Лидия Конисская - Чайковский в Петербурге
Необычайно чуткий ко всему происходящему, Петр Ильич, только приехав в Петербург, сразу почувствовал тревогу, испуг, подавленное состояние многих его жителей— это были дни после убийства Александра II.
Еще задолго до этого в ответ на непрерывно растущее революционное движение, на стачечную борьбу пролетариев Петербурга царское правительство объявило жесточайший террор. Власти получили право предавать революционеров военному суду без предварительного следствия. Казни можно было производить немедленно, без рассмотрения кассаций.
Вместо третьего отделения был создан еще более жестокий департамент полиции. С помощью провокаторов были арестованы многие члены исполнительного комитета «Народной воли».
В ответ на это в августе 1879 года исполнительный комитет «Народной воли» приговорил царя к смерти. Осуществить этот приговор удалось не скоро.
Только в 1881 году Александр II был убит. Произошло это 1 марта. А 3 апреля по Невскому и Литейному проспектам в 9 часов утра повезли к Семеновскому плацу (он находился там, где сейчас выстроено здание нового ТЮЗа) на казнь народовольцев, и среди них двадцатисемилетнюю Софью Перовскую. Все в Петербурге говорили о мужестве молодой женщины, которая, чтобы не дать палачу прикоснуться к себе, оттолкнула сама скамейку.
Слышал ли эти разговоры Чайковский? Знал ли он об этом? Наверно — да. Не мог не знать.
Все кругом говорили об этом.
Так или иначе, но настроение его в те дни было смятенным и взволнованным.
Это время разгрома революционного движения, время полного упадка настроений, по словам А. В. Луначарского, «наложило свою печать на своеобразную, нежную, тонкую, глубоко чуткую натуру великого композитора. Много таких же интеллигентов, раскрывшихся для культурной жизни, жаждущих счастья и деятельности, метались в 80–е годы в серой, тусклой, пошлой обстановке, которую создавал для русской жизни удушающий режим Александра III. Далеко не все они сознавали, что угрюмая обстановка их жизни является результатом социальных явлений и политических событий».
А «обстановка их жизни» была действительно страшная:
В те годы, дальние, глухие,В сердцах царили сон и мгла.Победоносцев над РоссиейПростер совиные крыла.И не было ни дня, ни ночи,А только тень огромных крыл… —
так писал об этом времени Александр Блок.
Главный идеолог реакции — обер–прокурор синода Победоносцев был одним из самых близких советников Александра III. Весь состав правительства царь сменил при его участии. Именно Победоносцев провозгласил «крестовый поход» против революционеров и требовал беспощадно применять штыки и пули против врагов самодержавия.
В те тяжкие годы Чайковский снова погружается в творчество. Он создает новую оперу с глубоко драматическим оттенком. Уже 5 мая он пишет директору Петербургской консерватории Карлу Юльевичу Давыдову: «Я начинаю испытывать смутное поползновение приняться опять за оперу, и сюжет Полтавы очень соблазняет меня».
В том же письме он просит, чтобы Давыдов отдал ему либретто, от которого тот отказался.
Карл Юльевич охотно исполняет просьбу Чайковского, и вот из Петербурга уже послано либретто с теплыми словами удовлетворения тем, что «сюжет… находится в руках такого гениального художника».
Во время работы над оперой у композитора было много колебаний, разочарований. «Мазепа мне не нравится, и я не могу им увлечься», — писал он, искал новые сюжеты и снова возвращался к «Мазепе». Потом перечитал либретто, пушкинскую «Полтаву», снова пленился ею.
Нравилась и эпоха:
Была та смутная пора,Когда Россия молодая,В бореньях силы напрягая,Мужала с гением Петра.
Нравилась возможность показать народ, а особенно нравилась нежная, любящая, страдающая Мария. Он и писать начал оперу со сцены Марии и Мазепы, как когда-то начинал «Евгения Онегина» с «Письма Татьяны».
К середине сентября 1882 года опера в клавире была закончена. Прекрасная, волнующая опера!
Вторую половину декабря 1882 года Чайковский снова провел в Петербурге. Он приехал, чтобы поговорить с Направником о своей новой опере, поработать над ней, но простудился и заболел.
«…Теперь мне лучше, — писал композитор Н. Ф. фон Мекк, — — но все же я не могу выехать, сижу дома (у брата Модеста — на Фонтанке, 28. — А. К.) и только изредка в карете ненадолго выезжаю».
Следующее пребывание Чайковского весной 1883 года в Петербурге, куда он приехал 15 мая, оказалось очень приятным. В столице в то время не было многих официальных лиц (в Москве проходили коронационные торжества). «Такой» Петербург особенно нравился композитору. Он писал:
«Все придающее Петербургу его официальное значение переехало в Москву… и я имею возможность проводить время только со своими родными и близкими… давно я не чувствовал себя так хорошо, как в эти дни. Притом и погода стоит такая чудная!
…Мы сделали с братом Модестом и его воспитанником несколько очаровательных поездок в окрестности, то есть в Петергоф, Павловск и т. д.».
«Вчера в дирекции театров, — писал П. И. Чайковский, — назначено было совещание по вопросу о постановке «Мазепы», на которое и я был приглашен… Меня приятно удивляет, но вместе с тем приводит в недоумение то усердие, старание, почти энтузиазм, с которым весь этот театральный мир относится к моей новой опере. Прежде, бывало, мне приходилось хлопотать, просить, делать несноснейшие визиты к театральным тузам, дабы опера была принята и поставлена.
Теперь, без всякого с моей стороны аванса, обе дирекции— и петербургская и московская — с каким‑то непостижимым рвением хватаются за мою оперу.
Мне рассказывали вчера, что петербургская дирекция даже командировала декоратора Бочарова, чтобы изучить эффекты лунного освещения в Малороссии для последнего акта «Мазепы». Решительно не понимаю источника такого благоприятного ко мне отношения театральных сфер…»
И действительно, повеял какой‑то очень благоприятный для Чайковского ветер. Слава повернула свое изменчивое лицо к композитору и улыбнулась ему.
Еще в июне 1883 года новый директор императорских театров И. А. Всеволожский начал проявлять большой интерес к творчеству Чайковского.
1 июня он писал управляющему императорскими театрами В. П. Погожеву:
«Я узнал перед отъездом из Москвы, что Чайковский окончил свою оперу «Мазепа». Необходимо таковую приобрести немедленно для постановки на петербургской сцене».
21 июня он пишет снова: «„Мазепу” необходимо поставить хоть в январе или феврале. Я не настаиваю на раннем сроке, — предписываю оперному режиссерскому управлению во всяком случае поставить оперу в этом сезоне, — т. е. в сезоне 1883/84 года».
Через несколько дней, вероятно ознакомившись с либретто оперы, Всеволожский снова пишет Погожеву:
«…„Мазепу” нужно роскошно поставить. Вероятно, весь Петербург приедет смотреть ее».
В театре об опере уже говорят, советуются.
В декабре Петр Ильич приехал на пять дней в Петербург.
«…Пишу Вам из Петербурга, милый дорогой друг мой, — сообщал он фон Мекк. — …Оперные мои дела затянулись, и постановка как петербургская, так и московская отложена… до 2–й половины января. Теперь мне, собственно, нечего делать ни здесь, ни там… Может быть, успех «Мазепы» (который для меня еще далеко не верен) вознаградит меня за все неприятности, которые ради этой оперы придется пережить, но я поклялся никогда больше не писать опер, из‑за которых добровольно лишаю себя счастья жить на свободе».
Приближалось время премьеры «Мазепы» в Мариинском театре. Однако Чайковский все время колебался, ехать ли ему в Петербург.
Прошло 3 февраля 1884 года, день первого представления оперы в Москве, до петербургской премьеры оставалось три дня, а он все еще не знал — поедет или нет. Он рассуждал, что сможет попасть в Петербург только к первому представлению, но репетицию, которая будет завтра, он уже не застанет.
Долго он был в нерешительности — исправить что-либо в постановке он уже не может, значит, ему Остаются или вызовы в случае удачи, или «смертельное новое огорчение» в случае неуспеха.
Так Петр Ильич и не поехал на первое исполнение своей оперы.
Оно состоялось 7 февраля 1884 года. Чайковского в Петербурге не было, и этим объяснял Модест Ильич меньший успех оперы: «Криков и рукоплесканий было меньше, чем в Москве… Опера была принята холодно–почтительно».
Постановка же, благодаря стараниям дирекции, была очень хороша.
Не только ни одна опера Чайковского не имела более красивых и богатых декораций и костюмов, но и вообще ни одна русская опера до сих пор не была поставлена так тщательно.
Петербургские рецензенты единодушно раскритиковали «Мазепу». Всех же их превзошел опять‑таки Кюи.
