Кен Като - Звездные самураи
Хайден Стрейкер видел, как Хидеки Синго снова поднял дайто, внимательно оглядел его, испробовал пальцем то место на лезвии, что начисто перерубило шейные хрящи монаха.
Самурай вытер клинок, аккуратно вложил меч в ножны и, сделав двадцать шагов, оказался около Хайдена Стрейкера.
— Ну вот, — прищурился он. — Вот и стало на свете одним дерзким животным меньше. А, гайдзин-сан?
Хайден Стрейкер онемел. Его взгляд был прикован к лицу самурая, он пытался найти малейшие следы общепринятого гуманизма; в голове билась мысль, что, возможно, это просто дурацкая случайность, акт самозащиты или, во всяком случае, поступок, который можно оправдать. Как угодно, но оправдать. Ведь не может один человек убить другого просто так, без всякой причины. Слишком ужасна мысль о том, что голову монаху отрубили ради развлечения, исключительно потому, что Хидеки Синго был чудовищем, в котором нет ничего человеческого. А это означало…
Глаза, в которые уставился Хайден Стрейкер, вовсе не казались акульими глазами убийцы-безумца. Глаза были блестящими, живыми, а взгляд вполне человеческим, довольным, и в этом взгляде Хайден Стрейкер прочитал вызов, которого так боялся.
Он выдавил из себя каркающий звук, прошептал напряженно, с отвращением:
— За что?
— За то, что он не повиновался мне. Еще вчера я сказал ему, чтобы он держался подальше. От меня, от моей жены и от вас, гайдзин-сан. В особенности от вас.
Хайден Стрейкер непонимающе покачал головой.
— Но нельзя же убивать из-за этого! Ведь это просто безобидный старик.
— Он ослушался меня.
— Но вы убили его! Просто взяли и убили! Хладнокровный убийца!
Хидеки Синго перестал улыбаться.
— Не вам судить, кто я такой, гайдзин-сан. Это мой хан, а не ваш. Мой, по всем законам Ямато. Эта система и этот мир принадлежат клану Хидеки, а южная часть континента принадлежит мне лично. И все на ней — мое. Все и вся. Населяющие ее люди живут здесь только с моего соизволения. Это относится как к тем кто здесь родился, так и к тем, кто явился сюда со стороны. Советую вам как следует запомнить, гайдзин-сан.
— Я — американец!
— А… да. — Синго улыбнулся. — Что касается американского анклава в Каноя-Сити, то, как только каньцы захватят его, мы заключим с ними другой договор. И что тогда станет с вами? Очень жаль, гайдзин-сан, но тогда вы превратитесь в нежелательное лицо без гражданства. Человеком, угодившим в западню из-за превратностей войны. Беженцем, не имеющим вообще никакого статуса.
Сказав это, он улыбнулся и пошел прочь.
Хайден Стрейкер попытался взять себя в руки, унять охватившую его дрожь, отвести взгляд от страшной, безмолвно взирающей на него головы монаха. Он беспомощно взглянул на старый, покореженный корпус нексус-корабля, превращенный местными жителями в храм, и почувствовал, как все его существо охватывает ужас. На него опять навалилась усталость, но он упрямо не двигался с места, пытаясь сдержать рвоту и не потерять лицо. Однако приступ тошноты вдруг нахлынул с такой силой, что Хайден понял: удержаться он не сможет.
И тут наружу выплеснулся гнев. Это была та же слепая ярость, что охватила его накануне, во время ссоры с отцом. Как по волшебству, владевший им до этого ужас неожиданно отступил, и на драгоценный, кристально-ясный миг он наконец избавился от страха. Сейчас его обуревало только одно желание: броситься за Хидеки Синго и вцепиться тому в глотку.
— Грязный тупой япошка!
Эти слова Хайден выкрикнул вслед самураю, очень громко, но Хидеки Синго уже отошел шагов на двадцать, а голос Стрейкера от слабости стал хриплым, да и кричал он по-английски. Самурай то ли сделал вид, что не услышал, то ли не понял — он даже не остановился.
В наступившей тишине страх вновь навалился на Хайдена Стрейкера, и он двинулся прочь — на негнущихся ногах, вихляющей походкой, к околице, в сторону корабля-храма, чтобы оказаться как можно дальше от смертоносного меча Хидеки Синго. И не останавливался до тех пор, пока не оказался под высокими сводами потемневшего от времени плекса. Хайден дрожал, лицо от пережитого потрясения бледно как мел; он чувствовал презрение к себе, поскольку знал, что на какое-то мгновение в нем все-таки сверкнула искорка отваги, он мог бы раздуть ее в пламя… но вместо этого позволил искорке угаснуть.
9
— Эй! Да ты же просто пси-проклятый трус!
Снова голос отца гремел у него в голове. Хайден Стрейкер остановился, со всех сторон окруженный отзывающимися громким эхом на каждый звук плексовыми пластинами, ребрами гигантского, выброшенного на берег и как будто насмехавшегося над ним космического кита. Импровизированных храм был гораздо больше любого собора и неизмеримо величественнее разбросанных вокруг него убогих хижин; он служил напоминанием о неслыханном могуществе и о том, как легко оградить человеческий разум от света цивилизации.
Хайден впился пальцами в ствол дерева столь яростно, что из под ногтей выступила кровь. Боль немного пригасила сжигающий его гнев. Да, я трус, мысленно воскликнул он. И глупец притом! Неужели я только этим отплачу Розей-сану за то, что он вернул меня к жизни — осквернением его храма?
Теперь я понимаю, почему эти люди боятся Хидеки Синго, почему они стелются перед ним в пыли, если не успевают убежать… почему они прячут детей и не осмеливаются открыто взглянуть на него. Клянусь пси, я и раньше знал, что самураи считают крестьян бесполезным хламом, что крестьяне хуже грязи, которую они попирают ногами, но я никогда не верил, что они могут с такой легкостью убить человека. Ужасно!
Он тяжело дышал и напрочь забыл о боли. Казалось, каждый нерв кричал ему: «Беги! Скройся в лесу! Беги, потому что, все остальные твои действия не сулят ничего, кроме кошмарного конца». Что же мне делать? Что я еще могу сделать? Ведь я больше не капитан корабля. Я тут чужой, это клочок личного удела Хидеки Синго на южном континенте. Здесь он облечен верховной властью. Пси милостивое, что же мне делать?..
Пошатываясь, Хайден зашел внутрь корпуса и только тогда понял, почему во сне испытывал перед ним непреодолимый страх. Являясь мне в ночных кошмарах, корабль всегда угрожающе нависал надо мной. Я чувствовал, как меня окружают ками — страшные злые духи, я видел, как они собираются вокруг меня при мерзком отсвете бури, точно дикие псы, сбегающиеся на запах падали. Они хотели, чтобы я вместе с ними отправился на тот свет, и я соглашался. А Розей-сан вернул меня к жизни в тот момент, когда я готов был расстаться с ней навсегда…
Он остановился и, задрав голову, принялся разглядывать плексовые стены. От времени и капризов погоды плекс сделался хрупким. Когда-то в корпус из этого практически непробиваемого материала угодил мезонный залп, и тот где стал мягким, где начал крошиться, а где и шелушиться, как некачественный металл или незакаленный сталлекс. Вверх уходили с полдюжины огромных, похожих на балки свода церковного купола, шпангоутов и терялись в высоте. Корпус в окружении деревьев и кустарника напоминал то ли готический собор, то ли вытянутый вигвам, то ли ломоть русского хлеба, а мостик был похож на уступчатую пирамиду, увенчанную грибовидным куполом. Да, корабль был исполинским. Скорее всего, еще времен вторжения. Корабль-мир, вмещающий в себя миллион человек. Остатки человеческого улья, некогда заполненного анабиозными ячейками, каждую из которых занимал погруженный в долгий сон солдат, похожий на мумифицированного робота; над головой солдата мигал оранжевый огонек — вспыхивал ежесекундно, с точностью до одной триллионной доли секунды оранжевым огоньком.
Больше никто никогда не пошлет отсюда сигнал бедствия. Ячейки превращены в раки, многие из которых украшает затейливая резьба и которые источают почти физически ощутимую темную силу, приводящую в трепет простодушных, преданно поклоняющихся ей людей.
Из своей ниши на Хайдена уставился лик некоего злобного божества — воинственная горгулья, мертвая примерно с дюжину лет.
— Всегда встречай врагов лицом к лицу, — услышал он резкий голос отца. — Кидайся на них первым, и они тут же улетучатся, как осенние листья на ветру!
Хайден проковылял через сырой грузовой отсек, где над землей клубился доходивший ему до колен туман, казалось, вытекающий из многочисленных дыр и отверстий, и вдруг вспомнил о смертельно ядовитых рисовых змеях-крайтах, обитающих на Осуми и сейчас, возможно, притаившихся где-то во мраке.
Что за дьявольское место, этот храм, подумал Хайден, озираясь.
Его захлестнула волна отвращения, волосы встали дыбом. Какая-то часть сознания заставила его начать нараспев читать адвентерскую молитву за упокой душ павших — двадцать второй псалом Давида: «Господь — Пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться…»
Когда пустота внутри корпуса наполнилась эхом слов молитвы, он резко оборвал себя.
Идиот суеверный! Адвентеры с их глупыми ритуалами, жертвами, чтобы оградить себя от Гнева, умерщвлением, чтобы умилостивить своего Бога, ничем не лучше здешних крестьян, пребывающих во власти собственных суеверий и не способных мыслить рационально. Адвенторы терпят тиранию мерзких священников, не имея ни малейшего понятия о пси. На что же им надеяться?
