Игорь Николаев - Гарнизон
Человек в панцире медленно поднял вверх левую руку, ладонью вперед, словно призывая к миру, и стволы винтовок синхронно опустились. Неспешно, словно к рукам у него были привязаны грузила, человек снял шлем. Холанн не узнал его, хотя определенно где‑то видел эти жесткие, рубленые черты лица, обширные залысины и большие темные глаза, холодные, как кусок льда в океане Ахерона. А Тамас неожиданно отступил на шаг, склонился в сдержанном поклоне и сложил руки на груди.
— Я не препятствую, — четко и довольно быстро сказал комиссар.
— Принимается, — сказал главарь прибывшей команды, и теперь Уве узнал его. Точнее узнал голос — губернатор Теркильсен оказался не очень похож на свои официальные пикты, но его голос много раз слышал каждый обитатель Танбранда.
Ворота вскрыли быстро, промышленным электрорезаком, который запитали напрямую от ближайшего геликоптера. В процессе сего действа Тамас не сдвинулся с места, лишь проговорил что‑то в воротник комбинезона. Сквозь стон и визг разрезаемого металла Холанн расслышал только что‑то про боевую готовность, "не приближаться…" и "по казармам". Надо полагать, комиссар приказал личному составу Волта сидеть по углам, не приближаться к ангару и быть наготове. Серебряные печати не снимали. резали прямо через них. Светлый металл разбрызгивался мелкими каплями, Уве чуть вздрагивал при виде такого святотатства.
Наконец старые заржавленные петли заскрипели, и впервые за десятилетия солнечный свет проник внутрь "восемнадцатого".
Сначала ничего не произошло. Уве стоял чуть в стороне — сам незаметно для себя, шаг за шагом сместился, подальше от губернатора и комиссара. Поэтому Холанн поначалу не увидел, что укрылось внутри старого склада. Зато увидел, как единым движением, словно волна под напором урагана, качнулся назад строй бойцов с черных геликоптеров. Тамас остался на месте, но страшно побледнел, разом, будто у него откачали всю кровь. Комиссар пригнулся и присел на полусогнутых ногах, вытянув вперед руки со скрюченными пальцами. Жест получился таким, словно Хаукон не мог понять — то ли надо вступать в бой, то ли закрыться от неодолимой силы.
Кто‑то из бойцов сделал несколько заплетающихся шагов в сторону, сорвал маску и, упав на колени, начал шумно блевать прямо на вытоптанный, посеревший снег. Остальные мелкими шажками отступали, похоже неосознанно. Губернатор был единственным, кто двинулся не от ворот, а наоборот, к ним. Шлем он то ли уронил, то ли бросил на землю. Наклонившись вперед, словно преодолевая сильнейший ветер, Теркильсен сделал несколько шагов, почти вошел внутрь… А затем развернулся и пошел обратно. Губернатор чуть пошатывался, но в целом держался более — менее уверенно, он прошел рядом с комиссаром Тамасом, как мимо пустого места, даже бровью не шевельнув. Только бросил уже через плечо пару быстрых непонятных слов и проследовал к ближайшему геликоптеру. Следом за Теркильсеном потянулись его солдаты, гораздо быстрее, чем можно было бы ожидать от телохранителей, прикрывающих отход командира. Похоже все восприняли отступление с невыразимым облегчением. Того, кто продолжал поливать снег рвотой, споро подхватили под руки и утащили за собой.
И все закончилось. Лопасти геликоптеров рубанули воздух, взмели снег, расшвыряли серо — белые крошки, как крошечную шрапнель. Геликоптеры один за другим поднялись в небо, не тяжело и солидно, как обычные грузовозы, а быстро, словно подпрыгивая. Через минуту или две лишь далекое гудение свидетельствовало о том, что совсем недавно здесь происходили загадочные и удивительные вещи
Холанн медленно, как во сне, стащил набившую оскомину маску и обтер лицо снегом Крупинки льда больно укололи кожу. Уве глубоко вдохнул морозный воздух, ощутив легкую эйфорию и подъем сил.
"Только не забывать вдыхать" — напомнил он себе и заглянул в ангар номер восемнадцать.
Холанн ожидал чего угодно, хотя по поведению Теркильсена уже стало ясно — ничего опасного в ангаре нет. И все же… Чтобы подойти к створке и посмотреть внутрь надо было сделать три шага. Каждый дался с таким трудом, будто комендант натянул цельнолитые свинцовые сапоги. На грудь словно положили тяжелую плиту, которая давила и давила, всячески препятствуя движению. Ноги онемели, Уве приходилось смотреть на них, чтобы контролировать шаги. Во рту стало разом кисло и горько, вяжущая слюна обволокла язык, как будто счетовод хлебнул полную ложку прометия. В голове бился неслышимый, но в то же время отчетливый крик.
Не трогай его…
Не смотри на него…
Не думай о нем…
И наконец Холанн увидел.
Это было слишком ужасно, чтобы объять и понять все сразу, одним взглядом. Глаза Уве выхватывали отдельные обрывки, кусочки мозаики, а вопящий от ужаса разум отказывался признавать увиденное. А самое страшное заключалось в том, что Уве никогда не видел ничего подобного, не представлял, что такое вообще может существовать. Но при этом прекрасно понимал суть и назначение любой, самой причудливой и загадочной вещи, на которую падал его взгляд.
Алое, красное, буро — черное. Пятнами, потеками, смешанное с ржавчиной. Здесь была кровь, очень много крови, для веселья, для устрашения, для жертвы Повелителю Битв. Окалина и застывшие капли расплава — это видело огонь, много огня, буйного и жадного до плоти. Металл всюду, но одновременно и не металл. Точнее металл… не мертвый, как положено быть переработанному куску железа, прошедшему плавку и завод промышленного мира. Угрожающий, страшный металл, видящий слепой поверхностью, покрытой раковинами и глубокими выбоинами. Шрамы, настоящие шрамы там, где некогда крепились гнусные тотемы. Грубые арматурные шесты, зазубренные и заточенные, под оторванные головы, дабы славить Собирателя Черепов.
И знаки, нечестивые знаки. В большинстве своем два — выжженные, выгравированные, нарисованные, выцарапанные. Намертво впечатанные в недобрую, злую сталь. Звезда о многих лучах, вписанная в круг. И подобие паука, растопырившего четыре короткие толстые лапы.
Голова закружилась, все вокруг поплыло. За плечом словно кто‑то злобно рассмеялся, повторяя с ехидной радостью:
"Ты слабый… негодный… бесполезный…"
Уве пришел в себя уже далеко за воротами, и то лишь отчасти. Он стоял на четвереньках, желудок подступил к самому горлу, извергая содержимое подобно испорченному канализационному насосу.
Как добропорядочный гражданин Танбранда Уве избегал постыдного опьянения амасеком, но дважды ему все‑таки довелось напиться по — настоящему. Тогда Холанн думал, что хуже быть никак не может. оказалось — может. Причем многократно.
Кто‑то хрипло закашлялся совсем рядом. Скосив воспаленный глаз, отзывающийся болью при каждом движении, счетовод заметил ноги, а затем и самого комиссара целиком.
— Что это?.. — выдохнул Уве, так и не сумев отплеваться от мерзкого кислого привкуса во рту. Кости ломило, особенно в суставах, как при высокой температуре, кишки словно завязывались в узел сами собой, скользя в животе, как холодные скользкие змеи. Комендант попытался встать, но получилось только наполовину, он не сумел удержаться на ногах и присел на одно колено, опираясь на руки. Снег холодил руки, пальцы сводило мелкими судорогами, начинавшимися от запястий.
— Это техника, — сказал Тамас, отступая еще на шаг. Судя по виду, комиссару тоже было плохо, но то ли выдержки у Хаукона оказалось побольше, то ли привычка к разным неприятностям сказалась. а скорее всего и то, и другое. — Я бы сказал, три "Леман Расса", остальные — "Химеры" и "Саламандры". Со снятым вооружением.
— Не бывает таких машин, — выдохнул Уве, опускаясь на второе колено и чувствуя, что сейчас его вывернет наизнанку. Крепкие жесткие руки крепко ухватили его за плечи, и комиссар потащил коменданта от ворот, делая частые остановки. Наконец, метрах в двадцати от ангара Холанн почувствовал, что мертвящая хватка неизвестной пакости ослабевает. Он даже задергал ногами, пытаясь двигаться самостоятельно, но Тамас протащил его еще метров пять и после отпустил, как мешок с зелёным сойлентом.
— Не бывает… — проговорил через силу Холанн, держась за живот обеими руками.
— Бывает, — сказал Тамас. — Если это техника Хаоса. Оскверненные Ересью, искаженные машины.
Уве привалился спиной к серой, шершавой стене склада, суча ногами перебрался за угол, так, словно укрывался от незримого, злобного взгляда ангара номер восемнадцать.
— Откуда… — только и смог вымолвить он.
— Понятия не имею. Техника наша, затрофееная еретиками. Печати инквизиторские, наверное это была улика в каком‑то большом деле об измене. Ошибка в документах или улика не понадобилась, или запросы все еще путешествуют по бюрократическим дорогам Империума… Но тут интересно другое.
Комиссар почти оправился от потрясения и злого воздействия вскрытого могильника. Он снова казался прежним — сдержанным, уверенным, очень спокойным. Только расширенные зрачки и глубокие складки на лбу свидетельствовали о том, что Тамас отнюдь не спокоен и отнюдь не в порядке.
