Александр Зорич - Завтра война
Начало плодотворному диалогу было положено!
А заодно и конец ему. Потому что ни в тот день, ни на следующий джипсы на связь не вышли. Ни радио-, ни световых, ни каких других сигналов гребешки не подали.
Как по мне – так, может, оно и к лучшему.
– Говорит Кот. Авиакрылья по одному возвращаются на авианосцы. Нам разрешено уходить прямо сейчас. Пойдем третьим маршрутом – над другими сейчас фейерверки. Режим движения прежний: никакой самодеятельности без приказа, полное радиомолчание, радары заглушены.
– Сирин на связи. Какие еще фейерверки?
– Поглядим, – вздохнул Готовцев. – Говорят, один астероид сошел с орбиты из-за обстрела с линкоров, развалился и надо ожидать страшного метеорного ливня. Другой астероид только что начал странную эволюцию. По мнению командования, он намерен приземлиться. Где-то в этих местах.
– Астероид?! Приземлиться?!
– Да где это видано?!
– А где видано, чтобы истребители как лягушата плодились?
Меня так и подмывало брякнуть что-то про несработавших белых котиков Егора Кожемякина, да, слава Богу, хватило ума прикусить язык.
И правильно. Домой еще надо было добраться.
Но мы добрались. Правда, не все.
Насчет метеорного ливня командование не ошиблось. Оно ошиблось в другом: снаряды линкоров разрушили не один, а три астероида.
Но когда мы выходили на маршрут возврата, точные данные были только об одном метеорном ливне. Другие конусы обломков сформировались позже.
Объектов было настолько много, что захлебнулись даже объединенные вычислительные мощности Экспедиционного Флота. Просчитать безопасную траекторию движения наших машин стало невозможно.
Если бы не дефицит топлива в наших баках и не перегрев истребителей из-за длительного пребывания в атмосфере Наотара, мы могли бы уклониться то метеорных ливней самым грубым и самым надежным способом. А именно: уйти на безопасную сторону планеты и, обогнув район катастрофы по огромной параболе, с опозданием часа на два достичь своих авианосцев.
Но возможностей для маневра в масштабах целой планеты мы больше не имели. Кратчайший маршрут оставался нашим единственным путем домой.
Когда вечерний купол небес над нашим авиакрылом, насколько хватало глаз, расцветился метеорными треками, комэски передали по эскадрильям последний в том боевом вылете приказ.
«Строй разрешается не выдерживать. Каждый выходит из атмосферы, где считает нужным. Сбор – на борту „Трех Святителей“.
Все. Как организованная сила авиакрыло перестало существовать. По одному, по два, по четыре флуггеры рванули в разные стороны, как стайка рыбок, в центр которой бросили камень.
Кто сразу свечой верх, кто влево-вправо, кто-то продолжил ломиться напролом вперед, кто-то решил пойти «змейкой». Одни надеялись на свою интуицию, другие – на везение, третьи – на опыт своих ведущих.
Поначалу опасных обломков было совсем мало – сотни тысяч мелких камешков сгорали в верхних слоях атмосферы, мимо нас пролетали единицы. Но когда мы поднялись повыше, поближе к открытому космосу (Черным Небесам, на флотском жаргоне), стало совсем худо.
Радар кишел красными метками угрозы. Непрерывно верещал зуммер.
Поначалу я пытался держаться за Бабакуловым. Но довольно быстро меня спугнул очередной вопль системы предупреждения столкновений.
Я чересчур резко принял вправо. Флуггер эпилептически затрясся. Мелькнула мысль: «Отвалились крылья».
Когда мне удалось выровнять машину, Бабакулова уже и след простыл. Какие-то обломки пронеслись на расстоянии прямой видимости. С философским спокойствием я принял их за останки истребителя моего ведущего и остаток пути полагался только на самого себя.
Помню, как дострелял остатки боезапаса лазерных пушек по раскаленному булыжнику, который, как мне казалось, летел прямо в лоб моему «Горынычу».
Помню еще, что видел яркую вспышку справа от себя. По сей день я почему-то уверен, что то взорвалась машина Фрола Кожемякина, хотя никаких доказательств этому нет.
Когда мой истребитель, получив символические повреждения, все-таки проскочил сквозь конус метеорного потока и караван джипсов остался позади, я самонадеянно посчитал себя единственным, кто уцелел из всего авиакрыла.
Но вот в наушниках прошелестел сиплый матерок Цапко. Сквернослова мягко пожурил Бабакулов. Тот послал эстета по матери. К перебранке подключился Готовцев. Потом прорезался и Егор.
Отведя душу, элита москитного флота перешла к подсчету потерь.
– Не хватает пока только Фрола и Саши, – заключил Бабакулов.
– Может, еще подтянутся, – флегматично заметил Цапко.
Я слушал их переговоры и блаженно улыбался. Я был так счастлив лететь в нормальном безвоздушном пространстве, в чистеньком вакууме, что даже забыл выйти на связь.
Только на борту «Трех Святителей» я доложил Готовцеву, что кадет Пушкин здесь, кадет Пушкин жив.
По эскадрилье И-02 из вылета не вернулись двое: Фрол Кожемякин и Леонид Фрайман.
Фрол официально числился пропавшим без вести – заслуживающих доверия очевидцев его гибели не сыскалось. Он исчез вместе со своей машиной в метеорном потоке. Ни его тело, ни обломки «Горыныча» найти не смогли. Это неудивительно: рек и болот под нами было хоть отбавляй, обломки могли уйти глубоко в ил – и пиши пропало.
Гибель Фраймана была установлена достоверно. Тем более нашелся живой свидетель: Коля Самохвальский. (Честно признаться, я бы не поверил, если б мне рассказали, что Кольке достанет выдержки и мужества самостоятельно вернуться на авианосец после гибели ведущего. Но факт был налицо. Факт сидел рядом и пил водку.)
Когда Фрайман и Колька по приказу Готовцева отошли от зоны штурмовки километров на двести, лейтенант перестал отвечать на запросы своего ведомого. При этом его «Горыныч» уверенно держал курс и Колька решил, что у Фраймана просто барахлит передатчик. Сломался, вслед за радаром.
А через две минуты истребитель со стеком римского центуриона на вертикальном оперении резко спикировал вниз. Упал на землю и взорвался.
Такое вот летное происшествие первой категории тяжести.
Как? Почему? Мы не знали. В условиях мирного времени, на благоустроенной планете, большие комиссии по полгода ковыряются в обломках и «черных ящиках», восстанавливая ход катастрофы по секундам. А кто стал бы заниматься этим на Наотаре?
После донесения Самохвальского по указанным координатам на место гибели Фраймана сразу же выслали спасательные флуггеры. Удалось эвакуировать только его останки и пару-тройку небольших обломков, которые показались особо важными. «Черный ящик» искали и не нашли.
Мы пили водку. Никто не плакал.
– За тех, кто не вернулся, – без пафоса, будничным, почти деловым тоном сказал Готовцев.
Каждый осушил свой стакан до дна. Даже Коля.
Глава 8
Жесткая посадка
Октябрь, 2621 г.
Магистральный контейнеровоз «Сэр Фрэнсис Бэкон, лорд Вэруламский»
Траверз Фелиции, система Львиного Зева
«Фрэнсис Бэкон» вышел из Х-матрицы над плоскостью звездной системы Львиный Зев.
Это была стандартная послепрыжковая позиция для гражданского судна. Астропарсер рассчитывал все так, чтобы свести к минимуму вероятность столкновения корабля с космическими объектами. А для этого, конечно же, больше всего подходили те места, где с точки зрения небесной механики никаких объектов быть не может принципиально.
Для изученных звездных систем с проработанными лоциями вероятность столкновений с неизвестными объектами вообще была близка к нулю. Система Львиного Зева, расположенная за Тремезианским поясом в направлении на центр Галактики, к таким относилась лишь частично.
Ни колоний Великорасы, ни других рас седьмой ступени развития здесь не было, а потому и обстоятельными лоциями Львиного Зева корабли гражданского флота не снабжались.
Так или иначе, контейнеровоз вполне благополучно материализовался со всем содержимым примерно в ста тысячах километров от четвертой по счету планеты – Фелиции.
Розовато-голубая Фелиция была пригодна для высокоорганизованной жизни.
Ее населяла разумная раса сирхов – теплокровных живородящих млекопитающих, отдаленно похожих на помесь кота и кенгуру.
Поскольку сирхи находились на второй ступени развития, Фелиция была объявлена закрытой нейтральной планетой, все сухопутье, воздушное пространство и океаны которой имеют статус демилитаризованной зоны. Ее нейтралитет признавали Объединенные Нации, Конкордия и чоруги. Той же точки зрения на статус Фелиции, по данным Министерства Внешних Сношений, придерживались три дальних негуманоидных расы, хотя для них само понятие «нейтралитет» являлось достаточно абстрактной категорией.
Эти расы, несмотря на наличие соответствующих технологий, не стремились к галактической экспансии и существовали в состоянии счастливого социального гомеостаза в пределах своих материнских систем, совершенно непригодных для белковой жизни. Поэтому они с трудом понимали, какие еще могут быть отношения с другими разумными существами, кроме нейтральных.
