться только себя.
— Не знаю. Наверное.
Стефани прижалась к нему, обняв за талию.
— Посмотри на это с точки зрения эгоиста. Ну чем тебе еще занять день?
— А я-то думал, что это я неплохо приспособился.
— Поначалу — да. А я просто не сразу в себя пришла.
Он выглянул в холл. Прыгающих по диванам ребятишек оказалось восемь, все не старше двенадцати-тринадцати.
— Не привык я к детям.
— К курам, судя по всему, тоже. Но их ведь ты притащил домой?
— А ты уверена, что хочешь этим заниматься? Я хочу сказать — сколько ты сможешь за ними приглядывать? Что случится, когда они подрастут? Им стукнет шестнадцать, и их одержат? Не самая приятная перспектива.
— Этого не будет. Мы избавим этот мир от контакта с бездной. Мы первые и последние одержимые. Подобное больше не повторится. И в любом случае, я не собиралась растить их в Экснолле.
— А где же?
— Мы отвезем их к Мортонриджскому перешейку и сдадим другим живущим.
— Да ты шутишь.
Нелепое заявление — он уже ощутил в ее мыслях железное упорство.
— Только не говори, что хочешь проторчать в Экснолле всю вечность.
— Нет. Но первые пару недель согласился бы.
— Путешествовать — значит копить впечатления. Я тебя не заставляю, Мойо, можешь остаться здесь и учиться играть в крикет.
— Сдаюсь. — Он со смехом расцеловал ее. — Пешком они не пройдут, слишком далеко. Нам потребуется какой-то транспорт. Так что я обойду город, гляну, что нам оставила Эклунд.
Уже в восьмой раз Сиринкс подходила к старинному домику Вин Цит Чона на берегу озера. Иногда они беседовали наедине, порой к ним присоединялись психотерапевты, Афина, Сайнон и Рубен. Но сегодня они опять были только вдвоем.
Вин Цит Чон, как всегда, сидел на веранде в своей инвалидной коляске, набросив на колени клетчатый плед.
— Добро пожаловать, милая Сиринкс. Как поживаешь?
Она слегка поклонилась на восточный манер — привычка, приобретенная ею после второго сеанса.
— Сегодня утром с ног сняли медпакеты. Едва могу ходить — такая кожа нежная.
— Надеюсь, ты не винишь в этом незначительном неудобстве врачей?
— Нет, — она вздохнула. — Они просто сотворили чудеса. Я им благодарна. А боль — она скоро пройдет.
Вин Цит Чон слабо улыбнулся.
— Именно такой ответ тебе и следовало дать. Будь я подозрительным стариком…
— Извините. Но я действительно воспринимаю физическое неудобство как преходящее.
— Весьма удачно. Последние цепи сброшены.
— Да.
— И ты вновь можешь летать среди звезд. А что, если ты снова попадешь к ним в лапы?
Девушка вздрогнула, строго покосившись на старика.
— Мне кажется, я еще недостаточно выздоровела, чтобы раздумывать об этом.
— Конечно.
— Ладно. Если хотите знать, я теперь вряд ли с такой охотой стану покидать жилой тороид «Энона». По крайней мере до тех пор, пока во Вселенной остаются одержимые. В моем положении это так плохо? Я подвела вас?
— Ответь сама.
— Я до сих пор вижу их в кошмарах.
— Знаю. Хотя и реже — мы считаем, что это признак прогресса. Какие еще симптомы сохраняются?
— Я снова хочу летать, но… мне трудно заставить себя решиться на это. Похоже, что меня пугает неопределенность. Я могу столкнуться с ними вновь.
— Неопределенность или неизвестность?
— Как вы любите копаться в мелочах.
— Ублажи старика.
— Неопределенность, безусловно. Неизвестное меня всегда притягивало. Я так любила исследовать новые миры, находить новые чудеса…
— Прости, Сиринкс, но ты никогда этого не делала.
— Что? — Она повернулась к нему, отпустив поручни, на которые опиралась, только чтобы увидеть на лице старика все то же раздражающе спокойное выражение. — Мы с «Эноном» не один год этим и занимались.
— Вы не один год изображали туристов. Вы восхищались тем, что открыли другие, что они построили, как они жили. Это поведение туриста, а не первооткрывателя, Сиринкс. «Энон» никогда не залетал в систему, не нанесенную на карту. Твоя нога ни разу не ступала на планету первой. Ты всегда действовала наверняка, Сиринкс. И даже это тебя не спасло.
— От чего?
— От неизвестности.
Она присела в плетеное кресло.
— Вы так обо мне думаете?
— Да. Не надо стыдиться, Сиринкс, — у всех нас есть слабости. Свои я знаю, и их больше, чем ты была бы готова поверить.
— Как скажете.
— Ты, как всегда, упряма. Я еще не решил, слабость это или сила.
— Зависит от обстоятельств, наверное, — она выдавила лукавую улыбку.
Старик согласно кивнул.
— Как скажешь. В этих обстоятельствах, соответственно, следует считать твое упрямство слабостью.
— Вам кажется, что я должна была отдать им и себя, и «Энон»?
— Нет, конечно. И мы встретились, чтобы определить будущее, а не переигрывать прошлое.
— Так вы считаете, что мой предполагаемый страх остается проблемой?
— Он сдерживает тебя, а это плохо. Твой разум не должны сдерживать преграды, даже поставленные себе самой. Я бы предпочел, чтобы вы с «Эноном» смотрели в будущее с уверенностью.
— Как так? Я-то думала, что уже почти исцелилась. Вместе с психотерапевтами я пережила заново все пытки и несчастья, мы разобрали при помощи логики все черные призраки прошлого. А теперь вы утверждаете, что в моей психике таится глубоко укоренившийся порок. Если я не готова сейчас, то уже никогда не буду готова!
