Александр Зорич - Завтра война
Чоруги по Галактике иногда летали – с не до конца ясными целями, которые условно можно назвать «научно-увеселительными». Но Фелиция их интересовала не больше, чем внутренности какого-нибудь скучающего на краю Вселенной квазара.
От чоругов до планеты сирхов было очень далеко даже в квазипространственных терминах Х-матрицы. И вдобавок, с точки зрения чоругов, Фелиция являлась чем-то вроде старинного, необжитого Марса для человека – безжизненная «пустыня», еле прикрытая жиденькой «атмосферой».
В Конкордии сирхов считали «нечистыми и бесчестными животными».
Их разум именовался «приспособленческой функцией высшей нервной деятельности», и даже в самых скромных начатках инженерного мышления конкордианская наука сирхам почему-то отказывала. В ограниченных технологических успехах сирхов (самоходные паровые экипажи, огнестрельное оружие) конкордианцы винили земных звездолетчиков. Которые, дескать, в старину, обходя традиционные запреты, поделились с «бесчестными животными» бросовыми технологиями. Чтобы, само собой, через несколько веков адаптировать сирхов к более совершенной технике и получить в их лице дешевую рабочую силу.
Эстерсон не считал себя экспертом в этом вопросе. Однако, ознакомившись на Церере с теми разделами «Энциклопедии Дальнего Внеземелья», которые касались сирхов, он выяснил, что Объединенные Нации наотрез отказываются признавать факт своего участия в развитии их цивилизации. Отрицались даже «ограниченные контакты с научными целями».
В последнее Эстерсон не верил.
Если уж Объединенные Нации находят разумную расу, да еще и довольно миролюбивую, да еще и на пригодной для жизни человека планете – жди научных экспедиций, дипломатических представительств, умело замаскированных военных станций дальнего слежения и прочих прелестей цивилизации.
На первый взгляд, постоянное присутствие государственных служащих Объединенных Наций на Фелиции пугало. Но возможности Объединенных Наций небезграничны. Как во времена Великих географических открытий Испания не могла себе позволить многопушечный форт на каждом острове с туземцами, так и Объединенные Нации были не в состоянии строить запрещенные военные объекты на каждой открытой планете.
В частности, Фелиция, расположенная в безлюдном и стратегически бесперспективном секторе Галактики, с военной точки зрения интереса не представляла никакого.
С остальным Эстерсон был готов мириться. Памятуя о том, что где-то на Фелиции есть пара научных станций и дипломатических представительств, до поры до времени затеряться в густых лесах – это было, с его точки зрения, оптимальным увенчанием побега. Чтобы гарантированно найти его, «Дитерхази и Родригес» придется раскошелиться на пару месячных бюджетов! Если же по каким-то причинам жизнь на Фелиции окажется невыносимой, он всегда сможет пойти на контакт с людьми и сдаться на милость Совета Директоров.
– Виолетта, благодарю вас. Вы свою работу выполнили безукоризненно. – Эстерсон отвесил чинный поклон. После Х-перехода его слегка подташнивало, но в целом все прошло легче, чем он ожидал. – Конечно же, вы не должны забывать, что привели «Бэкон» к Фелиции под дулом моего пистолета. В противном случае у вас будут крупные неприятности. Вплоть до пожизненного заключения.
– Само собой. Но этого мало.
Виолетта встала из навигаторского кресла и подошла к Эстерсону.
– Дайте-ка мне по физиономии. Аккуратно, но так, чтобы синяк наверняка остался.
– Это еще зачем? – У Эстерсона возникла несвоевременная мысль, что симпатичная суперкарго «Бэкона» – садомазохистка.
Но даже если так, не собирается же она заняться с ним любовью прямо здесь? А вдруг собирается? Вот ведь нимфоманка!
Учитывая, что приписываемые другим людям желания нередко являются проекциями своих собственных, вытесненных желаний, Эстерсон был вынужден признать, что переход по Х-матрице все-таки отразился на его психическом состоянии.
– Меня нужно ударить, чтобы всем стало ясно: вы не просто угрожали моей жизни, но оказали на меня еще и физическое давление. Так мне будет легче оправдаться перед комиссией. Да и перед нашим капитаном тоже.
«Всего-то», – разочарованно вздохнул Эстерсон.
– Может, лучше не надо? А то ваш Антонио станет моим смертельным врагом. Он положит полжизни, чтобы отыскать меня на Фелиции, в конце концов найдет и поколотит, – попробовал отшутиться он.
– Не поколотит. – Виолетта сделала строгое лицо и закрыла глаза. – Бейте. Только кулаком, а не рукоятью пистолета.
– Извините, – пробормотал Эстерсон и аккуратно двинул суперкарго по уху.
– Во-первых, сильнее. Во-вторых – по скуле, иначе будет больно, а синяка не останется.
Памм.
– Уфф… Спасибо. Вот теперь хорошо.
– На здоровье. Рад был оказаться полезным. А теперь извините, я должен спешить. Счастливой вам свадьбы!
– Благодарю. А не откажете ли вы мне еще в одной любезности на прощание?
«Нет, она все-таки хочет заняться со мной любовью прямо здесь!» – вновь посетило Эстерсона его однообразное прозрение.
– Не откажу.
– Объясните мне, как получилось, что такой мягкий, неподготовленный к жизни человек вдруг бежит от своих нанимателей, угоняет истребитель, захватывает гражданский корабль и улетает на край света? То есть… не подумайте дурного… я не хочу вас обидеть, называя мягким. Ваша храбрость вызывает уважение. Но что вас влечет? Что вы надеетесь найти на Фелиции, в этой дыре? Если клад древних властителей Вселенной, то, может, возьмете в долю? – Виолетта обаятельно улыбнулась.
Нет, на клад древних властителей Вселенной он не рассчитывал. В остальном же вопрос Виолетты загнал его в тупик.
Почему? Потому что…
Он убежал с Цереры только ради того, чтобы убежать с Цереры. Сам по себе побег представлялся настолько сложной затеей, что Эстерсона просто не хватало на серьезное планирование времени «после побега». Но вот «после» стремительно приближалось и устами практически незнакомой девушки призывало Эстерсона к порядку.
Выглядеть дураком не хотелось – ни в глазах Виолетты, ни в своих собственных. И Эстерсон убежденно выпалил:
– В вашем вопросе, Виолетта, уже содержится ответ. Действительно, жизни я не видел. На Церере я даже начал думать о себе, как об умершем при ясном сознании. Так вот, можете считать, что я решил родиться повторно.
– Но что же именно вы намерены делать на Фелиции?
– А какие могут быть намерения у младенца, который только-только родился?
Ответ Эстерсона возник сам собой, из самой логики разговора. И вроде бы инженер не вкладывал в него никакого особого смысла. На деле же ответ оказался пророческим.
Любые намерения новорожденного – ничто по сравнению с волей его родителей и нянек. Эстерсон, покидая «Бэкон», отдавался воле стихий Фелиции и существ, ее населяющих. Он даже не подозревал, что там, на этом с виду крохотном розовато-голубом шарике, от его желаний будет зависеть совсем немногое. И что жестокая логика естественного отбора заставит его карабкаться вверх по ступеням чуждой социальной иерархии только ради того, чтобы на середине восхождения оказаться в темном мавзолее «рикуин» в виде хладного, бездыханного трупа.
Станислав Пес был в ярости. Капитана Фрина ему схватить так и не посчастливилось.
Втайне Эстерсон был рад за хозяина «Бэкона»: если в нем, хладнокровном шведе, непривычный Х-переход освежил паттерн сексуальности, то в более бойком поляке, кажется, лишь усилил паттерн насилия. Небось Пес застрелил бы сейчас Фрина без предупреждения.
– Чтоб ему сдохнуть без последнего причастия!!! – исторг из себя Пес самое страшное проклятие, до которого смог додуматься.
– Это уже не играет роли, – успокоил его Эстерсон. – Бежим скорее к левому шлюзу!
– А если эта свинья выстрелит нам в спину?! – не унимался Пес. – Надо перебить здесь всех! А напоследок, перед самым отлетом, направить корабль в атмосферу Фелиции. Чтобы сгорел без остатка! Иначе нас начнут искать – и найдут. Мы не должны оставлять ни свидетелей, ни следов!
Эстерсон оценил ситуацию. В руках у Песа пистолет – и куда более мощный, чем у него. С реакцией у поляка тоже все в порядке. Скрутить его и дотащить до истребителя никак не выйдет. Но и переубедить, призывая к гуманному обращению с заложниками, не выйдет и подавно!
Ведь, откровенно признаться, хотя предложенные паном Станиславом действия и являлись гнусным преступлением, из соображений здравого смысла именно так и следовало поступить беглецам: заметая следы, уничтожить корабль вместе со всем экипажем.
Дело запахло жареным. Пес жаждал крови. И тут Эстерсон придумал великолепную святую ложь:
– Пан Станислав, уничтожим мы «Бэкон» или нет – значения не имеет. Все равно в концерне уже знают о том, что мы здесь. Разговаривая с «Диотимой» у входа в восьмую шахту, я имел неосторожность брякнуть: «Чтобы поцеловать меня в жопу, Марио, прилетай на Фелицию». Увы, я проболтался, как последний скаут. Сделанного не воротишь. Идемте же!
