Пол Андерсон - Ушелец
— И меня жалко, — сказала она тихо, не отрываясь от плиты. — Может, ты останешься?
— Не место мне тут. Я неверующий.
— В душе все верят. Из-за этого общество и раскололось… Да, из-за этого. Ортодоксы становятся все более нетерпимыми, они отрицают радости жизни, обрушиваются на любые проявления чувства, способные притупить боль человеческого существования. Прежде я сама примыкала к ортодоксам и знаю, о чем говорю. Не потому ли люди отказываются от веры? Не потому ли пытаются найти какие-нибудь новые способы жить или отыскать такие способы в прошлом? Пытаются обрести смысл жизни? Да и «кузнечики» твои, и сам ты.
— Не думаю — я ведь простой художник. И надеюсь когда-нибудь стать хорошим художником. На этом мои амбиции исчерпываются. — Скип потер подбородок. Он не был склонен к самоанализу. — Полагаю, бродячая жизнь для меня самое то. Сидя в мастерской, читая книжки и глядя в телевизор, вряд ли я найду подходящую тему для своей картины.
— А мне кажется, сегодня утром ты был очень близок к Богу, — сказала Урания, внимательно посмотрев на него.
— Кто его знает… Подобное чувство посетило меня как-то в горах, когда я лежал в спальном мешке и смотрел на звездное небо. Что наша планета? Крутящийся шарик, и мы на нем — жалкие копошащиеся козявки. Жуткое и величественное чувство… — Скип решил, что пора спускаться на землю. — Да ладно, девочка, для меня полминуты такого состояния — уже много!
— Тут таинство, Скип, — продолжала Урания. — Это существо не какой-нибудь там иностранец в национальном костюме, это… это некое бытие, которое мы не умеем воспринимать. Разве ты не понимаешь, что наука дает нам только крохи знания, лишь то, что можно увидеть или потрогать.
Оладьи наконец поджарились. Урания выложила их на тарелку и села напротив Скипа.
«Если так и дальше пойдет, — думал он, поливая оладьи вареньем, — она и до вечера не кончит своей проповеди. А может, и до утра, если ее не остановить».
— М-м! Пища богов! — промычал он с набитым ртом.
— Погоди! — Урания взяла его за руку. — Я хочу, чтобы на тебя снизошло озарение, — ты его заслуживаешь.
— Вряд ли, милая. Давай смотреть правде в глаза. Я уважаю твои религиозные чувства, но никоим образом не разделяю их. Просто меня интересует этот сигманец и проблема контакта. Наверняка он думает иначе, чем мы: он же не гуманоид. Я уверен, найдется какой-нибудь умник — и ларчик откроется, держу пари, очень скоро.
— Если сигманец не улетит прежде. И навсегда.
Скип кивнул, помрачнев. Подобные опасения высказывались не раз по мере того, как месяцы неудач складывались в годы. Может, звездолет совершает полеты от одной планеты к другой просто так. Со скоростью, которая недоступна кораблям землян, которые всего-то полвека назад вышли в космос. Звездолет способен облететь Солнце, причем может подойти к нему настолько близко, что на таком расстоянии радиация наверняка убила бы экипаж любого нашего корабля. Может, через пару недель звездолет покинет окрестности Земли и обоснуется возле какого-нибудь Гинунгагапа?
И если все его технологические чудеса улетучатся вместе с ним, так и не доставшись людям, это, возможно, будет еще не худшее из зол. Сама возможность межзвездных перелетов теперь уже доказана, но нынешнее поколение едва ли признает это, а возможно, человечество просто не успеет этого признать. Скип постоянно читал книги, причем в самых неподходящих для этого местах, и мог назвать имена многих серьезных ученых, которые полагали, что технически развитая цивилизация, ограниченная одной-единственной пригодной для жизни планетой, через несколько столетий неизбежно должна прийти к своей гибели.
— Боюсь, это очень возможно, — сказал Скип. — Сколько мы будем дожидаться, покуда этот тип, неважно кто — он, она или оно! — соизволит приступить к разработке общего языка? Сколько можно биться лбом о стену?
— Беда в том, что они сами себя ограничивают, — горячо подхватила Урания. — Помимо нескольких чиновников да журналистов, туда допускают только ученых. Больше никого. Неужели никому не приходит в голову, что сигманец ищет не столько общения, сколько общества?
— Как ты представляешь себе общество без общения? — Скип решил продолжить эту тему, хотя это не входило в его ближайшие планы. Однако беседа его увлекла. — Мне, к примеру, приходила мысль, что мы сигманца вовсе не интересуем. Как это ни печально, нам, возможно, придется принять это как факт. Может, его устремления, его чувства не имеют ничего общего с нашими. Но черт побери! Ведь зачем-то они строят звездолеты, о каких нам приходится только мечтать! Значит, должны быть и сходные мотивы к перемене мест…
И тут Скип разинул рот, уронил вилку на стол и испустил такой вопль, что Урания в испуге вскочила.
Глава 2
Неделю спустя звездолет вернулся на свою прежнюю орбиту. С обитаемых орбитальных станций сообщили, что в течение часа корабль пребывал в состоянии светящегося шара, переливавшегося всеми цветами радуги. Это означало, что сигманец готов принять гостей: один из немногих сигналов, которые люди научились идентифицировать достаточно точно. Так как подобные приглашения имели силу в течение нескольких дней, космический корабль и команда были постоянно готовы действовать согласно схеме, которая предварительно прошла горнило жарких дебатов между учеными и политиками. На этот раз задание было разработано вроде бы более рационально.
Ивонна Кантер размышляла о том, что ситуация складывается отнюдь не в пользу гомо сапиенс. (Меж тем она натянула комбинезон, схватила заранее собранную сумку, закрыла свой номер, спустилась с пятидесятого этажа в подземный гараж, установила автопилот машины курсом на базу Армстронг, закурила сигарету и попыталась расслабиться — впрочем, тщетно.) Три года разочарований привели к тому, что посещение звездолета перестало считаться престижным. Ведь все, что там происходило, скрупулезно записывалось всевозможной аппаратурой и передавалось по каналам связи. Зачем в поте лица своего добывать исходную информацию, если с равным успехом можно было подготовить научную статью, с полным комфортом работая в своем кабинете?
«Вот что они себе думают, — размышляла Ивонна. — Конечно, пока что они оказывались правы, но на этот раз, на этот-то раз…» Сердце ее готово было выпрыгнуть из груди.
Улицы Денвера в пять утра были почти пусты. Дорожные компьютеры кратчайшим путем направляли машину к черте города. Выйдя из зоны их управления, автопилот прибавил газу и со скрежетом выжимал из машины километров двести в час. Ивонна почти не смотрела по сторонам — ни на придорожные поля, ни на широко раскинувшийся взлетный комплекс, до окраин которого она наконец добралась.
Ей пришла в голову мысль, что не только космодром Армстронг, но и Исследовательский центр Кеннеди потеряли в ее глазах все свое прежнее очарование, равно как вся астронавтика Земли вообще. Можно продолжать челночные полеты на лунные и марсианские станции, можно готовить экспедицию на Юпитер, обсуждать перспективы полета к Сатурну, но когда сигманский звездолет висит у тебя над головой, понимаешь, что все это детские игрушки.
Ивонна пришла в себя, только оказавшись перед полковником Алмейдой. Запуск был назначен на 9.45, она прибыла первой, за два часа до старта.
— Напомните мне, полковник, кто еще должен быть. Я что-то забыла, — обратилась Ивонна к Алмейде.
— Только Ван, — ответил тот. — Вы же знаете, европейцы еще не очухались после аварии с «Коперником». Мы предложили им услуги Дуклоса, но те отказались. Сильно подозреваю, что они просто экономят деньги. А русские… Эти и вовсе сообщили в Центр, что Серов заболел, а замены ему сейчас нет. Так что они — «пас». Думаю, последний финансовый кризис потрепал их куда сильнее, чем они хотят показать.
— Значит, Ван и я? Отлично… По крайней мере, никто не будет путаться под ногами.
Алмейда с интересом разглядывал Ивонну. Высокая, стройная, почти худая. Всегда опрятная и тщательно подобранная одежда подчеркивала ее прелестные черты: удлиненное худощавое лицо, узкие скулы, нос с горбинкой, острый подбородок. Все это было привлекательно само по себе, и вдобавок — пухлые губы, живые глаза, брови вразлет, цвет лица, которым едва ли могла похвастаться женщина в ее возрасте, а ей было тридцать. Однако комбинезон и черные волосы, обычно распущенные по плечам, а теперь собранные в строгий пучок, ставили отчасти все на свои места.
— Не думаю, что Ван будет сильно докучать вам, — с расстановкой произнес начальник контрразведки. Ивонна улыбнулась:
— Да уж, вы целый день за камерой: кто, чего, с кем… Впрочем, Ван точен, как робот. — Она стала серьезной и поспешно добавила: — Извините, не надо было мне так говорить. Просто Ван не самая приятная компания. За его непроницаемой внешностью есть какая-то натянутость. Чувствуешь, что он постоянно следит за тобой, просчитывает каждый твой шаг. Это действует на нервы.
