Пол Андерсон - Ушелец
В толпе послышалось: «Приветствуем… Аве… Ом Мани Падме Хум…» Люди запели, заплясали, кто становился на колени, кто падал ниц. Звездолет уже исчез на бледнеющем востоке, а обряд все продолжался. Скип стоял и смотрел во все глаза.
Обряд совершался последовательно — одно вероисповедание за другим. Затем толпа смешалась, и все направились обратно в поселок, завтракать. Кто переговаривался, кто шел молча. Восток светлел, округа просыпалась.
— А где Сандалфон? — спросил Скип Уранию. Та взглянула на него, и он снова отметил про себя, какие длинные у нее ресницы. Ветерок трепал волосы, выбившиеся из рыжих кос.
— Ты что, не знаешь? — удивилась она. — Извини. Наверное, нам с Сандалфоном следовало бы ставить друг друга в известность, кто из нас о чем тебе уже рассказал. В общем, он надумал уйти на месяц в отшельники, и ему нужно подготовить убежище, вот он и решил воспользоваться удобным случаем.
— Убежище от кого? — поинтересовался Скип, улыбаясь.
Урания тоже улыбнулась в ответ. Если отвлечься от ее религиозности, она была бы простой и искренней женщиной. Никакие перемены имени и образа жизни не могли вытравить из нее той Мэри Петерсон, которой было так одиноко в Чикаго.
— Убежище от разного рода субчиков, — сказала она. — Таких, как ты, например. А ты меня интересуешь. Наверное, еще больше, чем я тебя.
Скип пожал плечами:
— Мои анкетные данные тебе известны. Добавить мне нечего.
При первом знакомстве на просьбу рассказать о себе он ответил ей:
— Томас Джон Вэйберн, а попросту Скип — уж не знаю, почему меня так прозвали. Родился и вырос в Беркли, штат Калифорния, средний класс, отец электронщик, мать программист, брат и сестра так и остались «соломой». Конечно, невелика радость иметь в семье «кузнечика», но мы не отдалились друг от друга и время от времени встречаемся.
— Как ты сказал?
— «Солома». Простые налогоплательщики… Или ты насчет «кузнечика»? Это сленг. Нечто вроде бродяги-шарманщика. — Он быстро добавил: — Но не обманщика! У «кузнечиков» свой кодекс чести, кровное родство не в счет. Просто мы одинаково думаем, одинаково живем, собираемся иногда — мы не попрошайничаем и не воруем. А если кто и учудит что-нибудь этакое, так все «кузнечики» отвернутся от него, чтобы цеха не порочил. Мы обычные наемные рабочие и хотим, чтобы нам доверяли.
— Конечно, я слыхала о таких. Но ты говоришь так, словно с тех пор как я живу здесь, их стало намного больше. Неужели они не могут найти нормальную работу?
— Разумеется, нынче в сельском хозяйстве и в промышленности почти все автоматизировано. Но ты не представляешь, какой нынче спрос на индивидуальное обслуживание, на нестандартные развлечения. А мозгами шевелить мы умеем. У многих «кузнечиков» за плечами колледж. Мне вот предлагали место учителя, но как-то нет охоты связывать себе руки, во всяком случае прежде, чем успею посмотреть на мир. Поэтому я и ушел из дома. Если ты не хочешь, чтобы я расписал комнату, о которой мы говорили, то, может, я пригожусь как плотник, механик, монтер или, скажем, садовник, а еще я умею петь песенки и рассказывать сказки.
Урания задумчиво кивнула, ее взор блуждал где-то далеко-далеко, она вспомнила свою прежнюю жизнь.
— Мне кажется, — сказала она, — что современное производство способно дать средства к существованию любому человеку, независимо от образа его жизни.
— Деньги-то гуляют, само собой, но использовать свое право на общественные работы меня как-то не тянет. Хотя, проработав полгода каким-нибудь уборщиком, можно при скромных запросах обеспечить себе свободу месяцев на шесть.
— Хорошо бы тебе понять, что наша община никоим образом не отказывается от использования механизмов и достижений кибернетики. Иначе плакали бы наши доходы. Без высоких технологий не было бы низких цен на наши товары, и я сомневаюсь, что нам удалось бы раскрутить тут все наше хозяйство.
— Ты и правда приехал сюда для того, чтобы просто посмотреть, на что это похоже?
— Я же говорил тебе, Урания, что коллекционирую ушельцев, а ушельцы растут как грибы. — Скип нахмурился. — Бывает, вырастет бледная поганка, но чаще-то попадаются грибочки съедобные, как, например, здесь.
— Как мило! — усмехнулась Урания. — Ты сравниваешь меня с поганкой.
Смутившись, Скип покраснел.
— А не будь злюкой! — Урания взяла Скипа за руку. — Просто я хочу узнать тебя ближе, еще ближе… Именно поэтому Сандалфон и поспешил удалиться.
— Ты имеешь в виду… — Сердце у Скипа заколотилось.
— Да, — просто сказала Урания. — Мы тут не признаем браки. Могут возникнуть всякие сложности, ревность там и всякое томление духа. Но ведь безбрачие куда хуже, правда?
Они поцеловались. Ослепительное солнце вставало над вершиной горы, зазвенел жаворонок. Несколько человек, проходя мимо, весело их приветствовали.
Через некоторое время Урания отстранилась, тяжело дыша и раскрасневшись.
— Как выясняется, ты и тут неплох, — улыбаясь, сказала она.
— Ты тоже.
Урания показалась Скипу несколько наивной, но, может, это только на людях? Как бы то ни было, он снова влюбился, и у него была чудесная работа. И хотя вокруг все еще лежали длинные синие тени, воздух уже прогрелся так, что Скип почувствовал слабый запах шалфея.
Держась за руки, смеясь и приплясывая, они пошли вниз, но уже быстрее, чем прежде. Когда они добрались до дома Урании, та первым делом принялась собирать малышей в школу. Вэйцы отказались от услуг министерства образования и держали своих собственных педагогов по всем предметам. Особое внимание в школьной программе уделялось, естественно, теоонтологии.
Урания шепнула Скипу, что все свой дела сделала еще вчера и сегодня у нее выходной, так что спешить некуда, разве что с завтраком.
— Хочу смотреть на звездолет! — канючил Мика.
— Тебе еще рано, маленький, — сказала Урания, причесывая сына. — Он ничем не отличается от обычного спутника.
— А я хочу, — настаивал малыш.
— Так нельзя говорить. Это противно Богу.
— Ему же всего шесть! — вмешался Скип. — Майку, я имею в виду, не Богу. Малыш, я думаю, ты успеешь посмотреть на него в субботу. Ладно? А сейчас идем-ка умываться и одеваться, а пока жарятся оладьи, я расскажу какую-нибудь историю.
— Давай про воздушный шар! — скомандовал Джоэль, потому что Скип неизменно приплетал туда самого Джоэля.
— Нет! Давай про планету Ивинку! — потребовал Мика, из тех же соображений.
— Сейчас мало времени, — заметил Скип, — так что я, пожалуй, расскажу вам историю про дракона.
Покуда малыши плескались и приводили себя в мало-мальски приличный вид, Скип сидел за кухонным столом и внимание его раздваивалось: одна половина отвлекалась на более чем соблазнительные движения Урании, другая же была занята блокнотом, в котором он обычно рисовал, когда было время.
«Значит, дракон… А что дракон? — Скип нарисовал пузатого сияющего дракона с нимбом вокруг головы. — Да-да, святой дракон! Под правой передней лапой лежит Библия. Нет! Лучше не надо. Зачем портить ей настроение». Вместо Библии он нарисовал лист с нотами и прямо на нимбе написал: «О соле мио», и получилась история про дракона Филиберта Фиредрейка, который всю жизнь мечтал петь на сцене, но всякий раз устраивал на сцене пожар, а два умных мальчика, Джоэль и Мика, придумали для него специальный шлем с трубой, которая шла прямо к голландской печке, на которой дракону готовили обед. Рассказывая эту историю, пока братья собирались в школу, Скип и подумать не мог о том, чтобы позавтракать самому.
Он потянулся рукой к Урании, но та ловко увернулась и сказала:
— Поспешишь, людей насмешишь! Сперва я хочу тебя покормить. У нас впереди еще целый день и целая ночь.
Она уже говорила ему, что мальчиков приведут домой только на следующее утро. Скип подумал, что, наверное, это тоже не случайно и что в отказе от семьи как ячейки общества есть свои прелести, хотя он прекрасно понимал, что во всем этом есть что-то угнетающее.
Пока Скип потягивал кофе, Урания готовила ему завтрак. В открытое окно лился солнечный свет, нагревая рыхлые глинобитные стены. От плиты вкусно пахло, и Скип в душе признал, что Урания была права насчет «покормить», потому что в животе у него так и бурчало. Впрочем, прогулка придала ему сил, и от счастья он чувствовал себя чуть ли не половым гигантом.
— Ну и горазд ты сочинять! — восхищалась Урания. — Как ты это делаешь, почти не задумываясь? Жалко будет мальчиков, когда ты уйдешь.
— Тут ничего особенного нет, — попытался замять дело Скип, чувствуя некоторую неловкость.
— И меня жалко, — сказала она тихо, не отрываясь от плиты. — Может, ты останешься?
— Не место мне тут. Я неверующий.
— В душе все верят. Из-за этого общество и раскололось… Да, из-за этого. Ортодоксы становятся все более нетерпимыми, они отрицают радости жизни, обрушиваются на любые проявления чувства, способные притупить боль человеческого существования. Прежде я сама примыкала к ортодоксам и знаю, о чем говорю. Не потому ли люди отказываются от веры? Не потому ли пытаются найти какие-нибудь новые способы жить или отыскать такие способы в прошлом? Пытаются обрести смысл жизни? Да и «кузнечики» твои, и сам ты.
