Очаги ярости (СИ) - Бреусенко-Кузнецов Александр Анатольевич

— Экспедиция вернулась в неполном составе? — перебил его Рабен. — Сколько сейчас живо из пятерых?

«Эссенхельд» же в ответ:

— Увы, только трое. Гильденстерн, Смит и я.

То есть, о смерти начальника экспедиции то ли не знал, то ли знать не желал, то ли желал бы не знать и не подать виду.

— Угу, — Рабен вернул «Эссенхельда» к вопросу, первый ответ на который ранее перебил, — так от чего погибла охрана?

А «Эссенхельд»:

— Зомбирующее воздействие. В прямом биологическом смысле, а также в сопутствующих ему психическом, социальном...

Рабен тотчас обернулся к Хлодвигу Беку:

— Магистр Бек, вы понимаете, о чём он говорит? -.

— Да, разумеется. В его словах, определенно, присутствует смысл.

А Блюменберг, по своему обыкновению, не преминул выпендриться:

— Правда, пропущенный через призму натуралистического истолкования, характерного, впрочем, для профессионального мировоззрения представителей его специальности. Поэтому биологический аспект заметно доминирует над остальными...

Рабен поморщился и велел:

— Попроще. — И Блюменберг замолчал.

Весь этот диалог был всего лишь прологом к основному экзамену, чьё начало ознаменовалось не слишком заметным, но судьбоносным изменением ситуации: очередь задавать вопросы перешла к великому магистру Беку.

6

И как только вступил великий магистр Бек, отвечать «Эссенхельду» стало намного сложнее. Ну ещё бы: Бек величайший экзаменатор. Он подобен вахтёру на рубеже цветущего сада, чуда культурных растений, изделий великой науки — ботаники. Этот вахтёр ни за что не пропустит в сад недостойного обитателя в джунглей, а когда тот прорвётся, непременно его догонит — и удобрит культурным растениям жирную почву.

Всё сбывалось, как и обычно. Не прошло и десятка минут, когда Шлик зафиксировал первую из явных ошибок.

Бек спросил как бы невзначай:

— Вы сказали, «предостерегающая надпись». Что вы имели в виду, а?

— Надпись на общем языке культуры Сид, — ляпнул ксенозоолог, не чуя ещё подвоха. — Увы, наша экспедиция предостережению не вняла. Мы были самонадеянны. Вовремя не встревожились. До конца уповали на биологическую версию угрозы.

Ну а Бек:

— Так что же такое, как вы говорите, тревожное, было написано на потолке Особой штольни? И как это может быть связано с появлением зомбирующего людей агента в вентиляционной шахте?

— Там написано «Сторож выставлен»...

— Вот как? Верно, чудная надпись. Вы... сами её прочитали? — В этот момент Шлик бы зааплодировал, если бы не боялся спугнкть негодяя.

«Эссенхельд» же пошёл на попятный ход:

— Конечно, нет! — И ладошками замахал. — Я кто? Я всего лишь ксенозоолог. У животных, увы, не бывает письменности. Но! С нами был ведь и ксеноисторик — руководитель экспедиции Кай Гильденстерн. Вот он-то и расшифровал надпись.

Тут великий магистр запросил подробности. Мол, в какой из моментов следственной экспедиции прозвучал перевод? Молодой человек почуял неладное, стал темнить, относя перевод к наиболее позднему времени. Он однако, не знал кое-чего ключевого о Кае Гильденстерне, кое-чего, о чём знала вся Башня Учёных едва ли не в полном составе.

— Враньё, — бросил Бек с удовольствием.

А в ответ — суета «Эссенхельда».

— Простите, что? Простите, почему?

Но великий магистр с презрительным наслаждением захлопнул свою мышеловку:

— Кай Гильденстерн точно не мог прочитать эту надпись. Знаете, почему? Потому что Кай Гильденстерн полный ноль! И в ксеноистории, и в других областях знания. Он не знал и не был способен выучить никакого языка Сида. Что скажете?

Здесь бы всё и закончить. Но «Эссенхельд» сказал. Мол, не способен ответить, будучи некомпетентным, но настоятельно предлагает… спросить самого Кая. Эта увёртка, пожалуй, впечатленье подпортила. Потому что никак не найти формального основания требовать объяснений казуса с переводом ксенотекста у человека, слабо знакомого с ксеноисторией… Да ещё при условии, что о смерти блондина Кая его информировать вовсе не собирались!

Бек тут явно почувствовал, что позиция-то слабеет. Он понизил значение перевода, объявил, что дело не в надписи. Дело в том, что Кай Гильденстерн вообще клинический идиот, ну по крайней-то мере в контексте понимания ксеноистории, а тем паче научного руководства экспедицией.

И тогда «Эссенхельд» вдруг нанёс ответный удар. Молвил:

— Позвольте вопрос, великий магистр. Если господин Гильденстерн руководить нашей экспедицией не был способен... Отчего Башня Учёных прислала именно его?

Бек удар пропустил, но не потерял лица. К сожалению, о Мендосе такого не скажешь. Покраснел, застеснялся, словно мальчишка нашкодивший. Можно подумать, он искренне верил, что в Башне Учёных всё провернули только ради него.

7

Да уж, не слишком-то было приятно на такое нарваться. Даже если плевал ты с Башни Учёных и на всех зомбаков вместе взятых, и на жизни не самых высокоценных сотрудников, а когда тебя кто пристыдит, получается всё равно некрасиво.

Будто ты виноват. Будто великий магистр виноват.

Только Бек ни за что бы не стал великим магистром, кабы не был готов в спорах стоять до конца, а коль спор безнадёжен — то резко менять предмет и громить оппонента уже с запасных позиций. Он невинно спросил:

— Михаэль Эссенхельд, да? Заканчивали Юрбургский университет? Факультет ксенозоологии? — «Эссенхельд» подтвердил.

И тогда Бек включил единственное в своём роде на Эр-Мангали приёмное устройство для голо-карт — и немедленно вывесил перед собою на голо-экран юрбургский университетский справочник.

Полистал — и немедленно принялся иронизировать:

— …вы уверены, что заканчивали Юрбург? Но вот незадача: вы не значитесь в списках выпускников. Увы, это так.

Пару минут «Эссенхельд» лишь бессмысленно препирался, но давление-то нарастало. И великий магистр Бег, а уж Рабен-то и подавно — это истинные мастера ломать судьбы.

А судьбу самозванца — ну право же, грех не сломать. Для начала вербально, а после и невербально. Ведь Башни Учёных есть чудный подвал…

Вот тогда господин «Эссенхельд» завздыхал со слезами во взоре и признался, что звать его «несколько иначе».

Но «иначе» — не имя. Между прочим, в этот-то миг к экзекуции подключился и Каспар Шлик. Пригрозил хорошенько, намекнув ещё раз на подвал, куда многих заводит непродуктивность молчания.

Уговоры достигли цели. Хитрец сломался. Пообещал: «назову», а затем и назвал. Собственно, то и назвал:

— Бьорн Ризенмахер.

Бек это имя немедля пробил по справочнику. С удивлением убедился, что всё-таки сходится: выпустился такой в минувшем году.

В общем, история выдалась поучительной. Экзаменуемый не хотел отвечать, но под давлением сдался. Хорошо бы, чтоб так было с каждым.

Глава 10. Мелочь, а неприятно

Подглава 10.1. Вид из барака

(рассказывает Педро Моралес, шахтёр, Новый Бабилон)

1

Он — Михаэль Эссенхельд. Педро Моралес так думает. Ни о каком Гильденстерне ни разу не слышал, о Ризеншнауцере тем более. Но называть его Михаэлем ни разу не приходилось. Лишь по-простому — Майком. Были ведь с ним соседями. Ну, по бараку.

Первую встречу Педро почти не запомнил. Всё же барак — многолюдное место жительства. Новенькие очень часто вселяются. Кто-то вселяется, кто-то и выбывает. Например, когда мрёт.

Кстати, и Майк заселился тогда на то место, где вышел мертвец. Нет, никакой не зомбак: его просто съели. Нет, не люди: как можно? Рептилии, хвандехвары. Да, так и ели, когда все заснут, по ночам.

Близко к началу, как только он заселился, Майку пришлось кости съеденного хоронить. Это в бараке было вообще-то не принято. Просто выбрасывали: ведь за яму никто не заплатит. Рядом с бараком, кстати воняла гора. Мусорная, вот и воняла. Майк собрал кости в тазик, но просто на гору не выбросил, а попросил для начала лопату, чтобы зарыть.