Квант удачи (СИ) - Карелин Антон Александрович
Лара, моя Лара, младенец в мужских ладонях; маленький смеющийся человек, тонкие ножки, удивлённые глаза; дерзкая наглая дурёха; юная и счастливая искра в толпе друзей; самостоятельная звёздочка на открытой связи с растущим кругом поклонников; успешная и неожиданно-жёсткая совладелица своего лица в причудливом мире лик-бизнеса; далёкая взрослая в кругу разросшейся и чужой для Одиссея семьи; растерянная после отключения, непривыкшая к одиночеству, вернувшая отца в свою жизнь и пытавшаяся принять его таким, каков он есть; погасшая и вечно недовольная пожилая звезда; кроткая и выцветшая старая женщина, благодарная за каждый час вместе; старуха в шаге от смерти, измученная недостигнутой мечтой всей жизни и дилеммой о бессмертном отце. Такой я видел тебя в последний раз, моя Лара, когда ты прогнала меня, и я не смог ворваться силой к твоему смертному одру, я не мог тебя так оскорбить.
Однажды ты спросила: «Папа, а после смерти молоко вкусное?», стоя на одной ножке и наклонив голову. Тогда ты каждый день пила молоко с новой планеты, и я по всей галактике искал неизвестные виды, чтобы добыть их тебе. Твой вопрос был убийственно-серьёзен, и я поделился с тобой пониманием жизни и смерти, тем, что знал и предчувствовал сам. Но я столького не успел тебе рассказать! Я не ворвался в твои последние минуты, а послушно ушёл, отпустил тебя, звёздочка, не в силах удержать и спасти, как и всё остальное на свете, что потерял…
– Жизнь даёт тебе многое, но ничего не будет по-настоящему твоим, – прорычал Одиссей. – Жизнь – это буря потерь, и чем дольше познаёшь и находишь, тем больше теряешь. До тех пор, пока утраченное не затмит всё небо.
Но он не сказал этого Ане, слова застряли в горле. Ведь то был крик одного из прошлых Одиссеев, а нынешний думал по-другому. Он помнил каждый из ударов жизни, но любил её и был благодарен за каждую утрату, за каждый шрам.
– Они умерли с разницей в два года, и когда дочки не стало, закончилось последнее, что связывало меня с миром, – ровно сказал Фокс. – Я остался один.
Ана стояла, как громом поражённая – всё это звучало, как обломки чужих неприятных снов. За отрывистыми фразами этого незнакомца темнели громадные куски прожитых лет: красивые, широкие, но выщербленные опытом и болью. Она не могла сопоставить сказанное с её вихрастым Фоксом, он был совсем другой человек, её одинокий странник, оживший герой любимых книг. Какие дети, какая жена, какое…
– Мне было тошно начинать жизнь заново, оказалось проще сбежать. Я купил заброшенную аграрную планету со старыми роботами и потратил годы на отшельничество и «постижение себя». Какая же глупость, я просто выкинул несколько десятилетий, потому что был обижен на всю вселенную, – Одиссей презрительно выдохнул и покачал головой. – Но жизнь преподала мне очередной урок. Глубоким стариком я споткнулся и упал в сухое русло ручья, который пересох так же, как моя воля. И не сумел подняться и вылезти оттуда, а все роботы на планете-развалюхе безнадёжно устарели. Тогда у меня был нейр, прошивки и прочее… Но связь с другими мирами и с колонистами по соседству я сам обрубил и упрямо не хотел возвращать. Вот чёртовы апгрейды добросовестно исполняли свою задачу и не давали мне умереть. Долго-долго. В итоге я проклял всё на свете, особенно себя, аугменты и бессмертие.
Ана беспомощно смотрела на Фокса, пытаясь уместить всё это в голове.
– Так вот почему ты отказываешься от апгрейдов? – взволнованно спросила она.
Одиссей не ответил, но сумрачно улыбнулся.
– Каждая пытка когда-нибудь завершается, уж можешь мне поверить. Я умер и ожил, опять молодой и сильный… Такой поразительный контраст. Выкинутая по глупости жизнь стала мне ненавистна; я сбросил планету в какой-то аграрный фонд и убрался оттуда со скоростью света.
Он поднял голову и посмотрел на Ану – в растерянных глазах девушки горело желание понять и помочь.
– После десятилетий бездействия ужасно хотелось сделать что-то полезное: например, отдать другим всё, что у меня есть. Уже через месяц я вступил в отборочную программу та’эронов.
Сказка начинала складываться.
– И, разумеется, ты её прошёл?
– Так бывший фермер стал одним из архитекторов рая. Первые пять лет мы учились работать в единстве и проектировали будущий мир. И тут произошло закономерное, хотя никто, кроме меня, его не ожидал. Я раз за разом проявлял себя… крайне полезным проекту, и в итоге был назначен как Аксиом. Старший в ангельском хоре.
– К тому моменту ты жил больше четырёх столетий, – зачарованно кивнула наследница олимпиаров. – Конечно, ты был самый мудрый и крутой из всех.
– В те годы был пик моих способностей, – поёжился Одиссей. Он сидел к Ане в пол оборота, неловкая поза, когда не хочешь восхвалять себя, но должен рассказать правду. Этого требовала логика сказки: Ане нужно понять место Фокса в истории лучшего из миров.
– В те годы? – осторожно переспросила принцесса, ведь знакомый ей Одиссей не раз бывал далеко за пиком способностей всех остальных. – Не сейчас?
– Нет. Тогда я только родился, был переполнен желанием творить добро, и делал это по та’эронски беззаветно. Я отдал этой планете знания и умения нищего дикаря, пирата, гонщика, целителя, бизнесмена и олигарха, оппозиционера и революционера, правителя, свободного странника и даже пророка…
– Ты был пророком? – Ана вовсе не удивилась, просто хотела узнать как можно больше.
– А кем может стать человек, который управляет теллагерсой, спасает неизлечимо больных и может создавать капли аспары, которая нарушает физику вселенной? Конечно, «пророком», – со спокойным равнодушием ответил Фокс.
Принцесса в смятении покачала головой. И этот мужчина прижимал её к себе и целовал, позволял целовать его, быть с ним, учиться у него. Раскрывал свои тайны девчонке, которая не была даже настоящей принцессой. Ане всё ещё было сложно понять, что она Одиссею дороже любой правительницы любых миров.
– В общем, моя карьера резко пошла вверх. Прошлые жизни подсказывали решения почти всех проблем, с которыми нам пришлось столкнуться, – Одиссей усмехнулся. – За предыдущие сотни лет я так много ошибался, что теперь видел каждую ошибку до того, как мы её совершим. Путешествуя по мирам, я столько узнал и пережил, что легко мог вспомнить или придумать решающую идею на каждый тупик, в который мы зашли и каждую пропасть, которую нужно было перепрыгнуть.
– Я более чем верю, что ты стал для них незаменим. И как та’эроны тебя наградили за вклад в развитие проекта?
– Мне выпала честь именовать наш новорожденный мир. Я взял название из памяти старой Земли.
– Какое?
– Танелорн.
Это слово было в базах, в зрачках Аны мелькнули данные, она секунду помедлила и тихонько кивнула:
– Идеально подходит.
– Пять лет проектирования, десять лет разработки. Гигантские кластеры ресурсов и технологий сошлись к на удивление адекватной цели.
– И что же у вас получилось?
– Самый нужный мир из всех. Место, где просто можно жить счастливо.
Улыбка осветила его лицо, как солнце.
– Танелорн принимал кого угодно, единственным условием была способность жить в парадигме та’эронов. И оказалось, когда планетарная система обеспечивает всем условия жизни и творчества, распределяет личные цели, не позволяя им войти в противоречие, и защищает каждого от каждого другого – то гражданам не приходится друг с другом бороться. Они становятся честны, готовы к разумному альтруизму и сотрудничеству ради общего блага. При достижении этого состояния красивые слова превращаются в реальность, и утопия воплощается в жизнь.
– То есть, ваши расчёты и модели экспериментально подтвердились?
– В основном да. Через двадцать лет после запуска на Танелорне в мире и согласии жили сто миллиардов разумных – и каждый был свободен. Занимался своим делом, не мешая остальным.
Фокс смотрел сквозь Ану, прямо в сказку. А «Мусорог» заходил виражом от Врат к станции назначения, где их ждало новое дело. Через прозрачные панели на крыше мусорного зала пролегли лучи незнакомого солнца, осветившие его лицо. И в этот момент он показался Ане гораздо, гораздо старше двадцати трёх лет.
