Записки землянина - Вячеслав Колмыков
И где же тогда настоящее?
Его нет. Как нет уже и прошлого и будущего. Есть только следы и вещи, готовые оставить их еще.
И в чем фокус? В страшной правде прошлого или в неминуемом будущем?
Совершенно разные вещи!
Или осознание прошлого может повлиять на будущее?
Но это естественно. История порой учит.
Если б я не знал, что близость с женщиной без определенных предварительных или последующих действий может привести к ее беременности, то давно бы уже стал многодетным отцом. Стирал бы сейчас пеленки, ночами не спал, радовался улыбкам своих карапузов, а может винил бы себя за проявленную халатность.
Был бы я сейчас счастливее?
Если да, то конечно жаль. Если нет, то слава Богу!
Стоп!
Значит ли это, что в планетарном масштабе произойдет подобное, узнай человечество истинный ход событий?
Но чем это может грозить?
Счастливее оно все равно не станет, а горевать уже поздно. Ничего не изменишь!
Ерунда какая-то выходит — подумай о будущем, прежде чем узнать о прошлом! Так что ли?
Или — учитывай опыт прошлого, чтобы не опрафаниться в будущем и не сделать историю еще хуже! А каким образом?
Допустим, теперь я знаю, что награбленное Чингисханом добро лежит поблизости с границей Монголии и России, или вообще около моего дома…
Господи! А если не я один?! А если окажется, что не было Иисуса, индус узнает, что не было Будды, а мусульманин Магомета?
Страшно подумать!
Глава 19
Девятнадцатая запись землянина
Я перестал строить догадки и поведал свои соображения Пазикуу, когда он вернулся с корзиной фруктов. Для этого пришлось вручить ему амбарную книгу, так как на словах я сразу запутался.
Он внимательно прочитал запись и снова похвалил меня.
— Вы выразили мысль своего соотечественника Александра Дугина о сакральной революции. По-своему, конечно, но суть та же, — он поставил корзину на стол и предложил отведать грушу. — Мытая, возьмите.
— Что за революция? — я был рад, не зная почему. Но от груши не отказался.
— Не буду вам ее «впихивать» полностью. Скажу только, что у вас еще происходит вырождение ценностей. Пока это комфорт, деньки, технические новшества, так же как и информация, любая, которую так же можно превратить в деньги, а главное — вера, ради которой вы не только созидаете, но и разрушаете. Что будет если отнять ее? Что будет, если все сокровища мира всплывут на поверхность? И что делать с опытом прошлого, если поставить его под сомнение?
— Катастрофа! — выдавил я.
— Ну вот теперь вы меня понимаете. Главной ценностью должно быть историческая, а не материальная или какая-нибудь еще.
— Значит, она у вас произошла…эта революция?
— Можно и так сказать.
— И что же тогда движет вашим прогрессом, если вы все такие аскеты?
— Она и движет — история!
Чтобы это понять, у меня уже не было не сил, не особого желания. Решил подумать над такой постановкой в другой раз.
И Пазикуу помог мне в этом.
Ему не очень нравятся компьютерные игры, но весь оставшийся вечер мы провели за джойстиками убивая друг друга на развалинах какого-то города. И хотя он признался, что это самый удобный способ убивать время зря, он заставляет себя хотя бы раз в месяц заниматься этим по понятным мне уже причинам. А со мной делать это было не так противно.
И все-таки ловко он заставил меня задуматься над истинами, о которых я и не помышлял раньше!
Глава 20
Двадцатая запись землянина
Последующие три дня я провел не менее интереснее.
Ездили в гости к моим новым знакомым — Кудисю, Лэо и Ниминоки.
После посещения Ниминоки, чувствую себя как-то не так. Тому послужило состояние, которое можно описать как тоску. Сидеть в затворничестве, хоть и в доме инопланетянина конечно необычно и ничего плохого не сулит, но мне хотелось большего. Я все-таки нахожусь на Льуане. На планете, где звезды другие и которую вряд ли видно с Земли. Когда я сообщил об этом Пазикуу, он успокоил меня тем, что с Земли видна их галактика. Более того, что наши некоторые ученые и писатели справедливо предполагают о наличие там «разумных существ». И он рассказал очередной миф древней Греции об одной красивой девушке, которую ее мать считала самой прекрасной на свете. Она была царицей и очень гордилась дочерью. Однажды она похвасталась своей красотой и красотой своей дочери перед мифическими обитателями моря — нереидами. Те осерчали, считая себя самыми красивыми и пожаловались своему отцу Посейдону, чтобы наказать их. После того, как бог морей наслал на страну царицы чудовище, она со своим мужем согласилась отдать их дочь на съедение…
Дальше я не стал слушать. Я знаю эту историю (не из книг, а из мультфильмов, которые в детстве обожал). Это история о герое Персее, спасшего девушку от чудовища с помощью Горгоны Медузы и славного коня Пегаса, выпорхнувшего из ее туловища, когда она лишилась своей головы.
Я попросил старика «сделать ночь», хотя бы на время. Мы находились в его комнате у камина. Он встал и подошел к столу, нагнулся над ним с вытянутой рукой. что-то сделал. После, комната частично погрузилась в темноту. Получилось что-то вроде сумерек. Мешали прозрачные стены, за которыми было еще утро. Но этого вполне хватило, чтобы наблюдать ночное небо Земли. Я показал на звезды в то место, о котором догадался из рассказа Пазикуу.
— Вы имели ввиду это? — спросил я.
Ниже созвездия Кассиопеи (на сколько я помню) располагается небольшое туманное пятнышко. Это туманность в созвездии Андромеды. Андромеда была дочерью Кассиопеи и царя Цефея, о которых шла речь в легенде.
— Да, — подтвердил Пазикуу, — Наша галактика соседняя с вашей.
— Значит мы все-таки соседи?
— Если не учитывать того, что отсюда до Земли более двух миллионов световых лет.
— Етить твою налево! — присвистнул я. — Да-а, нам до вас как до Парижу…
— Чего-чего?
— Да нет! Далеко, говорю, до вас.
И все-таки я был доволен собой! Хоть сам догадался.
Старик постоянно кормит меня всякими догадками и непонятными словечками, что я уже начинаю понемногу занижать и без того низкую самооценку.
Теперь моя душа требовала большего.
— А давайте к кому-нибудь в гости забуримся! — выпалил я, но Пазикуу смотрел на мою довольную физиономию с какой-то натянутой улыбкой. Я понял почему. — Что, сленг вам недоступен? В книгах им редко пользуются, больше в кино, но еще пуще на улицах.
У него забегали глаза. Казалось он
