Леопард с вершины Килиманджаро - Ольга Николаевна Ларионова
Она увидела его, и лицо ее засветилось. Так освещается озеро, когда ясный костер зажигается под синим утесом и золотая дорожка силится дотянуться до противоположного берега. «Вы не улетели?» – проговорила она тем голосом, каким говорят, пробуждаясь ото сна. Он, полузакрыв глаза, медленно выдыхал воздух, так что внутри образовывалась ледяная пустота, и пока этот холод не заполнил его всего, он не разжал губ. Потом отвел глаза, медленно произнес: «В тот раз я был болтлив и навязчив. Извините». И пошел прочь, с трудом переступая негнущимися ногами.
Больше он не позволял себе забыться.
Дважды проходили толпы – то геологи-практиканты, то просто гуляющие, чудом забредшие в такую даль. Все это не имело значения – она к ним не вышла (да и как могло быть иначе, ведь в эти последние дни они прятались от любого шума, способного помешать им).
Потом к ней, сиротливо сидящей на замшелых мостках, подошел человек, и Кирилл узнал Гейра. Гейр? Неужели – Гейр?..
Он готов был снова ринуться вниз, но в этот миг, возвращая его в настоящее, взвыли оглушительные сирены: совсем неподалеку из подпространства вываливался совершенно истерзанный корабль. И вахтенные, и те, кто был свободен, – все уже через три минуты были в скафандрах, готовые к погрузке на спасательные боты, но станцией недаром командовал Румен Торбов – человек, проведший в Пространстве в общей сложности четыре десятка лет: буксир-толкач уже мчался к гибнущему кораблю на добрых пятнадцати «g», ведомый одними киберами, и Анохин, прижатый лопатками к дверному косяку в переполненной шлюзовой, с облегчением увидел на дверном экране, как буксир маневрирует возле корабля с ускорением, которого не выдержало бы ни одно живое существо, – нет, прав был начальник станции. Прав был он и тогда, когда, оглядевшись, рявкнул на весь тамбурный отсек:
– А почему связники в шлюзовой? Марш на место!
На бегу расстегивая скафандры, связники помчались по коридору, как проштрафившиеся приготовишки. Конечно, четкая связь – это сейчас чуть ли не главное, когда надо сбалансировать человеческий разум и скорость, доступную только механизмам. Они мчались галопом, и начальник, гулко фыркая, старался не отстать от них.
– Памва – держать буксир, Маколей – держать Базу, – выпалил он, врываясь следом за всеми в центральную рубку. – Анохин и Нгой – в резерве. И повремените-ка стаскивать скафандры…
Ждать и быть наготове. Нгой гибким и естественным движением скользнул вдоль стены и опустился на корточки, готовый в любой момент оттолкнуться лопатками и в один миг занять по команде нужное место. Анохин покосился на него и присел рядом. Так они все видели и никому не мешали. А на экране у Торбова буксир, лихо тормознув и разбросав во все стороны опоры-захваты, уже присасывался к борту искалеченного корабля как раз в том месте, где смутно виднелись пазы катапультного отсека. Если там есть хоть кто-нибудь живой, то теперь осталось ждать совсем немного…
«Все собирался заглянуть к вам, да как-то не получалось, – долетел из прошлого голос Гейра. – Ну, до будущего лета!» – и пошел берегом, и она стояла лицом к озеру и даже не поглядела ему вслед…
– В шлюзовой, готовить десантный бот! – крикнул начальник станции. – Шесть человек десанта, для связи Нгой.
Нгой вскочил и выметнулся в дверной проем. Гейра тоже уже не было видно.
– Анохин, к пульту – держать бот на связи!
Вглядываясь в экран и с недоумением замечая, как неслышно подобралась осень – вот ведь и зелень на том берегу вся покрылась желтыми и багровыми пятнами, – он вдруг впервые и оттого с особой остротой осознал всю несоизмеримость того, что долетало до него с берега прошлогоднего посеревшего озера, и той настоящей жизни, движущей частью которой были его руки, его глаза, его мозг.
– Пошел бот! – крикнул начальник станции.
Руки сами собой замерли на верньерах настройки, не выпуская улетающий бот из рамок экрана. «Иди, – сказал он ей, – иди, пожалуйста, мне сейчас будет тяжело сразу в шести измерениях…» Она послушно побрела к дому, ступая неуверенно, как ходят больные или почти незрячие. Буксир, прилепившийся к боку корабля, рванул на себя все щупальца и вместе с выдранным кубом катапультной камеры отлетел в сторону. А где-то в самой глубине черного экрана пепельно светящаяся фигурка подошла к изгороди и теперь держалась за прутья, словно у нее не хватало сил добраться до порога…
– Буксиру оставить камеру, уводить корабль как можно дальше!
По-видимому, на дисплее, не видном Кириллу с его места, появились какие-то угрожающие данные, переданные буксирным компьютером. Буксир разжал щупальца, так что камера едва видимым кубиком повисла в черноте, и уверенно боднул громадную тушу гибнущего корабля, как муравей толкает перед собой увесистую гусеницу. Видно, корабельный котел пошел вразнос, потому что снова послышалась отрывистая команда:
– Буксиру развить полную мощность, выбрасывать на ходу кибов!
…Она вошла в сад, и мокрые листья, задевая ее светло-серое платье, оставляли на нем темные пятна и полосы. Сейчас она укроется в доме, и сегодня ей уже ничего угрожать не сможет. «Спокойной ночи тебе, серая ящерка». И она обернулась, словно услышала.
Спасательный бот подлетел к висящему в темноте кубику и слился с ним. В наушниках тотчас же треснуло и заверещало.
– Живы! – крикнул Кирилл. – С бота передают – изнутри доносится стук! Сейчас будут налаживать переходник…
Она кивнула вечернему стылому озеру и затворила за собой дверь.
В рубке, куда набилось уже человек двадцать, стоял радостный гвалт. Живы! И это на корабле, который по меньшей мере вылез из подпространства в кометный хвост, если только не в ползучую малую туманность… Везунчики!
Кирилл скосил глаза – с момента аварийного сигнала, когда автоматически включается отсчет аварийного времени, прошло ровно сорок восемь минут. Где-нибудь там, на приличном уже отдалении, вскоре беззвучно громыхнет обреченный корабль. Буксира жалко, да что поделаешь? Главное – живы люди. Сорок восемь минут, и спасательная операция прошла, как будто перед глазами развернулась
